Твои ровесники - Глеб Комаровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николаев осторожно открыл дверь и вошёл в палату. Доктор указал ему глазами на табуретку, повернулся и, не останавливаясь, зашагал от кровати до пятнышка на стене.
Мальчик ворочался и скрипел зубами. Иногда он стонал и с трудом — жилы надувались на тонкой шее — поднимал голову.
Николаев, не отрывая глаз от мальчика, сказал:
— Двадцать третий.
— Что «двадцать третий»? — спросил седоусый не останавливаясь.
— Двадцать третий рейс совершаете, Иван Петрович. Вы бы хоть табуретку переставили — мешает.
Седоусый сбился с ноги.
— А известно ли вам, товарищ лейтенант, — доктор сделал страшные глаза, — что приёмные часы установлены с трёх до семи?
Николаев молчал. Он хорошо знал характер приятеля. Доктор повышал свой громоподобный голос.
— Нарушать больничные порядки я не позволю!.. И не возражайте!
Мальчик что-то забормотал. Доктор замахал на Николаева руками и зашипел:
— Тише, прошу не шуметь…
Он осторожно положил руку на лоб больного. Мальчик притих. Доктор заворчал:
— Ваши молодцы тоже… Рады стараться… Эдак не только мальчишку — меня напугать можно…
Николаев хотел рассказать доктору, как пограничники привели к нему мальчика, полуголого, худого, как он неожиданно уснул за обедом и почувствовал себя плохо, да вспомнил, что не один раз говорил об этом, и промолчал.
А доктор всё ворчал, но так тихо и невнятно, что казалось, будто слова застревают в его жёстких усах и не могут вырваться наружу. Наконец он окончательно умолк и стал ходить по комнате, на этот раз описывая правильные круги.
— Так вы серьёзно решили взять его к себе?
Николаев замялся:
— Ну… на время, конечно… Пока я здесь… Ведь армия скоро покинет Корею. Меня, видите ли, очень интересуют языки восточные. Китайский я немного знаю… А корейцы, знаете, такой поэтический народ… Я записал несколько песен. Чудо!
Доктор задумался:
— Знаете что, Коля…
— Что?
— Мой ферзь на «е» четыре?
— Так точно.
— В таком случае, я его ставлю на «аш» один и… шах! Тонко?
— Не очень. — Николаев закрыл глаза. — Король «эф» один, «е» два.
— Законно… А ну-ка, отойдите!
Николаев отошёл от кровати. Доктор нахмурился и достал из кармана трубку.
Мальчик говорил:
— Здравствуй, Пек Чан… Я знал, что ты что-нибудь придумаешь… Надо сказать бабушке, чтобы она шла не через горы, а прямо к Тек Сану. Как ты думаешь?.. Ей будет трудно на перевале… А ты молодец, Пек Чан!.. Я расскажу Ким Ир Сену, как ты меня спас на перевале…
Николаев со словариком в руках напряжённо вслушивался в бред Кай Су. Найдя нужные слова, он нагнулся над подушкой и сказал по-корейски:
— Русские — друзья корейцев.
Сухие губы Кай Су сложились в улыбку.
— Да он весельчак! — загремел Иван Петрович и откинул одеяло.
Он потыкал пальцем в острые рёбра и проворчал:
— Богатырь! Ишь мускулы-то… Хоть сейчас в цирк… В чём только душа держится! Н-да… Упитанность много ниже средней… А как основной аппарат? — Приложил трубку и весело добавил: — А сердце — высший сорт!
Николаев спросил шопотом, как обычно говорят у постели больного:
— Поправится?
— А как же! — ответил доктор, укрывая мальчика. — Только вот что, Коля… Ваша затея весьма неудачна: человек вы занятой, а ему, — он кивнул на Кай Су, — строжайший режим требуется. Оставьте-ка его мне. У нас порядочек, уход…
Николаев заволновался:
— Нет, позвольте, Иван Петрович, вы заняты не меньше моего! А спать он будет на диване…
— Ну, раз на диване, тогда конечно… — И доктор, довольный, что так удачно подшутил над товарищем, рассмеялся.
Николаев успокоился.
— Какое же это заболевание? — спросил он помолчав.
— Южное… Голод.
Доктор открыл окно. В комнату ворвалась стройная песня: мимо больницы мерным шагом проходила колонна девушек и юношей. Корейская молодёжь готовилась к празднику.
— Отличный край, — пробасил доктор в усы. — Кабы не Волга, ни за что бы не уехал отсюда… А этого младенца надо рыбьим жиром поить. Не забудете? Впрочем, я вам всё запишу.
…У больничных ворот доктор взял Николаева за пуговицу кителя:
— Коля, ваш король — с «эф» один на «е» два?
— Так точно.
— Слушайте внимательно: я ставлю слона на «е» четыре.
И доктор, не дожидаясь ответа, поднялся по лестнице и скрылся за дверью.
Доктор и лейтенант были заядлыми шахматистами. Оба играли без доски. У них был матч из десяти встреч. Сейчас игралась решающая партия, определяющая победителя.
12. ЗМЕЙ С ЮГА
Через две недели Кай Су, скрипя новыми сапогами, гулял по древней столице Кореи — Пхеньяну.
Город готовился к торжественным проводам советских войск, освободивших корейский народ.
На площадях стояли высокие мачты с алыми полотнищами. Поперёк улиц на верёвках развевались многоцветные флажки. Ma домах, в окнах магазинов висели красочные портреты Ленина, Сталина и главы Народного Комитета — Ким Ир Сена. Свежевыкрашенные фасады зданий отражали мягкий свет ласкового августовского солнца.
Кай Су мог свободно ходить по любой улице, мог стоять перед любыми воротами и даже заглядывать во дворы, где тоже шла спешная работа: натягивали на рамы красные ткани, пилили, строгали, красили деревянные бруски, привязывали к проволоке бумажные фонарики. Рабочих рук явно нехватало.
В одном месте Кай Су перенёс и приставил к стене невысокую лестницу. Девочки попросили его помочь украсить вход в школу сосновыми ветками и живыми цветами.
Кай Су не соглашался с распределением гирлянд, придирался, язвительно спорил, лазил на табуретку, поднимал гирлянды то выше, то ниже и в конце концов добился того, что по одну и другую сторону, на одинаковой высоте, у пышными кострами запылали букеты, перехваченные золотой лентой, а точно на середине, внутри зелёного венка, в раме из белых цветов расположился портрет Ким Ир Сена.
Кай Су подробно изучал флаги, спускавшиеся с крыш домов, рассматривал кружевные арки, в которые вколачивали последние гвозди. Он долго стоял перед высокой трибуной — она ещё не была задрапирована, и от неё пахло свежей сосной. Этот запах вызвал воспоминание о Прохладной Долине.
Кай Су хотелось говорить. Люди были заняты. Они вежливо отвечали на его вопросы, но сейчас же переходили к своим делам. А ему требовался внимательный, понимающий слушатель. И Кай Су беседовал сам с собой.
«Почему бы, — думал он, — не построить мост, чтобы жители юга, не умеющие плавать, переходили сюда, на север?..»
Кай Су видит себя стоящим на мосту… Он знает, кого можно пропустить…
Бабушка, Пек Чан, отец… Вся Прохладная Долина!
«Проходите, пожалуйста!»
Экая досада: комната у Николаева маленькая, всем не поместиться. Стойте! Мы пойдём к доктору — у него много комнат с большими кроватями…
А Пек Чан пойдёт ко мне. Мы будем спать вместе на диване, под одним одеялом, как у бабушки в шалаше…
«А, и ты идёшь через мост, жирный Хо Сан? Ну уж нет!..»
Кай Су бросается на своего бывшего хозяина и колотит его по мягкому животу…
Проходящие мимо девушки удивлённо смотрят на корейского мальчика, который руками и ногами бьёт куст акации. Они хохочут…
Но Кай Су не замечает девушек. Он бежит вместе с другими ребятами за военным оркестром. Его глаза сверкают ярче серебряных труб. На повороте улицы Кай Су вспоминает, что русский офицер Николаев покажет ему сегодня самое великое чудо: картины, которые двигаются и говорят…
Около высокого дома с белыми колоннами Николаева не было. Кай Су стал рядом с часовым и замер в ожидании.
Над крышами зеленеет священная гора Марамбо. Тонким лучом устремляется в небо монумент, воздвигнутый трудящимися Северной Кореи в честь Советской Армии, освободившей эту угнетённую страну от сорокалетнего японского ига. Вершина памятника увенчана золотой пятиконечной звездой.
Кай Су даёт имена всему, что видит.
Улицу от дома до площади он назвал «Быстрая Река», седоусого доктора — «Тихий Гром», а русского офицера Николаева — «Большой Пек Чан».
Кай Су разглядывает звезду на горе Марамбо и придумывает ей название.
Перед ним бесшумно возникает длинный автомобиль. Из него выходит русский офицер. Кай Су подбегает к нему и протягивает руку. Офицер хмурит брови.
Кай Су говорит:
— Здравствуй!
Офицер улыбается. Они обмениваются рукопожатием. Офицер прикладывает руку к фуражке и поднимается по ступенькам.
Кай Су не хочет показаться невежей и тоже прикладывает руку к голове, хотя она ничем не покрыта.
Он подходит к автомобилю и внимательно изучает своё отражение на чёрном лаке.
— Кай Су!