Троя. Герои Троянской войны - Ирина Измайлова

Когда миновал ураган, так неожиданно унесший с вершины дворцовой башни Авлону, все какое-то время оставались в полной растерянности и смятении. Затем прибежал мальчишка и, размахивая руками, сообщил, что со стороны моря идет отряд воинов в доспехах, и впереди них — два большущих великана, страшных и грозных…

Тогда обнаружилось, что половина стражи дворца, то есть половина бродяг, называвшихся стражей, давно сбежали и, очевидно, были уже на полпути к кораблям. Остальные тоже разом обратились в бегство, к счастью для Гелена (если сейчас хотя бы что-то было для него к счастью), совершенно о нем позабыв! В эти мгновения самозванец не знал, от чего ему всего горше — от того, что он вот-вот погибнет, глупо и позорно, или от того, что эти люди, которых он на короткое время так возвысил, даже не одарили его ненавистью. Он просто перестал для них существовать.

Мысль подняться на башню, откуда улетела Авлона, и броситься с нее вниз, промелькнула и пропала. Следом явились иные мысли: утопиться, пронзить себя кинжалом, отравиться. У него были припрятаны остатки яда, которым он недавно отравил злополучный колодец, чтобы вызвать в городе недовольство. Но он отметал эти мысли одну за другой. Нет, надо признаться самому себе: он больше не хочет жить, но он по-прежнему очень боится смерти.

Что ж, остается либо ждать, когда его убьют, избавив от необходимости сделать это самому, либо все же попытаться каким-то образом исчезнуть, скрыться, спастись… В первом случае все кончится быстро — Гелен хорошо знал Гектора и не сомневался, что никакая ненависть не заставит того приговорить кого бы то ни было к долгой и мучительной казни. Во втором случае придется жить в вечном страхе. Ведь найти его могут в любой момент. Хотя… Кто знает?

Он рассуждал так, а сам, между тем, спускался окольными тропами вниз, к морю. В душе он уже решил, что сделает, хотя еще не думал об этом. В море шторм. Значит, на берегу сейчас пустынно. Он спустится и незаметно укроется среди камней, там, в бухте, откуда уже вот-вот отчалят корабли его бывших приспешников. Они все не поместятся в мелкие суденышки, будет драка и резня. На берегу останется много тел. И Гектор с Ахиллом уверятся, что разбойники частью друг друга перебили, частью сбежали. И будут думать, что он сбежал с ними. Правда, Гектор с его умом поймет, что обманщика с собой могут и не взять. Тогда пускай думает, что его утопили или убили раньше. После шторма можно будет набрать раковин и подкрепиться, никуда не высовываясь.

Проходя мимо обносившей чей-то виноградник изгороди, он как бы невзначай снял с одного из шестов объемистую тыквенную бутыль. В нее надо не забыть набрать воды из источника — по дороге он их встретит два. Вода будет, пища тоже. Дня два, а потом… Потом он возьмет одну из рыбачьих лодок и двинется вдоль берега. Куда? Да по дороге можно придумать, равно, как и сочинить историю, которую он потом расскажет в какой-нибудь из прибрежных стран. За те годы, что он здесь живет, его критское наречие почти исчезло, он говорит почти так же, как настоящие ахейцы, и выдаст себя за кого угодно… А там уж… В конце концов, можно где-нибудь снова стать прорицателем, на них спрос в любом краю.

«И это я?! — спросил он себя с невольным ужасом. — Я, который мечтал об Андромахе, о царстве?! Я, который хотел разом отплатить за все годы бесплодных мечтаний и надежд?! Это я, потерявший все, бегу с позором, чтобы затаиться в щелке, высидеть, а потом ускользнуть и вновь где-то кому-то лгать, забыв обо всех великих планах, о любви?! Это я?!»

«Да, это ты! — словно бы ответил кто-то вместо него, но внутри него. — И ты именно такой. Ты великий в своих мыслях, но твое величие заканчивается на мысли о смерти. И раз уж это так, беги, спасайся — умереть достойно ты не сумеешь. Ты все равно покажешь, что тебе страшно!»

Он нашел родник, наполнил бутыль, старательно обвязал ее горлышко концом своего пояса и получше укрепил. Он шел нескорым, спокойным шагом, кутаясь в плащ. Этот плащ он накинул тоже, повинуясь не сознанию, а подсознанию. Его обычную черную длинную одежду здесь знают, а в таких плащах ходят почти все горожане. И погода как раз прохладная после урагана…

В бухточке, где прежде стояли его корабли, были теперь только рыбачьи лодки. Они лежали на берегу кверху днищами, их всегда так оставляли, чтобы внезапный сильный шторм не утащил легкие суденышки в море. Трех кораблей не было, но по некоторым признакам Гелен понял, что, по крайней мере, не все они ушли далеко в море: у выхода из бухты, там, где прибой все еще ревел и белая пена взлетала в рост человека, громоздились обломки кормы, и чуть дальше застряла в камнях сломанная мачта с обрывками паруса. На берегу, меж камней, чайки и бакланы суетились возле каких-то темных пятен, резко вскрикивая, вступая в драку из-за добычи, то разлетаясь, то вновь собираясь к ней. Гелен не стал подходить и смотреть, он знал, что это тела его бывших стражников — или тех, кого убили, чтобы не брать с собой в плаванье, или тех, кто оказался на разбившемся корабле. Тел всего несколько — остальные наверняка утащил шторм. Скольким удалось уплыть? Сколько уже лежат на дне, неподалеку отсюда? Какое ему дело? Все, что было связано с этими людьми, можно позабыть. Нужно позабыть. Это прошлое.

Набрав выброшенных на берег раковин (как хорошо, что чайкам не до них — вон, сколько добычи!), Гелен разбил десятка два устриц и проглотил, запивая водой из бутыли. Потом опомнился: воды не так много, не идти же за ней назад. А впрочем, отчего не идти? Ночью его никто не заметит. Однако ночью он и сам может не найти родника.

Солнце опустилось в густо-кровавые облака. Шторм почти совсем утих, но сделалось еще прохладнее. Гелен с досадой подумал, что можно было взять и два плаща, кто бы заметил, что на одиноком путнике болтается лишний плащ? Да он по дороге никого и не встретил — он же шел тропами, по которым редко кто ходит…

Беглец съел еще несколько устриц, набрал подсохших за день водорослей, соорудил жиденькую подстилку и лег, забившись меж двух высоких валунов, недалеко от воды. Мелькнула мысль, что можно забраться под одну из лодок — там и теплее, и ветер не достанет. Но испугался: а если утром придет хозяин и перевернет лодку? Знает он его в лицо или нет, все равно, нельзя, чтобы его здесь видели. Меж камней его никто не заметит, никто и не полезет сюда.

Он уснул незаметно для себя, и долго-долго во сне плыл куда-то по темной, озаренной лишь минувшим кровавым закатом воде, теряя силы, чувствуя, что руки и ноги немеют, лихорадочно пытаясь нащупать ногой дно и понимая, что дна нет, и берега нет вблизи. Потом что-то ткнуло его в бок, и он, с трудом повернув онемевшую шею, увидел рядом, в воде, тупое рыло и оскаленный рот акулы. В боку, слева, возникла острая, резкая боль.