Коломбине дозволено все - Далия Трускиновская

И пошла Лариса по городу, вспоминая, как и ее шесть лет назад везли через весь город, как и ей внушали уверенность и надежду. И ясно стало, что тогда, ночью, ей просто передалась тревога за будущего Асиного ребенка. Потом возникла горькая мысль о том, что вот греется она у чужого огня… Потом на душе все же отлегло – из-за причастности к рождению новой жизни. Ну, и так далее

Ноги сами привели Ларису в редакцию. И покатился рабочий день, омраченный, правда, двумя событиями. Во-первых, Ларисе нагрубила Марианна, которая ничего лишнего не позволила себе даже тогда, когда проиграла сражение за Соймонова. Во-вторых, ни с того ни с сего разревелась Людмила. В результате гранки читались из рук вон плохо.

Грубость Ларису не задела и слезы ее не растрогали. Своих забот хватало.

Правда, Кологрив, вызванный с утра в высокие сферы, не мешал работать, и хоть этим беспокойством было меньше.

Поэтому, когда позвонила Эрнестина из вражьей смены и попросила у Ларисы завтрашний день в обмен на послезавтрашний, Лариса сразу согласилась. У нее выпадало два выходных подряд после двух рабочих дней и она получала возможность отдохнуть от своей надоевшей смены, как и смена – от нее.

После звонка в дверь просунулся Реутов.

РЕУТОВ. Не вовремя? Извини.

ЛАРИСА Ты всегда вовремя. Заходи.

РЕУТОВ Лучше ты выйди в коридор.

Лариса вышла и только тут заметила, что у Реутова забинтована голова.

ЛАРИСА. Откуда опять свалился?

РЕУТОВ. Такое только со мной могло случиться.

ЛАРИСА. Ну? Я слушаю.

РЕУТОВ. Ну, ехали с другом на легковушке. На повороте дверца раскрылась, я вылетел. И что интересно, приземлился на ноги. Меня пронесло шагов десять. А там местность гладкая, одно дерево на десять километров. Ну, я об него и затормозил. Лбом.

ЛАРИСА. Везунчик ты, Мишка. Больно?

РЕУТОВ. Оклемался Я вот зачем пришел… Предложение тебе сделать.

ЛАРИСА. Если опять сниматься на крыше под флюгером, то я заранее отказываюсь. Мне еще малость пожить охота.

РЕУТОВ. Другое предложение. Это… руки и сердца.

ЛАРИСА. Ты?

РЕУТОВ. Что, дико? Ну, вот так нелепо вышло. В машинах всех марок кувыркался, на лесном пожаре чуть не сгорел, из вертолета летел, теперь вот тебя встретил Смешно, конечно, я для тебя старик. Что я могу обещать? Что буду любить до смерти? Так ты, пожалуй, ответишь, что не долго ждать осталось.

ЛАРИСА. Дурак. А действительно, Мишка, было такое стихийное бедствие, которого ты не испробовал?

РЕУТОВ. Не было. В ураган на меня трактор свалился Его вместе с трактористом подхватило, метров тридцать пролетел, а я, дурак, снимал. Кадры вышли – во, зато потом два сломанных ребра врачи обнаружили. Хорошо хоть аппарат уцелел. Да что я тебе чушь горожу? Значит, так. Ты сразу не отказывай. Ты живи себе, как живешь.

ЛАРИСА. Странное, однако, предложение'

РЕУТОВ. Не перебивай старших. Ты постарайся и без меня найти свое счастье. Но мало ли что – жизнь штука пестрая. В общем, ты знай – я жду тебя. И приходи, когда захочешь

ЛАРИСА. И тебе совершенно все равно, после каких подвигов я к тебе приползу?

РЕУТОВ. Это мне знать ни к чему.

ЛАРИСА. А за что ты меня, Мишка, так рыцарски любишь?

РЕУТОВ. Помнишь необитаемый полуостров? Ну вот… За то самое.

Лариса смутилась. Она понимала, что Реутов имеет в виду не ее обнаженную фигуру на мостках, уж настолько-то она знала Реутова. Речь шла о ее лице, которое было таким задумчивым, таким утренним, таким светлым. И ей стало стыдно – больше у нее этого лица не было. А Реутов пытался обратить разговор в шутку.

РЕУТОВ. Ты учти, Лариска, зарабатываю я неплохо, только не знаю, что дальше с деньгами делать.

ЛАРИСА. Нашел чем соблазнять…

РЕУТОВ. Стало быть, посватался. А если будешь счастлива без меня, то считай меня недействительным.

Лариса давно чувствовала, что он к ней неровно дышит. Пожалуй, это и была та истинная любовь, о которой фантазировал Стасик – самозабвенная, всепоглощающая и жертвенная. Только не знала Лариса, что ей делать с этой любовью. Реутов как-то не вписывался в тот мир, которым повелительница Коломбин норовила окружить ее, хотя и для него там имелась подходящая маска – неудачник Пьеро в белом балахоне, на которого валились все шишки Неудачника полагалось отбросить с дороги каламбуром, оплеухой, какой-нибудь пикантной коломбинской выдумкой

Лариса попробовала приложить к Мишкиному лицу белую маску без бровей, чтобы обрело оно необходимую ей сейчас неподвижность. Но маска не спасала от ясного и чистого взгляда широко распахнутых Мишкиных глаз Глаза эти смущали, даже злили своей пытливостью, своей неожиданной просветленностью. И Лариса с ужасом поняла, что прекрасные выставочные фотоснимки были не столько ее портретом, сколько, может быть, автопортретом Реутова.

ЛАРИСА. Знаешь что, Мишка? Оставим этот разговор. У меня в голове страшный бедлам. Может быть, я когда-нибудь и приду к тебе.

РЕУТОВ. Спасибо хоть за это.

Пасмурная вернулась Лариса в корректорскую. А там при ее появлении опять оборвался напряженный разговор, и лица коллег окаменели. Лариса не выразила никакого интереса, потому что только чужих проблем ей сегодня и не хватало. Приступили к работе.

Но дежурство не клеилось, и к концу рабочего дня все пошло вразлад. Свежая голова вылавливала ошибку за ошибкой. Позвонил Мошкин и попросил выкинуть из материала абзац с перепутанными фамилиями, а выкидывать было поздно. И тому подобная чушь.

Вернувшийся из высоких сфер Кологрив ринулся в цех разбираться. Так ловко поговорил он с верстальщицами, что абзац бесшумно исчез без всякого вреда для полосы и ошибки растаяли бесследно. Кологрива в цехе любили, считали своим, ибо в начальство вышел из выпускающих, и производство знал отлично.

Потом, поскольку с полосами прокопошились чуть не до полуночи, Кологрив усадил корректуру в машину и развез по домам

Первой доставили Зою с ее авоськой. Второй отвезли Марианну. Она, обменявшись на прощание каким-то диковинным взглядом с Людмилой, молча вылезла из машины, прижимая к груди фолиант. Третьей оказалась Людмила.

Даже прощального взгляда не бросила она на Кологрива, норовившего скорее остаться наедине с Ларисой. А на Ларису посмотрела. Очень не понравился этот взгляд Ларисе, но коломбинская гордость помогла встретить его с невозмутимостью и даже иронией. В конце концов, виновата ли Лариса, что родимая смена ополчилась на нее из-за Соймонова и Кологрива? Пусть Марианна и Людмила сами справляются со своими женскими проблемами, а она не виновата, что больше, чем они, нравится мужчинам

Лариса сообразила, что Кологрив уже не злобствует, иначе отказалась бы от машины. И вот они остались одни. На случай упреков и начальственного тона Лариса уже заготовила отличный ход. Тут же, в машине, и было бы вручено ему заявление «по собственному», а потом он бы еще и отвез Ларису в гостиницу к Никифорову. Ибо только так поступают настоящие Коломбины.

Но, видно, проснулся разум в Кологриве. Мягко и беззлобно заговорил он с Ларисой, став на несколько минут прежним Олежкой-Гривастиком, выпускающим в многотиражке, поменявшим восемьдесят восемь профессий балбесом, еще влюбленным в собственную жену, еще способным раздаривать всем редакционным женщинам цветы.

КОЛОГРИВ. Ну, Крыска… Обломала ты меня. Весь день о тебе думаю.

ЛАРИСА Я недостойна такой чести.

КОЛОГРИВ. Перестань, дурашка. Я совещание из-за тебя мимо уха пустил. Как я за тобой ночью гонялся? Этот мальчик следил за тобой у Крепостных ворот, что ли? Потом смотрю – твой жених мимо проносится. Тут уж я решил, что и без меня народу много

ЛАРИСА. Правильно сделал. Ты можешь ехать чуть побыстрее?

КОЛОГРИВ. Нормальная скорость. Тридцать километров в час.

ЛАРИСА. Нормальная для катафалка.

КОЛОГРИВ. Ну, прости ты меня, дурака! Я же все понял!

ЛАРИСА. Ну, и что же ты понял?

КОЛОГРИВ А то, что главное не знал – какая ты на самом деле гордая. В жизнь свою ни одной по-настоящему гордой женщины не видел, все шли по первому свисту.

ЛАРИСА. Да с чего быть гордым старому боевому коню? Опомнись!

КОЛОГРИВ. Вот теперь я все до конца понял! Я очень обидел тебя тогда, Крыска?

ЛАРИСА. Нет. Все было правильно и вовремя. Иначе бы мы оба не поумнели.

КОЛОГРИВ. Я тоже так считаю. Ну, мы почти приехали, а теперь слушай. Мы с Валентиной разводимся. Не из-за тебя, это давно назревало. Скандал, который ты нам подарила, был последним семейным скандалом.

ЛАРИСА. Ну, тогда с тебя причитается.

КОЛОГРИВ. Ладно. Так вот, я все это время думал о тебе. Мы не первый день знакомы. И сейчас, после скандала, до меня дошло, какая ты изумительная женщина. Темперамент у тебя – что надо!

ЛАРИСА. Это что, предложение?

КОЛОГРИВ. Совершенно верно

Возникла пауза, которую Кологрив неправильно истолковал. Он решил, что Лариса не верит ему.