Рассекающий пенные гребни - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оська за нерешительной дурашливой ноткой спрятал радость и стыд:
– Ладно…
Он укрылся за спинкой кресла и начал суетливо переодеваться. Чувствовал себя так, будто его и правда отделали штурманской линейкой. С соблюдением этих… протокольных норм. Но вместе с одеждой возвращалась и некоторая уверенность. Когда в штанах – ты все-таки личность.
– А куртка?
– На вешалке. Надевай ее, обувайся, и я отвезу тебя домой… Или сперва крепкого чаю? Будет полезно.
От мысли, что надо глотать горячую жидкость, Оську опять замутило.
– Нет! Я пока… не хочу.
– Ну, смотри. Тогда одевайся, а я пойду, раскочегарю свой “Мерседес”.
– Да не надо! Я на автобусе доберусь!
– А ты хотя бы знаешь, где находишься? На улице Старых партизан.
– Ну и что? Не так уж далеко.
– Не спорь. Для собственного спокойствия я должен быть уверен, что домой ты добрался без приключений. – Яков первым пошел к двери и вдруг оглянулся.
– А что, Оскар Чалка, от отца нет в эти дни новостей?
– Давно уже ничего не было… А вы и про отца знаете!
– Друг мой! Я первый репортер газеты “Посейдон Ньюс”. Я знаю все, что касается дел в пароходствах и во всей южноморской жизни. Кстати, зовут меня Яков Сергеевич Ховрин. Или просто Ховрин. Так меня по традиции именуют все знакомые… Пошли.
Никакой у него был не “Мерседес”, а старенькая “Лада”. Но завелась она, несмотря на холод, сразу. Ховрин велел Оське сесть сзади. Выехали со двора. Горела в машине яркая лампочка. Оська увидел в переднем зеркальце продолговатые, ехидные глаза Ховрина.
– Яков Сергеевич…
– Ховрин!
– Да… Можно, Ховрин, вас попросить?
– Смотря о чем…
Опять стало стыдно до слабости, но Оська выдавил:
– Вы… пожалуйста, не говорите маме… про все, про это. Никогда, ладно?
– А что? Ей и так хватает проблем?
– Ну да…
– Конечно. Муж в другом полушарии, а тут еще сынок подался в токсикоманы.
– Я ведь сказал же, что это случайно!
– И больше – ни за что на свете?
– Ну конечно же!
– Ладно…
– Значит, не скажете? Честное слово?
– Сударь! Я даю слово лишь в самых крайних случаях. Обычно же говорю просто “да” или “нет”. В данном случае говорю “да”. В смысле “нет”. То есть не скажу…
Оська откинулся на спинку. Поверил.
– Только вот приятели твои… – Ховрин требовательно смотрел из зеркальца.
– Я им скажу, чтобы они тоже! Никогда!..
– Похвальное намерение. Надеюсь, они прислушаются. Но сейчас я не об этом. Не разболтают они про тебя?
– Они же не дураки!
– Да?
– Ну… не совсем дураки. Понимают же, что им тогда тоже влетит!
– Не дураки они, а свиньи, – вздохнул Ховрин. – Бросили тебя. А еще друзья…
– Там… только один друг был. Остальные так…
– “Один” тоже свинья…
– Он просто растерялся, – защитил Оська Эдика. – Он же все равно уже ничего не мог, когда появились вы…
– Все равно свинья.
– Нет, – тихо сказал Оська. – Он мой друг.
– Ну… тебе виднее.
Въехали на Оськину улицу, на Вторую Оборонную. У арки Оська умоляюще сказал:
– Не надо во двор. Тут я сам…
– Ладно, гуляй…
Оська выбрался из кабины. Был уже совсем темный вечер, светил недалекий фонарь. Оська постоял переминаясь. Выговорил:
– Спасибо… Ховрин…
– На здоровье. Хотя не мне спасибо надо говорить, а маме моей Анне Матвеевне. Она с тобой возилась.
– Ну… ей тоже… – И Оська незаметно поежился, вспомнив нестерпимую ванну.
– Передам. Ладно, шагай… сын капитана Чалки. Кстати, мой адрес: улица Старых Партизан, три, квартира семь. Будет нужда, приходи.
– Это… за линейкой, что ли?
– А хотя бы. Но не только. Можешь и вообще…
И уехал.
2
Мамы еще не было дома. Анка спросила:
– Ты что такой вяленый? Даже зеленый.
– Не знаю. Голова что-то кружится.
– Небось, опять с Тюриным полдня сидели за компьютером.
– Сидели…
Вот и все.
Утром в школе Эдька начал, конечно, подъезжать:
– Ну, куда он тебя увез? Что там было?
– Что было, то и было… Не бойся, никого я не назвал. Да он и не спрашивал.
– А кто это такой?
– Знакомый один, – соврал Оська. И добавил: – Журналист.
– А он твоей мамаше не настучит?
– Он не такой… А про вас он сказал, что вы свиньи.
Эдька не стал спорить:
– Мы перетрухнули… Ну, а что было делать-то? Он тебя хвать – и в машину. Мы подумали: раз увез, поможет…
Когда шли домой, Оська сумрачно сказал:
– Ты вот что. Кончай это дело навсегда. А то… я тебе морду набью.
Эдька, который в шуточной борьбе укладывал Оську одной рукой, покладисто вздохнул:
– Ладно, завяжу. Не бей мне морду.
– И остальным скажи…
– С ними сложнее. Я им не указ.
– Сдохнут ведь однажды…
Эдик Тюрин опять стал самим собой.
– Теленочек ты, Ося. Просто ты перебрал дозу, вот и скрутился. А вообще-то от этого не сдыхают, а наоборот, имеют удовольствие.
Оську опять передернуло:
– Погань такая…
Эдька вздохнул рассудительно:
– Поганое и приятное в жизни всегда рядом. Погляди вокруг.
– Врать-то – не узлы вязать…
– Ты, Осик, еще маленький. Не вырос из юнмаринки.
Оська поморгал:
– Ну и… не вырос. И не хочу… А ты, что ли, вырос? Подумаешь, дожил до двенадцати!
– Да я про нее в переносном смысле.
– В каком переносном?
– Про твое отношение к жизни. Про психологию…
Надо же!
– Ты хоть знаешь, что такое психология? Ты же не читаешь ничего! А в твоем компьютере про это нет!
– В компьютере нет, а в телевизоре есть. Надо чаще смотреть. Телевизор – современный источник знаний. А ты все еще живешь во времена Жюль Верна.
– Тоже в переносном смысле?
– Во всяком… Тогда детки до пятнадцати лет ходили в матросских костюмчиках и слушались воспитательниц…
– Или командовали кораблями, – вспомнил Оська Дика Сэнда и бригантину “Пилигрим” (возможно, она похожа была на “Мальчика”).
– Знаю, кино смотрел. Это исключение… А сейчас тем, кому четырнадцать, паспорта дают. И даже разрешают жениться, по новому закону.
Оська на ходу отступил в сторону, смерил друга взглядом.
– Тебе вроде бы еще не четырнадцать. И жених из тебя, как… из канарейки страус.
Эдька не обиделся и сейчас.
– Нынче все ускоряется. Два года – это один момент.
– Ну и женись, дубина, если приспичило. Только не говори папочке. А то он тебя женит, как тогда… за подглядывание в девчоночьей раздевалке.
Напоминать про это было жестоко, но Оська не удержался. Эдька однако и здесь проявил снисходительность.
– Я же говорю: теленочек ты, Ося.
С друзьями-приятелями часто говорят про то, о чем дома и вообще со взрослыми заикнуться немыслимо. И Оська в прямых выражениях разъяснил Тюрину, почему тот поспешил думать о женитьбе. Вот потому-то и потому-то…
– И потому, что читать не любишь. Почитай хотя бы книжку для детсадовцев “Откуда берутся дети”. А то не будешь знать, как с женой обращаться.
Эдик сказал, что обойдется без учебных пособий. Потому что в этом деле главное – практика.
– А практика-то у тебя откуда? – изошел ехидством Оська. – У тебя ее все равно, что у этой бабы…
Про бабу Оська сказал, потому что она оказалась рядом. Ее лепили на газоне трое малышей. Был конец октября, и ночью навалило густого липкого снега. Такого не случалось в здешних местах лет пятьдесят. В прошлом году в это время еще росли цветы, а тут вон что! И это при разговорах о всеобщем потеплении климата!
Эдик проглотил и сравнение с бабой. А Оське больше не хотелось ругаться. Он пнул ботинком снежный ком.
– Неужели вся зима будет такая? Тогда можно каток залить…
– Где?
– На той площадке, где футбол гоняем. Будет настоящий хоккейный корт.
– А вот фиг, – выдал информацию Тюрин. – Никакого корта. Скоро там поставят гаражи.
Площадка была недалеко от Оськиного двора. Позади трехэтажного длинного дома, на плоском курганчике. Вокруг стояли хозяйственные постройки, поэтому сюда вела накатанная дорога.
Оська сказал, что тревожную новость надо сообщить ребятам. Сам забежал к нескольким пацанам, чтобы собрались на площадке. Поскорее!
Пришли семеро. Эдька почему-то не пришел, хотя обещал. На площадке два дядьки с колышками и какой-то штукой на треноге размечали территорию.
– Извините, но это наша площадка, – сказал им Владик Величко, самый воспитанный из всех.
– Была ваша, – добродушно согласился усатый тип в стеганке. – А теперь кыш…
– Как же “кыш”, если…
– А ну брысь!
