Десантура - Алексей Ивакин

— Боец, успокойся! — рявкнул Гриншпун.

— А? Да… Значит прорвались мы с комбатом…

— С подполковником Гринёвым? Вдвоем??

— Ну да! То есть, — нет, конечно! — рядовой попытался встать, но снова стукнулся головой о потолок землянки.

— Сиди!

— Ага… Посчитались мы потом. Батальон только прорвался. И товарищ подполковник Гринёв. А три других батальона вместе со штабом бригады там остались. На другом берегу реки. Вот он нас дозором послал значит, чтобы вы его встретили, обеспечили питание, медикаменты и, главное, оружие.

Командиры переглянулись. А Тарасов прищурился:

— Что, значит, оружие?

— Так только у нас у половины винтовки да автоматы. Остальные побросали все, когда патроны закончились, товарищ подполковник сказал, что у вас прибарахлимся…

— Оооот же тварь, сссука, пшёл вон! — заорал на рядового Тарасов. Того как ветром сдуло из землянки. А потом пнул по столу. Так что карты Шишкина слетели на пол. Начштаба флегматично вздохнул и полез под стол — собирать бумаги.

— Млять, млять, млять! — ударил Тарасов кулаком по печке. Та глухо зазвенела в ответ и пыхнула дымом. Дневальный аж забился в угол. — Ну и хули будем делать отцы-командиры?

— Ефимыч, не кипяти кипяток, а? — сказал всегда рассудительный и спокойный Мачихин.

— Не кипяти? Не кипяти, да? Я эту сволочь лично пристрелю, когда появится! Мы двумя бригадами должны были… А мы тут одни! Продуктов нет! Медикаментов нет! И, самое главное, боеприпасов нет! А тут ещё батальон придурков, млять! Мы прошли, почему Гринёв не смог? Где эта сволочь? Пристрелю!!

Тарасов дернулся было на улицу, но Гриншпун внезапно выставил ногу и Тарасов упал, споткнувшись.

— Ефимыч, успокойся…

А красноармеец Комлев сидел у костерка комендантского взвода и взахлеб рассказывал — как они прорывались через речку со странным названием Полометь:

— Так я ж говорю. Мы выползли на посередку речечки и тут как начало долбать! И кто куда! Все попуталось, бегу куда-то. А там берег крутой такой, сверху стреляют — я ползу. А перед глазами только валенки у Петьки, он ими скребет по снегу. Хераць — Петька на меня падает и кровавым по мне как плеснет. А там по верху фриц, ну я туда гранату со страху — бах! — нету немца, и рука его — шлёп перед носом, я как закричу и себя не помню. Бегу, куда-то бегу. Нна! — прикладом, потом нож в руке, опять нна! Черт его знает, как а вот пробежал, лыжами за деревья цепляюсь, падаю. Лыжи, да… А нам комвзвода сказал, лыжи-то привяжите к поясу на переправе, пешком бежите, а уж потом на лыжи. Вот я через немецкий окоп прыгнул, а лыжи туда падают. И застряли. А я как заору, обернулся и тут немец. Молоденький такой, глаза, главно, голубые. И тоже орет. Он на меня орет, я на него ору. И ракеты такие, синие. Он как мертвец — я, наверно, тоже ему как мертвец кажусь. Орем, орем… А я первый стрельнул. Прям в грудь. А он не падает! Упасть должон, а не падает. И так тихонечко… Мутер, говорит, мутер… Я ещё стрельнул. В башку. Она в разные стороны. А из сердца как штык на меня высунется. Немец падает, а за ним сержант наш орет: «Мать твою мутер, ты ж меня чуть не убил!» А сам весь в кровище немецкой. Только крикнул и тут на него другой немец прыгнул. А ото первый, который сдох уже, мне штыком работать мешает. Я и так и эдак, а он… Убили, в общем, сержанта, а немец второй встал и на меня. Я глаза зажмурил и как ткну вперёд винтовкой. И чую, чую как штык по костям скрежёт. Жутко так стало. Ладно бы мягко. Я ж думал мягко, а тут… Винтовочка рукам моим тот скрежет по кости передала. Как по телеграфу. Ага. Ухами не слышу. А рукой чую. И удивился так он, а потом мне как по каске кто-то как въехал. Я упал мордой в снег. Потом прочухиваюсь — немцев нет, меня тащит кто-то за загривок, как кошку. Я-т винтовку свою потерял, бегу по снегу, бегу. Лыжев тоже нет. Аж по пояс падаю. А где-то опять сознание потерял. Утром уже в себя пришёл. В ямке лежу, значит. Пересчет идёт. И прошло нас из двух тысяч только четыреста человек. Половина ранетые, половина безоружные как я. А я, хоть и контуженный, но здоровый, кровища на мене только чужая была, не моя. Вот мне лыжи с умершего дали, напялили «папашу» с полудиском и вперёд, мол, ищи тарасовцев… А пожрать нет ничего у вас, а то я уже вторые сутки нежрамши…

15

— Продолжайте, господин Тарасов!

— А что продолжать-то? Двести четвертая не пробилась. Как объяснил майор Гринёв — не смогли. Вышёл только один батальон.

— А остальные?

— А я откуда знаю? Опять же… Со слов Гринёва. Батальон прорвался к нам, батальон ушёл в сторону Лычково, где вторая бригада действовала…

— Очень неудачно, надо сказать… ещё хуже чем ваша, господин подполковник…

Тарасов ухмыльнулся про себя. «Ага, хуже, конечно, куда уж хуже?»

— Вторая воздушно-десантная бригада должна была атаковать станцию Лычково. Так? В момент атаки ее должны были поддержать войска вашего фронта, — фон Вальдерзее подошёл к карте Демянского котла, висящей на стене. — Отсюда и отсюда.

Он скрипнул карандашом по бумаге.

— Но — увы для вас и к счастью для нас, координации операций вы так и не научились. Бригада атаковала, но мы без труда отразили ее атаки. А потом ваффен-эсэс добили десантников в этих заснеженных болотах. Ваша пехота атаковала на сутки позже. И тоже безрезультатно. Потому как поздно. Интересно, что бы вы сказали вашим гэпэушникам в оправдание?

— НКВД…

— Что? — недоуменно приподнял бровь обер-лейтенант.

— НКВД, говорю, не ГПУ… Ничего бы не стал им объяснять.

— Почему? — удивился фон Вальдерзее.

— А зачем? Они бы сразу меня расстреляли. Кровавые сталинские палачи же, не находите?

А ещё через сорок минут он влепил кулаком прям в харю:

— Ну, здорово, тварь! Здорово, ссука! Сейчас повоюем с тобой по-настоящему!

Гринёв отшатнулся от Тарасова, схватившись за нос.

— Ну что, Гринёв…

— Ефимыч, Ефимыч, стой! — Мачихин и Гриншпун — два здоровущих кабана навалились на маленького Тарасова и повалили его на снег. Тот зарычал под ними, хватая помороженными губами колкий мёрзлый наст.

— Сука! Сукааааа! — ревел тот.

А Гринёв, стараясь не испачкать полушубок кровью, хватал комья снега и прикладывал их к носу.

— Ну-ка тихо всем! — всегда тихий Шишкин неожиданно выхватил пистолет и два раза пальнул в воздух.

Сработало.

Тарасов перестал вырываться, а комиссар с особистом перестали его душить.

А десантники из комендантского взвода старательно отвернулись.

Мгновение спустя Гриншпун и Мачихин встали со снега. А потом и Тарасов, отряхивая свою кожаную курточку встал. Сначала на колени, потом и в полный свой, маленький, рост. А потом он порывисто — да так, что никто ничего не успел даже и подумать — подскочил к Гринёву и облапил его.

— Привел? Привел, да?

— Вряд ли, Ефимыч… Да, успокойся, ты… — с трудом вырвавшись из рук маленького, но крепкого Тарасова произнес Гринёв. — Мы тут одним батальоном вышли к вам. Истрепанные по самые… По пояс.

— Знаю! — кивнул Тарасов. — Уже знаю А ну-ка, давай подробнее!

И Гринёв, попивая горячий чай, начал рассказывать. Как двести четвертая бригада не смогла пройти через линию фронта. Все проходы немцами были надёжно прикрыты. Прорвать удалось один, но фрицы после того, как первый батальон вышел на тактический простор, ударили с флангов силой не менее двух полков. И батальон, в котором Гринёв шёл, едва ли не в первых цепях, оказался отрезанным. Там осталась и бригада, и штаб ее. Пятеро суток промыкавшись в бескрайних лесах Демянска, они чудом вышли на позиции боевого охранения бригады Тарасова.

— И вот ещё… Держи приказ… — Гринёв протянул усталой, дрожащей рукой конверт. Тарасов вскрыл его зубами, прочел… И обомлел.

«Общее командование передается подполковнику Латыпову, в его отсутствие старшим назначается подполковник Гринёв. Комсевзапфронт генерал-майор Курочкин»

— Что за хрень? — не понял Тарасов. — А почему по рации не прислали?

— Вы ж на связь не выходите… — пожал плечами Гринёв.

— Муха же бляха! — Тарасов аж вскочил! — У меня батареи скоро сядут эту чертову «Клумбу» вызывать! Я тюльпан, я ромашка, ага! Развели, блять, ботанический сад!

Гринёв пожал плечами:

— Я-то что могу поделать? Латыпов тут?

— А это-то что ещё за хрен с горы? Какой, в пень разлапистый, Латыпов??

— А я знаю? Представитель штаба фронта. Твоим радиограммам не верят. Говорят, панику наводишь. Они самолёты шлют, шлют, снарягу кидают, кидают…

— Шлют? Шлют?? Снарягу??? Да их же мать фронт в дупло по самую дивизию! Каждую ночь, млять, самолёты — мимо, мимо! Как же, мать твою, у меня обморожений скоро будет полбригады! Живаго! Где Живаго?

— Знакомая фамилия… — почесал облупившийся нос Гринев.