Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Все это Громыко доложил правительству, но мы продолжали завершать транспортировку и установку вооружения. Мы продолжали делать свое дело».

В отсутствие президента и государственного секретаря группа советников продолжала обсуждение. По словам Роберта Кеннеди, мнения колебались от немедленной вооруженной атаки до ничегонеделания, выжидания и снова откатывались к атаке. К вечеру точки зрения поляризовались, большинство высказалось против вооруженной акции, за блокаду.

Поехали докладывать президенту. Было уже поздно, примерно четверть десятого, неурочное время для заседаний. Вереница правительственных лимузинов могла вызвать любопытство у снующих вокруг Белого дома журналистов. Соблюдая конспирацию, все набились в автомобиль министра юстиции — впереди сам хозяин с водителем, с ним Роберт Макнамара и Максуэл Тейлор. На заднее сиденье утрамбовались оставшиеся шесть членов группы.

На докладе у президента, казалось, согласованная концепция опять рассыпалась, мнения стали меняться, неотразимые аргументы вдруг переставали казаться убедительными.

Не случайно… Неверная рекомендация могла качнуть мир к гибели. Не зря Роберт Кеннеди с грустью заметил: «Теперь я знаю, что чувствовал Тодзио,[81] готовясь к нападению на Перл-Харбор».

Требовалось еще учесть и реакцию союзников. Накануне в ответ на предупреждение США о возможности нападения вооруженных судов, принадлежащих кубинским эмигрантам, на торговые корабли, следующие на Кубу, английское адмиралтейство заявило, что военно-морской флот Ее Величества будет защищать английские торговые суда, перевозящие грузы.

Президент колебался, он никак не мог принять решение… Советники отправились восвояси продолжать выработку предложений. Сам он намеревался следующим утром отправиться в Кливленд, где намечались предвыборные выступления. Не появись Кеннеди на митинге, мог возникнуть скандал, к событиям, происходящим вокруг Белого дома, привлеклось бы нежелательное внимание. Из Кливленда президент собирался перелететь на Западное побережье. Казалось, он хотел уйти от необходимости сиюминутного ответа, стремился дать выговориться, выпустить пар в свое отсутствие.

Вся пятница 19 октября прошла в спорах. Члены группы то сближались во мнениях, то взрывались непримиримыми противоречиями. Роберт Кеннеди, пытавшийся собрать их воедино, то и дело бегал к телефону, звонил брату.

Наконец назначили последний срок: в воскресенье президенту надлежит выступить перед нацией и сообщить о своем решении. Кеннеди понял, что пора возвращаться…

Пока шли споры, главнокомандующий Атлантическим флотом реализовывал полученную от министра обороны команду подготовиться к морской блокаде Кубы. Начались перемещения боевых кораблей, они стягивались к острову. Отец забеспокоился, не запоздали ли мы. Вдруг это преддверие так давно ожидаемого вторжения. С ракетами он активность на море не связывал. При чем здесь флот? Реакция в этом случае была бы совсем иной, публичной и резкой.

А вот на повторение усиленного варианта высадки на Плайя Хирон все походило чрезвычайно. Только под американским руководством и с участием морской пехоты США. Предпринять что-либо в ответ отец не мог. Оставалось ожидать развития событий и выражать свое отношение, — пользуюсь его словами, — протестами через печать.

Великобританию продолжала волновать судьба торговых судов в Карибском регионе. Соединенным Штатам сделали предупреждение: в случае, если они не в состоянии обеспечить безопасность судоходства, отряд кораблей королевских ВМФ, базирующихся в этой акватории, будет усилен до размеров, позволяющих обезопасить корабли от нападения «пиратов».

В субботу 20 октября группа советников, невыспавшаяся и неотдохнувшая, снова собралась в Государственном департаменте. И снова не удавалось прийти к согласованному решению.

Роберт Кеннеди, Макнамара, помощники президента упрочились на позиции блокады. В этом случае, по их мнению, хотя бы удается просчитать возможное развитие событий на пару шагов вперед.

Джон Кеннеди пообещал выехать немедленно. Пьер Сэлинджер объявил, что из-за легкой простуды Кеннеди прерывает свою поездку и возвращается в Вашингтон.

Пока президент находился в дороге, началась подготовка обеих акций. Макнамара позвонил в Министерство обороны и приказал привести в готовность к нанесению удара 4-ю эскадрилью тактической авиации. Одновременно Роберт Кеннеди, Макнамара и Дин Раек попытались составить текст правительственного заявления об установлении карантина, препятствующего поступлению наступательного вооружения на Кубу.

Джон Кеннеди вернулся в Белый дом днем 20 октября, без двадцати два. Пока он приводил себя в порядок, Роберт ввел его в курс дела. В 2.30 началось совещание. На нем присутствовали все члены Совета национальной безопасности и много привлеченных лиц. Круг посвященных расширялся. В соблюдении строгой секретности виделось все меньше и меньше смысла. Принятому сегодня решению завтра предстояло стать достоянием всего мира.

Рассматривались обе точки зрения. О блокаде говорил Макнамара, об атаке — военные. Страсти разгорелись с новой силой, кое-кто из комитета начальников штабов стал настаивать на использовании при подавлении ракетных установок ядерного оружия.

Эдлай Стивенсон, не принимавший участия в предыдущих дебатах, предложил дипломатическое решение вопроса: США убирают свои «Юпитеры» из Италии и Турции, а также эвакуируют базу из Гуантанамо; Советский Союз вывозит ракеты с Кубы. Со стороны военных последовал взрыв негодования, они сочли его идею не отвечающей духу нации. Кеннеди тоже посчитал такой шаг преждевременным, хотя сам уже не раз высказывался ранее о целесообразности ликвидации мозолящих глаза ракетных баз в Европе.

Совещание продолжалось два с половиной часа. В 5.10 президент, выслушав взаимоисключающие предложения, прервал его, сказав, что он должен подумать и вечером сообщит о своем решении. Они остались вдвоем с братом.

20 октября первый полк ракетной дивизии был приведен в боевую готовность, мог запустить свои баллистические ракеты по целям на территории США.

В тот день в Кремле жизнь шла по заранее намеченному на неделю плану. 20 октября отец принял поэта и главного редактора журнала «Новый мир» Александра Трифоновича Твардовского. Отец любил Твардовского-поэта. Его стихи, особенно «Теркин», своей крестьянской напевностью будили воспоминания детства, уводили далеко-далеко на Курщину, в родную Калиновку. Встреча прошла на дружеской ноте «Меня встретили с такой благосклонностью, как никогда раньше», — рассказывал впоследствии поэт.