Пять из шести - Александр Антонов

После приземления нас буквально выволокли из самолёта и заставили ножками топать в неизвестном направлении, поддерживая при каждом спотыкании. Последний раз я споткнулся о порог какого-то помещения, где нам открыли глаза и оставили, заперев снаружи. Я тут же зубами раздербанил узел на веревке, пленившей руки Светланы, после чего она уже самостоятельно избавилась от пут. Недовольно ворча по поводу каждого сломанного ногтя, моя спутница занялась верёвкой на моих руках, и вскоре я, потирая кисти, смог приступить к осмотру помещения.

Оно было довольно просторным и не имело электрического освещения. Дневной свет, проникающий через довольно большое забранное решёткой окно, едва доставал до середины комнаты. Дальше царствовал полумрак, постепенно густевший к дальней стене. Оттуда проступало нечто похожее на двухъярусные нары. Подойдя ближе, я понял, что это они и были. Помимо нар, из мебели в комнате наблюдались лавка под окном и в одном с ней гарнитуре длинный стол. Небогато.

— А ты знаешь, что наша тюрьма рассчитана на четверых? — спросил я у Светланы, сам в это время изучая через окно спину часового.

— С чего ты решил?

В голосе моей спутницы не было и тени интереса. Ответила, скорее, на автомате, не слишком вдумываясь ни в мой вопрос, ни в свой ответ.

— По количеству койко-мест! — жизнерадостно сообщил я, надеясь вызвать на лице Светланы хотя бы тень улыбки.

Куда там. Моя компаньонка уведомила, что это ей по моему достоинству, и замолкла окончательно. Скверно. Когда хорошо воспитанная женщина начинает употреблять такие выражения, это означает крайнюю стадию негативного восприятия действительности. Все дальнейшие попытки растормошить Светлану успеха не имели. В итоге, мне это надоело. Я заткнулся, подошёл к нарам, сбросил с одного спального места не вызывающий доверия матрас и улёгся прямо на голые доски. Возможно, я даже задремал, поскольку звук ворвавшегося в уши голоса заставил меня вскочить на ноги.

— Здравствуйте, товарищи!

В дверном проёме, освещаемый лучами солнца, стоял мужчина средних лет в камуфляже и очках — они-то и делали его похожим на школьного учителя — и улыбался во все тридцать два белых ровных зуба. Незнакомец терпеливо ждал ответа на своё приветствие, и я осторожно ответил за двоих:

— И тебе не хворать, товарищ…

Камуфляжник удовлетворённо кивнул и прошёл в помещение. Он бросил на стол наши рюкзаки и продолжил тем же жизнерадостным тоном:

— Вы, я вижу, уже освободились от верёвок? Молодцы! Узнаю русских. Вот ваши вещи, товарищи, проверьте, всё ли на месте.

Я смотрел содержимое рюкзака. Всё было на месте за исключением денег и мобилы.

— Что-то не так? — теперь в голос спрашивающего добавилась угроза.

— Нет, нет, всё в порядке, — поспешил я успокоить «господина учителя».

— Вот и отлично! Забирайте рюкзаки, и айда, — он так и сказал «айда». — Верните матрасик на место и пойдём. Да, и можете называть меня Макаром. Так называли меня мои русские соученики, когда не называли «чуркой».

Новое помещение было значительно комфортабельнее предыдущего. Вместо нар здесь были две раскладушки и что-то вроде походного шкафа для вещей и одежды. В углу за занавеской оборудован умывальник. Дверь рядом с ним вела в отхожее место. Вот только лампочки нигде не наблюдалось. Видимо, прочитав по тому, как кручу головой, мои мысли, Макар сказал:

— Здесь электричества нет. Но оно есть в хозблоке. Там же находится холодильник, где вы можете хранить продукты.

Хотел спросить, где мы будем брать то, что можно хранить в холодильнике, но счёл за благо промолчать.

— Что касается освещения, — продолжил Макар, — то я распоряжусь, чтобы принесли аккумуляторный фонарь. Еду вам будут приносить сюда. По территории лагеря можете передвигаться свободно. Куда не положено, вас и так не пустят. Пока всё. Обживайтесь, осматривайтесь, копите вопросы к нашей следующей встрече. В общем, чувствуйте себя нашими гостями, по крайней мере, до того времени, как вернётся командир.

Макар в очередной раз улыбнулся и исчез за дверью. Светлана присела на лавку и посмотрела на меня тоскливым взглядом.

— Старх, ты что-нибудь понимаешь?

Я присел рядом и обнял её за плечи.

— Пока не больше, чем ты. Но, думаю, скоро многое проясниться.

Мы бродили по лагерю и пытались хоть что-то выведать у его обитателей. Лагерь был не очень большой, и, по моим прикидкам, мог вместить до сотни бойцов. Помимо вооружённых камуфляжников, которые регулярно куда-то уходили и столь же регулярно возвращались, в лагере было несколько штатских. И те и другие от контакта с нами воздерживались. Камуфляжники, те просто игнорировали наши попытки с ними заговорить. Лишь в том случае, когда мы забредали не туда, куда следует, нас окликали и грозили автоматом. Кстати, нашим «Калашом» и грозили. Штатские выполняли в лагере всю грязную работу. Ходили всегда с опущенными головами. Камуфляжников боялись пуще огня, от нас же просто шарахались. Лагерь целиком размещался на горном уступе. Я изучил его за пару часов. Две тропы, которыми можно покинуть лагерь, тщательно охранялись, остальные пути заканчивались на краю пропасти. Вот и широкая не занятая строениями ровная полоса на поверхности уступа с обеих сторон упиралась в воздух. На неё приземлился наш самолёт, да так и остался стоять на том месте, где остановился: в паре метрах от края пропасти. Когда я это увидел, то мысленно поблагодарил похитителей за то, что нам тогда завязали глаза.

Каждый день, ровно один час, над нами изощрённо издевались. Называлось это русским словом «политинформация». Проводил её, разумеется, Макар, единственный в лагере человек, с которым нам было позволено общаться. Один час, ежедневно, мы с марксистко-ленинских позиций обсуждали политическую ситуацию, складывающуюся на континенте. Именно обсуждали. Макару было мало витийствовать самому, он требовал нашего участия в дискуссии. Я старался за двоих, максимально облегчая Светины страдания. Однажды я спросил Макара: как сочетается марксистко-ленинское учение и убийство одним из его бойцов нашего товарища. Макар ответил буквально следующее: «Видишь ли, товарищ, боец о котором ты говоришь, поступил, конечно, неправильно. Я уже провёл с ним разъяснительную беседу на эту тему. Но постарайся его понять. Парень несколько месяцев провёл в застенках местного гестапо. Его пытали. Он был на волосок от гибели и спасся чудом. С тех пор его иногда переклинивает. Видимо, твой друг подвернулся ему под руку именно в такой момент. Не суди его строго, товарищ».

Где-то после третей политинформации я начал догадываться, что Макар вряд ли искренне верит в то, о чём так пламенно говорит. Тогда зачем ему это? Через нас мстит своему прошлому? А почему и нет? И кто они вообще, эти люди в лагере: верующие марксисты, истинные борцы с американским империализмом или беспардонные циники, скрывающие за популярными в Латинской Америке лозунгами какие-то иные цели? Чем больше я общался с Макаром, тем больше склонялся ко второй версии, по крайней мере, в отношении него.