Франгуляры - Евгений Беляков

При таком неудачном телосложении нет ничего удивительного, что на ноги мы встали только года в три. К счастью для нас, недостаточную подвижность мы компенсировали бурной умственной деятельностью и заговорили еще до года, а уж к трем годам обладали запасом слов, которого хватило бы не то что на двоих, а на десяток малышей нашего возраста, и это, безусловно, стало третьим нашим везением. Впоследствии, уже взрослыми людьми, мы узнали о существовании еще одной пары близнецов, похожих на нас, правда, другого пола. То ли с этими девочками в детстве совсем не общались, то ли в дополнение к физическому уродству судьба наградила их еще врожденным дебилизмом, но они так и не смогли существовать самостоятельно и всю свою жизнь провели в какой-то богадельне, где и скончались в итоге от алкоголизма. Но мы были другими.

Года в четыре, устав от наших бесчисленных вопросов, родители решили научить нас читать. Это им удалось очень легко, после чего книги стали нашими постоянными и самыми верными друзьями. Сперва мы читали одну книжку на двоих, потом вкусы наши разошлись, к тому же мы поняли, что страницы вполне можно переворачивать и одной рукой, и с той поры каждая голова читала то, что ей нравилось больше. Все возможности родителей по приобретению детских книжек были быстро исчерпаны, и мы принялись покушаться на родительскую библиотеку, найдя там прорву интересного, хотя для детского чтения и не предназначенного. Поняв, что такое умное существо просто не может не пойти в школу, мать с отцом решили научить нас еще и писать. Тут возникла закавыка, что уметь писать хотела каждая голова, вот только Локле приходилось делать это левой рукой, что в патриархальной Франгуле никак не поощрялось, даже соответствующих прописей было нигде не достать. Но упорство, как известно, и не такие города берет.

Настала пора рассказать о нашем внутреннем строении. Два позвоночных столба, исходящие из наших голов, сливаются воедино в районе грудины, в итоге каждая из голов управляет своей рукой, а вот тело ниже пояса подчиняется обеим. Самой большой трудностью для нас в раннем детстве было научиться согласовывать наши разноречивые желания, чтобы хотя бы правильно переставлять ноги, и каким-то образом нам это в итоге удалось. Теперь мы даже не задумываемся, кому управлять нижней частью тела, контроль над ней автоматически перехватывает бодрствующая или просто менее напряженно размышляющая в данный момент голова. Подозреваем, что здесь не обходится без телепатии. Как установили ученые, левое полушарие головного мозга управляет правой рукой, а правое — левой, и какая рука наиболее часто используется, то полушарие и становится ведущим. Это объясняет, почему наши головы стали проявлять неодинаковые способности: праворукий Алне специализировался в технической области, а леворукий Локле — в гуманитарной. Впоследствии это нам сильно помогло и помогает до сих пор.

Питались мы в детстве тем же, что и вся наша семья, вот только поглощали много сладостей. Матери это не слишком нравилось, но сперва она прощала нам эту маленькую слабость, когда же мы пошли в шестой класс, она попыталась застращать нас гнилыми зубами, ожирением и диабетом, на что мы резонно возражали, что раз голов у нас две, то и для пропитания клеток головного мозга нам требуется вдвое больше глюкозы, чем обычному человеку, и наша пищеварительная система столько поставить не в состоянии, если не помогать ей легко усвояемой пищей, прежде всего той же сахарозой, из которой организму выделить глюкозу — пара пустяков. Имея два пищевода и только один желудок, мы легко могли наплевать на установленное для детей правило не болтать во время еды. Пока одна голова поглощала пищу (как правило, та, для которой данное блюдо было наименее противным), другая могла трепаться, сколько ей влезет. Заметим, что несмотря на столь неправильное питание, никаких признаков ожирения и диабета у нас не наблюдается до сих пор, а пораженные кариесом зубы можно ведь и заменить, наконец.

С дыхательными органами нам повезло тоже. При таком строении нашего тела вполне могло случиться, что наши трахеи не разветвлялись бы на два бронха, а просто обслуживали каждая свое легкое. К счастью, они таки ветвятся, а бронхи потом сливаются попарно, так что бодрствующая голова вполне может дышать за двоих. Мощный дыхательный аппарат придает нам выносливости, но не может обеспечить высокую скорость передвижения из-за присущей нам слабой координации движений и вполне понятной переутяжеленности верхней части тела.

Из-за меньшей подвижности, чем у обычных детей, мы сберегли немало нервов нашим родителям в том возрасте, когда уже хватает ума придумывать всякие каверзные шалости, но еще не достает благоразумия не воплощать их на практике. Однако годам к пяти мы более-менее научились управляться с нашим общим телом и стали изредка предпринимать вылазки, за которые нам приходилось расплачиваться, как всем нормальным франгульским пацанам, материнскими шлепками по тем местам, которые самой природой предназначены для вразумления подрастающего поколения. Особенно обидно было, когда очередную шкоду задумывала и воплощала в жизнь только одна голова, в то время как боль приходилось ощущать обеим. «А меня-то за что?!!» — вопил невинно пострадавший, но понимания у матери не находил. Но нет худа без добра, эти болезненные воспитательные процедуры довольно скоро приучили нас, что все сколько-нибудь важные решения нам следует принимать консенсусом, а если одного из нас вдруг заносило, вторая половина старалась его остановить. Наверное, смешно со стороны выглядел маленький мальчик, сам себя хватающий за руки, но и это был необходимый этап в деле обретения самоконтроля. К моменту поступления в школу необходимость в этом уже отпала, и мы настолько жили душа в душу и контролировали свои импульсивные порывы, что более дисциплинированного школьника, наверное, не знала вся Франгула.

Только лет в пять мы рискнули, наконец, самостоятельно выйти из дома во двор. Вид двуглавого уродца, неуверенно переставляющего тонкие ножки, настолько поразил играющих там детей, что на пару минут возникла немая сцена. Мы рассматривали их, они нас. Дворовые пацаны первыми преодолели стеснение и засыпали нас кучей нескромных вопросов, на добрую половину которых мы, при всем нашем опережающем интеллектуальном развитии, даже не знали, что ответить. К счастью, нас сочли недостойными претендовать на место в мальчишеской иерархии, и потому нам не пришлось отстаивать свою честь на кулаках. Впрочем, кого не бьют, того обязательно дразнят, и нас пытались дразнить все малолетние обитатели двора, и мальчишки, и девчонки. Но тут уж нам было, чем ответить. Языки у нас обоих были подвешены хорошо, даже слишком хорошо для столь нежного возраста, а Локле уже тогда пробовал сочинять стишки, что не под силу было даже нашим восьмилетним обидчикам. Короче, отболтаться удавалось всегда.

На диспансеризации перед поступлением в школу, нас забраковали в физическом плане, то есть не допустили ни к каким спортивным тренировкам, необходимым для подготовки будущих воинов, и это при том, что в нашей благословенной Франгуле только воин во все века считался полноценным мужчиной. Врачи даже рекомендовали нашим родителям отдать нас в женскую школу. Какой удар по мальчишескому самолюбию! Мы, помнится, ревели тогда в четыре ручья, но все же умолили мать с отцом разрешить нам учиться вместе с другими мальчиками. Да, в этой жесткой среде мы были обречены на роль аутсайдеров, да, любой пацан, прошедший подготовку, считал, что имеет полное моральное право обзывать нас «девчонками» и «маменькиными сынками», но это со временем закалило наш характер и позволило в будущем претендовать на ту роль, которую мы сейчас играем.

Нашим главным козырем, безусловно, была отличная учеба. Чтобы не слишком заморачиваться школьной рутиной и иметь возможность помогать соученикам (за что те признавали нас полезными субъектами и не слишком третировали), мы уже классе в четвертом поделили обязанности, то есть решили, какие предметы будет учить Алне, а какие — Локле. Конечно, у некоторых учителей возникал порой бзик непременно опросить по своим предметам обе наши головы, но тут их ждал облом: в школьном журнале мы значились одним человеком, да и нельзя было помешать одной из голов слушать то, что говорила другая. Став еще в первом классе круглыми отличниками по всем предметам, кроме физкультуры, мы гордо пронесли это знамя до окончания средней школы.

В шестом классе мы прочитали в одном научном журнале, что дельфины, оказывается, никогда полностью не спят, одно из полушарий головного мозга у них обязательно бодрствует. Это натолкнуло нас на мысль и самим спать попеременно. Если уж какие-то дельфины могут так управлять своим единственным мозгом, то почему не сможем мы, у которых два независимых мозга! Локле выразил согласие не спать по ночам. Реализовать задумку на практике оказалось не так-то просто, поскольку тому, кто в данный момент бодрствовал, надо было чем-то заниматься, то есть и двигаться в том числе, а каждое сколько-нибудь резкое движение немедленно будило дремавшую голову. Но мало-помалу мы приучились спать, сидя в кресле, и осторожно работать при этом одной рукой (писать или перелистывать страницы), не сотрясая при этом заснувшую голову. Дома все это проходило прекрасно, в школе, правда, бывало шумновато, да и учителя то и дело интересовались, почему это наша левая голова постоянно пребывает с закрытыми глазами. Алне приходилось врать, что та, дескать, во сне все лучше усваивает. Поскольку мы все равно ходили в отличниках, преподаватели с этим объяснением смирялись.