Любовные секреты Дон Жуана - Тим Лотт

– А потом?

– Потом я сказал: «Тогда, может быть, нам не имеет смысла оставаться вместе, если я не так много значу для тебя».

– А потом?

– А потом она сказала: «Ты рассуждаешь, как ребенок». Она всегда называла меня ребенком. Стоило мне не согласиться с чем-то или подвергнуть сомнению ее точку зрения, она просто низводила меня до низшего уровня – называла ребенком.

– А потом?

– Потом… потом я не потерял самообладания.

– Ты не потерял самообладания?

– Тогда я и понял, что все кончено. Потому что каждый раз, когда она пыталась уничтожить меня таким способом, пыталась обезличить, я всегда выходил из себя. Этого она и добивалась. Так она доказывала свою правоту. Что я как ребенок. В тот раз я был холоден. И спросил: «Ты все еще любишь меня?» Она ничего не сказала. Я настаивал: «Ты можешь ответить? Ты все еще любишь меня?»

– И что она?

– Ничего. Пожала плечами. И ушла играть с Поппи. Тогда я пошел наверх и стал собирать вещи. Что-то у меня внутри сломалось. И я собрал вещи.

– Так значит, все-таки ты ее бросил.

– Только формально.

– Почему ты не сказал, что любишь ее?

– Зачем? Как я могу ее любить? Как ребенок может любить жену?

– Она хотела, чтобы ты это сказал. Она боялась признаться, что любит тебя. Женщины проверяют мужчин, подвергая их испытаниям. Они считают, что могут проверить, действительно ли их любят. Она хотела, чтобы ты первый сказал это. А потом сделала все, чтобы ты ее возненавидел.

– Зачем?

– Не знаю. Просто они так делают. Они странно устроены.

– А я хотел, чтобы она это сказала. Тогда бы я сказал…

– Что бы ты сказал?

– Не знаю.

– Все равно, думаю, теперь уже поздно.

– Я тоже так думаю.

Я взболтал коктейль, решая, не заказать ли еще один. Мартин смотрит в окно – у него способность выпадать из разговора. Он не бывает целиком и полностью с вами. Однако при этом ничего не упускает.

– Мартин, но если люди никогда не расходятся то обоюдному согласию, то как же вы с Элис?

Он щурится, ерзает на стуле, потом возвращается разговор.

– Здесь ты, возможно, прав.

– Получается, что ты ее бросил.

– Ну… Знаешь, все гораздо сложнее.

– Разве? Так ты бросил ее или нет?

Теперь уже Мартин смотрит на меня с любопытством.

– Не понимаю… почему это тебя так интересует, Спайк.

Я и сам не понимаю. Теренс был бы мной недоволен. Учитывая, что ответ очевиден.

– И все же… Ты ее бросил?

– Э-э… Как сказать…

– Если бы ты предложил ей переехать к тебе и завести ребенка, она бы осталась?

– Я… Она бы осталась, если бы я дал ей такую возможность. Да. Думаю, что она бы осталась.

– Тогда ты ее бросил.

– Я ее бросил. Да.

Наступила очередь Мартина задумчиво смотреть в чашку. Он переживает скорее легкую ностальгию, чем чувство потери. Все его негативные эмоции кажутся невинным подобием настоящих переживаний: ярость – это легкое раздражение, боль – всего лишь недомогание, гнев – плохое настроение. Все какое-то приглушенное, в другой тональности.

Мартин ищет женщину, которая согласилась бы принять равнодушие в долгосрочной перспективе и не пыталась бы превратить его в человека с обычными эмоциями. И которая не была бы зациклена на детях – одного ребенка достаточно. Мне не хочется подписываться под расхожим мнением о том, что мужчины – большие дети, но Мартин – ребенок, и всегда таким будет. Ему необходимо, чтобы жизнь не переставала быть легкой, – так что никаких детей, никаких уз. Никакого балласта.

Когда он снова поднимает глаза, его улыбка полна тепла и грусти.

– А как Поппи? Как у нее дела?

При чем здесь Поппи? Какую роль она играет в этой бесконечной, жестокой войне двух взрослых эгоистов, соревнующихся в удовлетворении собственных комплексов?

Роль вовлеченной в это жертвы, тоже эгоистичной, но невинной. Почва уходит у нее из-под ног, самое основание вселенной рушится, потому что я не могу больше жить с ее матерью, а ее мать не может больше жить со мной. А она зависла в пространстве между нами, получая самый трудный из уроков, – урок, который многие не могут усвоить за всю свою жизнь: Бога нет. Нет Санта-Клауса, нет Зубной Феи.[13]

Поппи, в дело вступают силы, более могущественные, чем мы, и не всегда добрые. Почти всегда недобрые. На нас налетела буря. Мы все умрем. И мы не отправимся на небеса. Мы просто сгнием в могиле. Поэтому мы хотим взять все от короткого пребывания на земле, и ради этого готовы причинять боль другим. Даже своим детям.

Это правда, Поппи, хотя – Господи, помоги мне – в тот день, когда я уходил из дома, где жил с твоей мамой, сердце мое разрывалось на части. Это правда, Поппи, хотя я люблю тебя так, что не могу выразить словами, хотя ты – единственная радость моей жизни. Это правда, хотя развод для меня был – и остается – пыткой, самым болезненным наказанием, придуманным человечеством.

Бога нет, Поппи, и каждый старается спасти себя сам.

– У нее все хорошо. Боже, как я по ней скучаю. Отец должен видеть своего ребенка каждый день. Я же встречаюсь с Поппи два раза в месяц. Иногда мне так плохо, что я подъезжаю к школе, просто чтобы увидеть, как она приходит или уходит. Кажется, что от этого станет легче, а становится еще хуже, но я все равно продолжаю искать возможность увидеть ее. Это болит все время.

– А как она?

– Мне кажется, у детей есть удивительная способность приспосабливаться. Так говорят. Я предпочитаю этому верить. Во всяком случае, дети делают это лучше, чем взрослые. Они сильные, потому что у них нет воспоминаний. Нам хорошо вместе. Иногда я злюсь. Иногда мне кажется, что, если она еще раз заявит «это несправедливо», я…

– А что она сама? Ты все время возвращаешься к себе. Ты чувствуешь свою вину за то, что с ней происходит?

– Думаю, да. Какой прок от чувства вины? В этой ситуации я стараюсь изо всех сил сделать все, что могу. Я никогда ее не брошу.

– Ты это уже сделал.

Я мрачно смотрю на него.

– Да. Уже сделал.

Мартин опять обнимает меня за плечи. Он не боится проявления теплых чувств. Я его и за это люблю.

– Все нормально. Ты хороший парень. Неплохой, во всяком случае. Однажды все это останется в прошлом. Надеюсь, раньше, чем ты ожидаешь. Просто через это надо пройти. Все наладится, если какое-то время переждать.

– Да, наверное.

– Где вы сегодня с Элис встречаетесь?

– Не знаю. В каком-нибудь баре.

Я ищу на его лице признаки подозрительности или озабоченности. И не нахожу.

– Ты нормально к этому относишься, Мартин, да? То есть я хотел спросить…

– Не напрягайся. Хорошо, что вы можете встретиться как друзья.

– Это не свидание, Мартин. Мы просто…

Мартин смеется. Очевидно, что он не допускает мысли о возможном свидании между мной и Элис. Он высокий невозмутимый брюнет, он обаятелен и неотразимо безразличен, а я – доведенный до отчаяния, сорокапятилетний, почти разведенный. Я не представляю для него ни малейшей угрозы. В любом случае он доверяет мне и не любит Элис.

– Вы прекрасно проведете время. Она потрясающая женщина. Передай ей, что я ее… – Мартин рисует пальцами кавычки в воздухе – …»люблю». Он допивает кофе, на прощание похлопывает меня по плечу и направляется к выходу.

– Не терзай себя, Спайк.

– Я постараюсь.

– У тебя получится. Я тебя знаю, Спайк.

Нет, не знаешь, Мартин. Ты меня совсем не знаешь.

7

Я никак не предполагал, не планировал, не мог себе представить, что мы с Элис окажемся в постели. Это было для меня полной неожиданностью.

И Теренс не особенно в это поверил. Но пришел к выводу, что, в конце концов, она женщина, а я мужчина. Мы оба свободны. Так что я не могу утверждать, что мысли о сексе не посещают меня иногда. Я не согласился. Я не собирался спать с бывшей девушкой моего лучшего друга. И, конечно, не собирался проявлять инициативу, если бы представился случай. Да он и не должен был представиться.

В общем, мы пошли в бар, и напились, и оказались в постели. Все было прекрасно, все было очень хорошо, и наутро никто из нас об этом не пожалел. Но я твердо принял два решения. Во-первых: больше такого не произойдет, а если и произойдет, то не по моей инициативе. Во-вторых, мы договорились, что никто не скажет об этом Мартину, а если Мартин и узнает, то не от меня. Зачем сообщать ему? Это был единичный случай на фоне тяжелых обстоятельств: у меня надвигающийся развод, у нее – уход Мартина. (Элис все еще любила Мартина – она дала это понять в самом начале.)

Все это меня не особенно беспокоило. Пока несколько дней спустя я не получил электронное сообщение от Элис, в котором она предлагала еще раз встретиться и сходить в бар. Какое-то время я колебался, но потом плюнул на свои рефлексии и согласился.

С чувством вины мне удалось справиться без труда. Я знал, что с Мартином у них все в прошлом и что у нас с Элис никогда не будет серьезных отношений, так что это скоро закончится, никто не пострадает, а две одинокие души обретут временное утешение.