Партизанский комиссар - Петр Брайко

Но Руднев никогда не верил таким.

- Значит, теперь вы хотите купить себе жизнь ценой измены своим новым хозяевам? - Прямо, не скрывая брезгливости, спросил он у обер-полицая и отступил в сторону, словно увидел гадюку у своих ног. - Уберите от меня этого мерзавца!.. - приказал он.

Дежурный по гарнизону рослый плечистый Иван Манжос, бывший еще в сентябре сорок первого года одним из первых подрывников в отряде шалыгинцев, подошел к полицаю, поднял на ноги:

- Пошли, иуда!..

- Только не расстреливайте меня! - уходя, плакал обер-полицай, видимо, забыв, как сам расстреливал невинных людей: - У человека только одна жизнь! Я вам все, все расскажу!.. Из Глухова через Баничи - на Путивль прошел обоз с боеприпасами... Шестьдесят подвод с боеприпасами! Вы их найдете!.. Они тут, близко, возле Стрельников где-то!..

- Все? - коротко спросил его Манжос, перехватив взгляд Руднева. Тогда пошли!..

Когда предателя наконец увели, Ковпак коротко скомандовал Войцеховичу, помощнику начштаба по оперативной части:

- Трэба перехватыть обоз! Беры группу Кириленко и беги!..

Но тут во дворе вдруг послышались выстрелы.

Оказывается, обер-полицай нарочно упал и, когда конвоир, Василий Строган, нагнулся, чтобы посмотреть, что случилось, предатель пырнул Строгана в горло ножом, который был у него спрятан за голенищем.

Истекающий кровью Строган успел нажать на спусковой крючок автомата. Но автомат, как нарочно, дал осечку. Уже умирая, партизан все же достал пистолет и выстрелил, но не попал: руки не слушались...

Манжос и Курочкин, услыхав шум, тотчас выскочили из хаты, где они дежурили, и, к счастью, успели схватить негодяя.

После трагического происшествия со Строганом Руднев сказал:

- Вот урок всем нам на будущее! Чтоб никто не забывал о бдительности...

После этого случая не только пленных, но и всех добровольцев, просившихся в отряд, ковпаковское командование стало проверять более тщательно.

КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ

Насколько тщательно приходилось проверять новичков и как все это было непросто в условиях вражеского тыла, автор решил показать на собственном примере. Для этого мне придется продолжать свое повествование от первого лица. К тому же, думается, уже пора объяснить: как и откуда пришел к ковпаковцам сам автор.

Попал я к Ковпаку спустя три дня после гибели Строгана. К тому же мой приход в отряд был не совсем обычен...

В те февральские дни я упорно разыскивал партизан, которые по слухам находились где-то в Глуховском районе. Морозы тогда доходили до тридцати градусов, а ночью - и того больше. В такую холодину в лесу под деревом или в поле в стоге соломы долго не усидишь, да еще в одиночку. Приходилось ночевать в селах. Вполне понятно, выбирал я только такие населенные пункты, где не было ни немцев, ни полиции. Ориентироваться мне помогали местные жители. Они сами охотно предупреждали нашего брата, окруженца, в какие села лучше не заходить.

7 февраля под вечер добрался я до Холопкова. Опасаться там вроде было некого. Однако, будучи научен горьким опытом, я решил на всякий случай проверить свои "разведданные" еще раз. Подойдя к крайней, совсем ветхой хатенке, стоявшей почти у самой опушки леса, постучал в дверь. В сенцах тотчас послышался слабый щелчок щеколды на внутренней двери, потом приближающиеся шаги человека и стук засова. На пороге появилась женщина. Я поздоровался и спросил:

- Немцы или полицаи у вас есть?

- Нет, - ответила она, не задумываясь. - Полиция розбиглась! А нимци и носа нэ показывають: боятся партызан!..

Я обрадовался.

- Это хорошо!.. А вы разрешите мне у вас переночевать?

- Ночуй. - И вздохнув, женщина добавила певучим голосом с мягким украинским акцентом: - Може, и мой где-то вот так блукае. А може... - Она поднесла к глазам край своего клетчатого платка с длинной черной бахромой. - Только не обижайся, хлопец, спать придется тебе на полу. Проходи, садись. Я сейчас принесу постель.

Через минуту-две она вернулась в хату с большой вязкой соломы. Сбросив свою ношу на земляной пол, зажгла "каганэць" - маленькую керосиновую коптилку.

Жила хозяйка, судя по всему, одна.

- Кушать хочешь? - спросила она, снимая платок со своих черных, туго закрученных венком, кос.

- Не откажусь. Сегодня еще не ел, - признался я откровенно.

За время скитаний по оккупированной гитлеровцами земле я вынужден был, подавляя чувство стыда, просить кусок хлеба у незнакомых людей. Но люди эти - солдатские жены и матери - охотно делились с такими, как я, тем немногим, что имели.

За ужином хозяйка украдкой, изучающе посматривала на меня. Потом не удержалась и спросила:

- А откуда же ты, парень?.. И куда идешь?

Подобные вопросы мне задавали в каждой хате, где приходилось обедать, греться или ночевать. Не мог же я говорить открыто всем, что ищу партизан и тем более - что я кадровый командир-пограничник, решивший любыми средствами бороться в тылу врага. Пользуясь своим незавидным ростом и гладкой, почти девичьей кожей на лице, я сочинил легенду, которой не преминул воспользоваться и на этот раз:

- Мне шестнадцать лет, сирота... Учился в техникуме. Немцы наш техникум закрыли, и вот иду теперь к дедушке...

Выслушав меня, хозяйка (ей было лет тридцать пять) произнесла задумчиво, с какой-то щемящей материнской жалостью:

- Сколько же вас таких бродит по свету?.. - Но заметив, что у меня от усталости уже слипаются глаза, воскликнула: - О, да ты совсем спишь!..

Она поспешно встала из-за стола, одним движением разровняла лежавшую у стола вязку соломы и застелила ее домотканным рядном. Другое, более толстое рядно - из чистой овечьей шерсти - заботливо положила сверху, укрываться.

- Ложись. Ты, видать, крепко намаялся.

Сон сразил меня мгновенно.

Проснулся я утром от стука. Едва открыв глаза, увидел на пороге в клубах морозного пара стройную розовощекую дивчину. Несмотря на крепкий мороз была она в легких хромовых сапожках, короткой юбке и в тоненькой полотняной кофте с крупными вышитыми розами на груди. Только поверх этой нарядной кофты был накинут большой, как одеяло, платок с длинной бахромой (тогда такие платки на Украине в селах носили все).

Немного отдышавшись, гостья быстро-быстро и очень взволнованно залопотала на чистом украинском языке:

- Титко Ганно!.. Титко Ганно!.. Я тильки що прийшла из Викторово. Там стильки понаихало войска, стильки войска!..

- Нимцив? - перебила ее с испугом хозяйка, шевеля ухватом солому, жарко разгоревшуюся в печи.

- Ни, на-ши! Нэ знаю: чи то партизаны, чи то десанты! - продолжала строчить красавица-соседка, будто боялась, что ей не дадут договорить. Воны проводылы митинг. Говорылы, шо скоро сюды прийдэ наша армия. Прызывалы, щоб вси помогалы бить фашистов!..