Рассекающий пенные гребни - Владислав Крапивин

– Сейчас… Никакого “сейчас” уже полсотни лет нету… Мне тогда ногу, а его – сразу… И главное – несправедливость какая! Он там и оказался-то случайно. Бежал куда-то по своим делам, увидел нас и свернул. Последнее помню: подбегает издалека, беленький такой, в новой матросочке, будто с праздника. “Эй, ребята, у вас там что?” И тут как ахнет…

Оська сидел съеженный, будто ахнуло только что. “А если и с Нориком такое же ?“ Потому что случается и сейчас иногда: найдут, начнут колупать… В разных штольнях и погребах еще полно этого “добра”.

Он стиснул под свитером шарик: “Защити Норика! Ну, пусть не приходит, только чтобы уцелел!”

Сильвер, видать, почуял, что сказал лишнее.

– Да ты не переживай, дело давнее… Ты вот взгляни, я тут вчерашний твой совет обмозговывал насчет руки… – И протянул кусок картона.

То ли углем, то ли толстым грифелем была на картоне нарисована кисть мальчишечьей руки. С зажатым в пальцах фигурным ключом.

– Вы прямо настоящий художник, – вздохнул Оська. Тревога слегка отпустила его.

– Настоящий, не настоящий, а рисовать нужно, если с деревом работаешь. Без эскизов-то никак… Мне учиться надо было, да не вышло с молодости. Самоучкой сделался. Ну, правда, книг перечитал не меньше иного профессора. Я без них и сейчас не могу. Тебе, наверно, трудно понять. Вы, нынешние, больше у телевизора. А теперь еще компьютеры эти со всякими играми-страшилками. Поглядел я как-то…

– У нас нет компьютера, – слегка обиделся Оська. – А книги я тоже люблю. У нас их дома вот такие полки, от низу до потолка, особенно про море. Еще дедушкины. И папа собирал с давней поры, когда еще школьником был и курсантом… Всякие старинные есть, я до них пока не добирался.

– А ты доберись. Может, что-то и про “Мальчика” отыщешь в них, и про Остапова. Такое, чего мы не знаем…

– Ну, вы ведь и так многое знаете. Истории всякие…

– Кое-что да… Например, вот случай в Караимском проходе…

И Сильвер поведал, как Остапов помогал спастись пленным йосским повстанцам, вывез их на “Мальчике” с тюремного Ящерного острова.

– Взяли они ветер с зюйд-оста, а за ними охрана, паровые катера у них. Может, “Мальчик” и ушел бы на прямом курсе, но тут на пути Караимские скалы, надо делать поворот оверштаг. А на этом всегда теряется скорость. Остапов видит: дело безнадежное. Но не сдаваться же! И направил он “Мальчика” между скалами во-от в такой проход! – Сильвер свел у груди развернутые ладони. – Там и шлюпки-то еле проходили, и вдруг стотонный парусник… Это как в Библии написано: “Скорее верблюд пройдет в игольное ушко…” А “Мальчик” прошел! Сейчас бы сказали – научная фантастика. А тогда про фантастику не слыхали и только скребли затылки. Особенно моряки. Потому что знали: нет там пути для судов крупнее баркаса…

Сильвер явно старался развлечь и утешить Оську. А может, и себя.

В какой-то мере удалось…

Перед тем, как уйти, Оська вынул из холщовой сумки кроссовки Норика. Сумку он взял из дома и на обрыве сложил в нее обувь.

– Отдайте, если придет. Я сперва хотел оставить их, где лежали, да вдруг кто-нибудь найдет и стащит, Или раскиснут от дождя. А у вас он обязательно появится… если сможет.

– Думаю, появится.

– Вы тогда ему дайте мой адрес… Есть, где написать?

– Пиши на обороте, – Сильвер опять протянул картон с рисунком. И плотницкий карандаш. Оська старательно вывел крупные буквы. Словно от этой старательности зависело, найдет его Норик или нет.

– А можно еще посмотреть на… те фигуры?

– Пойдем…

В подземном зале опять зажглись яркие лампочки. Оська мельком глянул на “взрослые” скульптуры (на девиц – очень мельком) и подошел к Даниэлю.

“Это ты помог Остапову провести в скалах бриг?”

Даниэль смотрел вперед. Но почудилось Оське – чуть шевельнулись деревянные губы.

“Ты молодец, – шевельнул губами и Оська. – И у тебя скоро снова будет рука”.

– Скоро снова будет рука… – Это подошел и Сильвер. – Только вот прорисую поточнее ключ… Он, конечно, по правде-то был не такой большой и фигурный, ну да ведь здесь-то надо… чтобы повыразительнее, так сказать.

– Потому что ключ это символ, – нашел Оська нужное слово. – Да?

– Правильно ты говоришь, лохматый, – и Сильвер, как вчера, взъерошил Оськины волосы (а в них были два колючих шарика травы-мартынки).

И так же, как вчера, дошел Сильвер с Оськой до калитки. Круглый фонарь по-прежнему освещал проход, стоял на полу.

– Иван Сергеич, он тоже корабельный?

– Тоже. С дубка “Милая Елена”.

– У вас тут целый музей. Наверно, туристы заходят, когда в церковь подымаются?

– Да нет, не заходят… Была у меня такая мысль, хотел, выражаясь по-научному, организовать экспозицию. Можно было бы и подзаработать. Да потом не по нутру стало. Понимаешь, Ося, очень уж для меня эти вещи… свои. Сросся я с ними. С этими дамами, да с рыцарями, да с мальчонкой порой даже разговариваю, как с живыми. А тут вдруг чужие люди начнут ходить. Это все равно что любопытных с улицы в свой дом пускать…

– А вы здесь и живете?

– Ну, не совсем… По прописке я проживаю за бухтой, в Каменке. Там я, значит, и числюсь: с сыном, с его женой и внучкой. Но чаще – здесь. Говорят, подкаменная влажность вредна для организма, но я к ней притерпелся. А-дап-тация, если по-современному. Наоборот, не могу уже без этого климата… Ну, забегай.

– Конечно!

И Оська запрыгал по каменной тропинке к причалу. Не весело запрыгал, а по привычке. Потому что скакать и прыгать ему за одиннадцать лет жизни приходилось больше, чем ходить размеренно и солидно…

IV. Горький лед

1

У Сильвера в том году Оська больше не бывал. Однажды собрался было, но навалилась печаль. Представил, как увидит стоящие у камина кроссовки Норика. “Да, Ося, так он и не пришел…”

К тому же, начались осенние будни. Правда, случались еще теплые дни, можно было даже купаться. И пятый “В” по теплу сходил с Яном Яновичем в поход, в пещерный город. Но все равно было уже не лето. И учительская забастовка кончилась, пошли уроки: каждый день по шесть, по семь – догоняли упущенную программу. Школьный народ возмущался, конечно: “Вы бастовали, а нам теперь отдуваться, да?” Но с такими, как Горгоновна да Роза-Угроза много не поспоришь. “Два очка” в дневник – и иди жалуйся хоть в парламент…

О Норике Оська вспоминал часто. И по-прежнему строил горькие догадки.

“А что, если он тогда пришел домой, а тетушка и дядюшка ему: “Почему у тебя штаны зашиты такой дратвой? Где ты был?” А Норик, он ведь, судя по всему, не очень умеет врать. Поотпирался сперва, а потом и выложил, что лазил по Цепи с одним мальчиком… “Что за мальчик?” – “Ну, мы в парке познакомились…” – “Это он подбил тебя заниматься такой смертельной акробатикой? Не смей больше знаться с такой шпаной!”

Однажды во сне к Оське пришла догадка: надо загадать желание – пусть Норик появится опять. А чтобы это сбылось, надо еще раз спуститься к Николе-на-Цепях. Правда они с Нориком обещали Сильверу не делать этого, но во сне запреты не действуют.

И Оська в какой-то новой, незнакомой юнмаринке, зеленой с черным (таких флагов даже и не бывает) сразу оказался на цепи. Ловко, без боязни полез вниз. Мимо летели серые клочки спустившихся с осеннего неба облаков, хлесткий ветер трепал одежду и волосы, но все равно было не страшно, радостно даже…

Но не успел он спуститься и на десяток звеньев, как все изменилось. Пропали облачные клочья, ударил сбоку синий резкий свет, а на обрыве над Оськой возник не то солдат, не то полицейский в какой-то нелепой розовой форме со шнурами, в гусарском кивере. И с тяжелым автоматом. У автомата был тупой толстый ствол – как у старинного пулемета “Максим”.

Лица у солдата не было, просто ровный розовый блин с черными дырочками глаз и рта. Рот шевельнулся,

– Руки вверх, – бесцветно произнес солдат. И навел автомат.

Оська хотел объяснить, что не может выпустить цепь. А солдат расставил розовые сапоги и начал давить на спуск. Оська отчетливо видел похожий на сардельку палец солдата. Выход был один: Оська раскинул руки, толкнулся ступней от контрфорса и полетел вниз (опять же такое бывает лишь во сне). Жуть падения охватила Оську. Но все же он соображал: надо упасть не на камни, а в воду. И ладонями он, как воздушными рулями, пытался направить полет.

Вода ударила по телу тугими подушками. Плотная, гулкая. Обтянула на Оське юнмаринку – материя стала как вторая кожа. Его потянуло в черную глубь. “Вот и все. Тону”. Однако глубина не приняла Оську. Толкнула вверх, где зелень воды просвечивали желтые лучи. И оказалась вода не мутной и мазутной, как у Чернореченского причала. Была она чистая, прозрачная.

Оська вынырнул, отплевался от соли. Солнце вспыхнуло на ресницах. Непонятная сила – будто большая ладонь – выбросила Оську из воды по колени. И понесла вперед. Над пенными гребешками. Они мчались навстречу, иногда вырастали, и Оська разбивал их грудью. Пена ударяла в лицо, Оська смеялся. Было весело и бесстрашно. Оська вдруг понял, что сзади над ним гудят паруса. И тогда он догадался! Вскинул правую руку, и в ней оказался тяжелый сверкающий ключ! Тот, что отопрет все двери, откроет все тайны.