Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Табба!.. Какие страшные вещи вы говорите! Кругом жизнь, народ, веселье, а вы в странной тоске. Окститесь, милая!

Она взяла его за лацкан пиджака, приблизила лицо почти вплотную.

— Нет жизни, нет народа, нет веселья. По крайней мере, для меня. Есть только тягостное ожидание конца! Подсасывает под ложечкой, и я знаю, что скоро все закончится.

Неожиданно мимо прошел следователь Гришин, который бросил нечаянный взгляд в их сторону и вдруг замер. Подошел к ним, внимательно посмотрел на девушку, приподнял шляпу:

— Простите, я ошибся, — и зашагал дальше.

— Кто это? — почти шепотом спросил Красинский.

— Следователь из Департамента полиции.

— Мне кажется, он вас узнал.

— Нет, не узнал. Но что-то ему показалось.

— Идемте отсюда. — Барон поддержал под локоток бывшую приму, и они стали спускаться по ступенькам.

Неожиданно она остановилась, с улыбкой сообщила партнеру:

— Но я все-таки навещу еще Гаврилу Емельяновича.

— Я бы этого не делал.

— А вы и не будете. Он ведь только мне сделал предложение.

Господин Филимонов был крайне удивлен, когда на пороге его кабинета в сопровождении Изюмова возник Егор Никитич Гришин.

— Свят, свят… Вы ли это, Егор Никитич?

— Не признали? — усмехнулся тот, проходя в глубь кабинета.

— Признать-то признал, а вот явлению изумился, — ответил директор и махнул Изюмову: — Чего торчишь?.. Ступай, пока не позову!

— Благодарствую, — поклонился тот и исчез.

— Воспитываете холуев? — полюбопытствовал следователь, без разрешения усаживаясь на стул.

— Жизнь без преданных холуев скучна и опасна, — ответил Гаврила Емельянович и в свою очередь спросил: — Вы ко мне надолго?

— Вы торопитесь, Гаврила Емельяныч?

— Есть маленько. Спектакль ведь уже закончился.

— Полчаса, не более, — Гришин закинул ногу на ногу, закурил. — Любопытную мадемуазель на выходе я встретил только что. Нечто бесконечно знакомое, но никак не могу вспомнить, кто она.

— Которая?

— Яркая брюнетка в тонких очечках.

— С бароном Красинским?

— Господина я не знаю.

— Ну как же?! Меценат, промышленник, неутомимый ловелас!.. А барышня с ним ныне была действительно исключительная. По крови англичанка, хотя родилась в России.

— Любопытно, — бросил Гришин, затягиваясь. — А я ведь, Гаврила Емельянович, снова при должности и петлицах.

— Вас восстановили?

— Представьте.

— И вы снова будете морочить мне голову всевозможными подозрениями и расследованиями?

— И этого не исключаю. Но побеспокоил я вас, любезный господин директор, по одному деликатному вопросу, — Егор Никитич загасил окурок. — Могу ли я вам доверять полностью и без опасений?

— Но до этого вы ведь мне доверяли? — воскликнул Филимонов.

— Откровенно, не всегда… Так вот. По моим сведениям, несколько дней тому театр посещал князь Икрамов.

— Да, такой факт имел место.

— Что его привело сюда?

— Любопытство.

— Он заядлый театрал?

— Этого я не заметил, — директор налил себе воды из графина, выпил. — Его интересовала судьба бывшей примы госпожи Бессмертной. Помните такую?

— Ну как же? Дочка знаменитой Соньки. Кстати, где она сейчас?

— Вот этим интересовался и князь.

— Он имел роман с примой?

— По слухам, да. Но я, Егор Никитич, свечку не держал.

— Жаль, что не держали, — усмехнулся Гришин. — Больше бы толку было от разговора.

Лицо Филимонова от обиды побагровело, стало жестким.

— У вас еще какие-нибудь вопросы, господин следователь?

— По некоторым данным, бывшая прима продолжает проживать в доме Брянских.

— Если у вас, господин следователь, есть подобные данные, так проверьте их! Проверьте и не морочьте мне голову!

Егор Никитич поднялся, взял шляпу.

— Невежливо после стольких лет отсутствия, Гаврила Емельянович. Невежливо… Но я все-таки буду навещать вас. А вдруг мы окажемся полезны чем-нибудь друг другу! — едва поклонился и покинул кабинет.

Директор выждал какое-то время, резко позвонил в колокольчик.

— Изюмова ко мне! — приказал заглянувшей в кабинет секретарше.

Налил четверть рюмки коньяка, залпом выпил.

Николай приоткрыл дверь нерешительно, с опаской.

— Звали, Гаврила Емельяныч?

— Войди.

Тот прикрыл дверь, возле стола остановился.

— Помнишь этого господина, который только что вышел от меня?

— Так точ… Вернее, помню. Следователь из Департамента полиции.

Филимонов подошел к нему.

— Вбей в свою безмозглую костяную голову. Ни единого слова, никакой информации о себе, о театре, об актерах, обо мне. ТЫ меня понял?

— Понял, Гаврила Емельяныч. Буду молчалив, как сфинкс на стрелке.

— На какой стрелке? — не сразу понял Филимонов.

— Ну, на Васильевском острове!.. Сфинкс!

— Ладно, ступай отсюда, сфинкс!.. И думай о задании, какое я тебе определил.

— Из головы не выходит, Гаврила Емельяныч. — Николай плечом нажал на дверь и вывалился из кабинета.

Заметно потеплело, снег стал рыхлее и принялся прямо на глазах оседать, воронье ожило и заполнило пространство громкими криками.

Было почти темно, когда Сонька пришла в лачужку Михеля. Он услышал шаги, вышел навстречу. Воровка прошла мимо него, опустилась на нары, молча уставилась перед собой.

— Соня… Ты чего? — прошепелявил Блювштейн. — Чего такая?

Она не ответила, продолжала смотреть в одну точку.

— Что-нибудь с дочкой?

— С дочкой, — кивнула она.

— Начальник?.. Он что-то сделал с ней?

Она наконец повернулась к нему, глухо произнесла:

— Миха беременна.

— Что?!

— У нее будет ребенок.

— От поручика?

— Ну не от тебя же.

— Я убью его!

Сонька придержала шагнувшего к выходу мужа, с кривой ухмылкой объяснила:

— Я бы сделала это раньше тебя. Но этим делу не поможешь.

— Он пакостник!.. Подстерегу и задушу!

— Я за советом пришла, а не за расправой. Присядь.

Михель сел рядом, помолчал какое-то время, потом спросил:

— Когда это случилось?

— Случилось!

— Он ее… насильничал?

— Нет, по согласию. По любви.

— А он?

— Говорит, тоже по любви.

— Нужно бежать. Погода на весну повернула.

— Куда бежать, если девка с брюхом? — хмыкнула воровка.

— Может, и хорошо, что с брюхом.

— Чего ж в этом хорошего?

— Если он к девке расположен, то обязан организовать побег.

— Как?

— Засунет нас на пароход, — глаза Михеля блестели. — Не слыхала, когда привезут следующих арестантов?

— Вроде через месяц.

— В самый раз. И живота еще видно не будет, и до родов успеем добраться до Одессы. Я поговорю с ним. Открою карты.

— И он тут же зачалит тебя за решетку.

— Не зачалит… Мы теперь в завязке! Поговорю как мужик с мужиком.

Сонька с удивлением и даже уважением смотрела на него.

— А если он не пойдет на это? Миха родит здесь, а он, легкий и счастливый, отправится на материк.

— Вот тогда определенно я его убью, — жестко заявил Михель. — И материк его будет здесь, на Сахалине. Навечно!

Сумасшедший ошивался недалеко от дома Гончарова, выжидая хозяина. Расхаживал от улицы к улице, от зябкости хлопал себя по бокам, подпрыгивал, что-то бормотал.

На него никто не обращал внимания, лишь две местные собаки терпеливо ждали поодаль, когда он кинет им что-нибудь съестное.

Наконец поручик появился. Шагал быстро, озабоченно, не глядя по сторонам.

Михель двинулся навстречу. И лишь когда между ними осталось не более пяти метров, Никита увидел сумасшедшего.

Тот поклонился, попросил:

— Хочу поговорить… начальник.

— Что? — не сразу разобрал его невнятную речь Никита Глебович.

— Поговорить.

— Ты?.. Со мной? — удивился тот.

— Я с вами, начальник.

Гончаров в искреннем недоумении пожал плечами, усмехнулся.

— Говори.

— Не здесь… дома.

Никита оглянулся, даже пожал плечами, улыбнулся.

— В следующий раз, Михель. Сейчас некогда.

— Прошу, начальник… это важно.

Поручик внимательно посмотрел на божьего человека.

— Ты как-то странно сегодня говоришь, Михель. Ты в себе?

— У меня просветление, начальник, — сумасшедший улыбнулся, показав беззубый рот. — Мне что-то надо сказать.

Никита Глебович снова пожал плечами.

— Ладно, пошли.

Они двинулись к дому Гончарова. Конвойный, дежуривший здесь, с крайним удивлением уставился на идущих, поручик махнул ему:

— Расслабься.

Поднялись на второй этаж, хозяин отпер дверь, пропустил Михеля вперед:

— Присаживайся. — Сам уселся напротив. — Слушаю тебя.

— Я по поводу дочки, — как можно четче произнес сумасшедший.