Мой Шелковый путь - Алимжан Тохтахунов

Кроме того, нельзя забывать, что проживающие во Франции русские коренным образом отличаются от русского сообщества в Германии. Во-первых, русские в Германии — это в основном эмигранты, занимающиеся прежде всего бизнесом, а русские во Франции — люди по большей части творческие. Во-вторых, далеко не все русские, купившие себе квартиры в Париже, расстались с Россией, не все они эмигранты. Многим просто нравится парижский дух, поэтому они живут там по несколько месяцев, уезжают, а вскоре возвращаются на улицы Парижа. Этот город подкупает, он умеет обманывать, создавая ощущение элегантности и легкости. Туда тянутся все, кто имеет отношение к искусству.

Правда, нельзя забывать, что во Франции тоже много эмигрантов, особенно той, первой волны, которая унесла из России тысячи дворян, бежавших от ужасов революции 1917 года и Гражданской войны. Мне довелось общаться со многими из них — со стариками и с их потомками. Сколько страданий выпало на их долю! Сколько несбывшихся надежд! Мне трудно представить, что они чувствовали, попав на чужбину и столкнувшись с необходимостью искать работу, чтобы выжить. Князья шли в таксисты и в швейцары, графини нанимались в швеи и горничные. Некоторые попадали на самое дно. Всякое было. Но те, которые устояли, не согнулись под ударами судьбы, и по сей день выглядят благородно.

Как-то раз, когда у меня гостили Настя Вертинская со Степаном Михалковым, ее сыном, мы отмечали Старый Новый год в одном из ресторанов на Елисейских Полях. Из пятидесяти столов около тридцати было занято русскими — теми самыми русскими первой волны эмиграции.

Как выяснилось, они собирались там ежегодно, их прекрасно знали, для них вызывали русский хор, исполнявший казацкие песни под гармошку и балалайку. В основном там собрались старики, элегантные, подтянутые, без малейшего намека на обрюзглость. Глядя на них, понимаешь, что такое истинный дворянин.

Когда Степа ненадолго вышел из-за стола, кто-то из тех русских остановил его. Вероятно, они прекрасно знали всех «своих», а наши лица были им незнакомы. Но услышав русскую речь, они проявили любопытство.

— Простите, — обратились они к Степе, — вы из России?

— Да, из Москвы.

— Моя фамилия Толстой. Князь Толстой, — представился старичок.

Они разговорились. К немалому удивлению Степана, выяснилось, что Михалковы приходились Толстым дальними родственниками. А уж когда он сказал, что его мама — дочь Александра Вертинского, их восторгам не было конца. Толстые пригласили нас к себе в дом, долго и увлеченно вспоминали минувшие годы и царскую Россию, которую они видели только детьми. В их квартире на стене висели портрет Николая II и две фотографии императорской семьи.

— Мне их жалко, — сказала Вертинская, когда мы распрощались с князем. — Они ведь расспрашивают нас о том, чего не существует. Их интересует Россия их отцов, Россия дореволюционная, добольшевистская. Мы кажемся им выходцами оттуда, хотя они прекрасно осознают, что мы пришли из совсем другого времени. Но осознают это как-то не до конца, словно намеренно обманывая себя. Они ищут контакта с нами, но зачем он им? Россия, о которой они грезят, ушла в небытие. С таким же успехом мы можем расспрашивать нынешних французов о наполеоновской Франции…

Помню и другой случай, когда я водил по магазинам мою знакомую из Екатеринбурга и к нам подошла худенькая бабушка в темно-синем платье, белой шляпке и белых перчатках.

— Вы из России?

— Да, из России, из Москвы, — ответил я, — а моя спутница приехала из Екатеринбурга.

И бабушка чуть не прослезилась. Она выхватила из сумочки носовой платок и промокнула им глаза. Ее руки задрожали.

— Екатеринбург! Боже мой! Я там была однажды, кажется, в девятьсот шестнадцатом… Дивная была поездка, великолепный бал у градоначальника. Я помню еще генерала Чернова!

Она произнесла это имя с расстановкой, со значением растягивая букву «о» — Черно-о-ова! Сказала так, будто мы с ней одного возраста, одного круга и словно для нас имя генерала Чернова значило что-то. А она помнит его, чаепития у него, бывала у него в доме… Она же из другой жизни, другой эпохи! Осколок мира, навсегда канувшего в Лету…

Париж дал мне почувствовать присутствие другого времени. Мне показалось, что он хранил в себе куда больше памяти об ушедшей России, о ее монархическом прошлом, чем наша родная страна.

Париж — особенный город, но, как я уже говорил, поначалу он не понравился мне. Помню, насколько сильно и неприятно поразили меня французы своей бытовой неопрятностью. Их внешняя элегантность и ненавязчивая изысканность никак не сочетаются с их бытом. Для меня это противоречие необъяснимо.

Когда я начал искать квартиру для покупки, я никак не мог сделать выбор. Меня в первую очередь отталкивала грязь в предлагаемых домах. Такой грязи мне не доводилось видеть даже в самых жалких советских «коммуналках». Я просмотрел пятьдесят квартир, и все они были похожи на мусорную свалку. На кухнях по стенам бегали тараканы — не один или два, а полчища. А ведь эти тараканища не только в пустующих квартирах жили, они и к соседям в гости наведывались, питались там, плодились. Значит, они всюду! Даже в элитных кварталах!

Соприкоснувшись с этой стороной Парижа, я пришел к печальному выводу, что французы нечистоплотная нация. Это странно, парадоксально, но это факт.

Квартиру я купил в районе Паси. Мне ее помог найти Аркадий Гайдамак. В том районе живет много известных людей. Богатая жизнь. Там жил Саддам Хусейн. До сих пор живет Арно, один из самых богатых людей Франции, которому принадлежит известная на весь мир марка шампанского «Mort & Chandon», совсем недалеко оттуда живет Спиваков, чуть дальше — метров пятьсот еще — жил Ростропович…

Паси — это уютный район Парижа, где есть шикарный рынок, куда я всегда ходил за продуктами, много ресторанчиков, кафе, магазинов. На Рю-Николо я сразу обратил внимание на ресторан «Регал». Название у него не русское, хозяйка — француженка, но ресторан считается русским. В свое время его владельцем был Добровинский. Насколько я слышал, он просто подарил его кому-то, но, возможно, это пустые слухи. Возле этого ресторана располагался магазинчик, где торговали русскими колбасами, конфетами, икрой, водкой. Этот магазинчик известен тем, что туда продавали продукты русские туристы, приезжавшие в Париж, а магазин продавал русским парижанам.

«Регал» привлек меня скромностью, аккуратностью, он наполнен каким-то интимным настроением: туда ходили люди среднего класса, и все друг друга знали. Я чувствовал себя там как дома. Там часто выступают цыгане, радуя посетителей забористыми песнями, и всегда звучат стихи и музыка. Не знаю, как теперь, но в те годы «Регал» славился своей творческой атмосферой. Поэты, художники, журналисты — они задавали тон всем беседам и общему духу. В этот ресторан по вечерам всегда приходит много русских. Особенно часто там собираются русские артисты, работающие в парижских ресторанах и кафе. А в «Регале» они только отдыхают. Там кормят пельмешками, борщом. Я обычно просил, чтобы мне поджарили котлетки или что-нибудь подобное.