Мэрилин Монро - Дональд Спото

Вопросы, связанные с ее врачами и работой, вполне могли быть одной из тем, затрагивавшихся во время восьми телефонных разговоров, которые Мэрилин провела тем летом со своим новым другом, генеральным прокурором Робертом Кеннеди. По словам Пат Ньюкомб и Эдвина Гутмена, их разговоры носили светский и товарищеский характер, они были короткими и несложными, поскольку заваленный работой Кеннеди не стремился затягивать беседу. Однако во время их последней личной встречи в июне он уверил актрису, что действительно интересуется ее карьерой и заботится о ее самочувствии в связи с процессами, происходящими вокруг картины «С чем-то пришлось расстаться». В свете тех нескольких разговоров на общественные и политические темы, которые состоялись у них во время двух предшествующих встреч на многолюдных приемах, Кеннеди, пожалуй, не предвидел, что Мэрилин будет издали потихоньку рассчитывать на его сочувствие и духовную поддержку, в том числе и в личных вопросах. Тем не менее, как утверждает Эдвин Гутмен, у Кеннеди на работе никогда не было времени вести длинные беседы светского характера, поэтому актрису деликатно, но решительно предостерегали от затягивания пересудов и от дамского щебета.

Доказательством того, что их беседы были недолгими, являются соответствующие документальные записи. В понедельник, 25 июня, Мэрилин позвонила Роберту Кеннеди с целью удостовериться, что тот в среду вечером будет у Лоуфордов, а также чтобы перед ужином пригласить его и супругов Лоуфорд к себе домой на бокал вина; она разговаривала только на протяжении минуты, причем с его секретаршей, Анджи Новелло. В понедельник, 2 июля, состоялись два разговора, снова с Новелло, и каждый из них уложился в одну минуту. Остальные разговоры Мэрилин провела в последние две недели июля, и только один из них длился больше двух минут: 13 числа она позвонила Кеннеди, чтобы выразить свое сожаление по поводу того, что не слышала его речь, произнесенную на предыдущей неделе; актриса была тогда в Лейк-Тахо[486].

В июле бодрость и мужество вселяли в Мэрилин такие ее друзья, как Ральф Робертс и Аллан Снайдер (а по телефону еще и Норман Ростен из Бруклина), а также несколько журналистов и фотографов, восхищавшихся ею и оказывавших ей поддержку, и, наконец, Джо Ди Маджио, который вернулся в ее жизнь.

«В июне и июле мы часто забегали к ней вечером выпить рюмочку-другую, — рассказывали Аллан Снайдер и Марджори Плечер. — Она бывала в прекрасном настроении, всегда показывала нам свой последние приобретения для дома... — изразцы, ковер, новое кресло».

С момента возвращения Джо из Европы они часто перезванивались; Джо, кроме того, и посещал ее: одйн раз в июне (20-го) и дважды в июле (8-го и 21-го). Как знали все друзья Мэрилин, присутствие и забота со стороны Джо было для нее важнейшим источником силы, и с того времени, как он вытащил ее из больницы «Пэйн-Уитни», они оставались в постоянном контакте. Сейчас бывшим супругам приходилось есть совместный скромный ужин сидя в салоне на полу, поскольку контейнер с ее мексиканской мебелью задерживался; кроме того, в магазине Ганса Орта в Брентвуде они брали напрокат велосипеды и крутили педали, направляясь вдоль бульвара Сан-Винсенте в сторону океана и делая по дороге покупки.

Джо и Мэрилин производили впечатление счастливой пары десятилетней давности — но они были безмятежнее, каждый из них с большим уважением относился к взглядам партнера, отличным от его собственных, Джо меньше нервировала слава Мэрилин, зато все более трогала ее натуральная свежесть и простота; кроме того, он, пожалуй, находился под впечатлением ее бесстрашия и внутренней силы. Ди Маджио разделял озабоченность Мэрилин результатами лечения у Гринсона и обещал поддержать любое ее решение по данному вопросу.

За прошедшие десять лет они оба изменились. Джо спокойно сидел и одобрительно кивал головой, когда Мэрилин пополняла гардероб в Беверли-Хилс, у «Сакса» на Пятой авеню или у «Джекса»: покупала себе новые кашемировые свитера, блузки, два вечерних платья, туфли на высоком каблуке и шесть пар трико в разных пастельных тонах. Утром 21 июля, после очередной попытки смягчить боль, вызываемую кистозностью яичников, он привез Мэрилин из больницы «Ливанские кедры» домой[487]. Как покажут последующие события, совместное пребывание Джо и Мэрилин в тот период было не случайностью, а серьезным шагом на пути к возобновлению их союза, поскольку на следующей неделе Джо известил Монетти, что отказывается от работы и будет оставаться в фирме только до конца июля.

Что касается тех интервью, которые в то время давала актриса, то никого не должны удивлять ее намного более ясные, смелые и искренние ответы, звучавшие в отсутствие Энгельберга. Например, 4, 5, 7 и 9 июля Мэрилин провела серию бесед с Ричардом Мерименом из журнала «Лайф», которые, как оказалось, были ее последним интервью. Только во время их второй встречи, после визита Энгельберга и приема каких-то лекарств, она начала говорить нескладно, так что в окончательной версии текста были использованы три остальных разговора, когда Мэрилин была в лучшей форме:

• По поводу нескольких нелестных замечаний в ее адрес, появившихся в колонке светской хроники: «Меня по-настоящему возмущает манера, в которой пресса пишет о том, что я несчастна и сломлена — словом, совершенно так, будто мне уже пришел конец. Ничто не способно меня уничтожить, хотя бросить кино было бы, возможно, своего рода облегчением. Эта работа напоминает бег на стометровку: когда ты уже вроде на финише, то делаешь выдох и говоришь себе "хватит, конец", но этот забег никогда не кончается. Нужно сыграть в очередной сцене, в очередной картине, и каждый раз требуется начинать всё сначала».

• Показывая Меримену свои владения, Мэрилин призналась ему, что хочет устроить небольшое помещение для гостей, «где могли бы находиться мои друзья, если у них возникли какие-то неприятности. Может быть, до тех пор, пока эти проблемы не разрешатся, им захочется пожить здесь, где никто не станет им мешать».

• О славе: «То, что с ней связано, может оказаться бременем. Подлинная красота и женственность непреходящи, и их нельзя создать искусственным путем. Богатство можно заработать. Слава наверняка является источником сиюминутного и частичного счастья — но нельзя жить ею вечно, и благодаря ей никогда не достичь полноты удовлетворения. Она слегка приободряет человека, но только на какое-то время. Когда ты знаменит, то каждую твою слабость раздувают и преувеличивают. Слава минет — и все: прощай, слава, ты уже позади! Я всегда помнила о том, что она мимолетна, что ее можно испытать, но нельзя делать смыслом жизни».