И снова в бой - Франсиско Мероньо

Паскуаль и Бонилья вместе с майором Капустиным и капитанами Козловым и Башкировым отправились в город, чтобы принять участие в митинге на тракторном заводе. Вдруг они увидели на дороге грузовик. Неподалеку еще дымились воронки от бомб. В одной воронке плакали дети. Паскуаль, стиснув зубы, тихо проговорил: «Сволочи фашисты!»

— И куда же вы направлялись? — громко спросил он детей.

— Мы не знаем… Выехали из детского дома на машине, нас разбомбили немцы, и нашего воспитателя убило, — Кто был у вас воспитателем?

— Феликс Альенде…[1] Там он лежит, мертвый…

— А вы что, испанцы?!

— Да, да, мы испанцы!

У Паскуаля и Доминго от волнения перехватило дыхание. Ведь сначала они подумали, что перед ними грузинские дети: черноволосые, черноглазые и хорошо говорят по-русски. Узнав, что эти ребятишки испанцы, Паскуаль и Доминго обратились к ним на родном языке.

— Как случилось, что его убили?

Дети заговорили все сразу, дополняя и перебивая друг друга. Вот что они рассказали:

— Он увидел… он увидел, что… фашистские самолеты близко, и начал всех нас прятать в эту воронку… На грузовике оставалось только двое ребят… Да, да!.. Карменсита и Пепито!.. Когда фашисты сбросили первые бомбы… Феликс Альенде побежал туда… к грузовику, но в этот момент недалеко от него разорвалась бомба и грузовик перевернулся… Карменсита и Пепито до сих пор не могут говорить от страха… Их только немного поцарапало, а бедный Альенде заплатил своей жизнью, чтобы спасти их…

Машина не получила существенных повреждений. Ее лишь опрокинуло взрывной волной.

С большим трудом удалось перевернуть грузовик. Пришел в себя чудом оставшийся в живых водитель. Дети, прощаясь, бросились на шею взрослым испанцам, плакали, крепко прижимались к ним. Многие из них были сиротами, а если у кого и остались родители, то сейчас их разделяли тысячи и тысячи километров.

До самого поворота дороги сквозь облака пыли и дыма Паскуаль и Доминго видели, как малыши, усевшись в грузовик, все махали и махали им вслед своими ручонками.

Послышались взрывы.

— Похоже, что бомбят наш аэродром, — проговорил капитан Башкиров, тревожно вглядываясь в небо.

— Надо торопиться, — заметил майор Капустин. — Мы потеряли много времени и можем опоздать на митинг.

Когда они подъехали к проходной завода, их остановил рабочий с винтовкой в руках.

— Кто вы такие?

— Летчики из семьсот восемьдесят восьмого полка.

— У вас есть пропуск для входа на завод?

— Только устное приглашение секретаря партийного комитета.

— Подождите здесь.

Дежурный снял трубку одного из телефонных аппаратов, висевших на стене, набрал номер из трех цифр, и слушал, набрал номер еще раз, но никто не отвечал.

— Наверняка опять повредили провод… Только что бомбили, — сказал дежурный, ни к кому не обращаясь.

— Попробуйте позвонить по другому, — посоветовал Башкиров.

— Ничего не выйдет. Эти не работают со вчерашнего дня. Сейчас налаживаем аварийную связь, но она еще не готова.

В это время мимо проходил какой-то рабочий.

— Послушай, Антонов!.. Проводи этих товарищей в клуб к секретарю партийного комитета.

Рабочий вел их молча. Он хорошо ориентировался в лабиринте из обрушившихся от бомбежки стен и среди куч искореженного железа. Только иногда он предупреждал:

— Осторожно, здесь яма!.. Нагните голову. Это — труба с горячей водой.

У сопровождавшего летчиков рабочего был очень усталый вид, изможденное лицо, запавшие щеки, но взгляд оставался уверенным. По его виду трудно было определить, сколько ему лет. Скорее всего, это был человек пожилого возраста. Сказывалась также работа и днем и ночью под непрерывной бомбежкой. На нем были промасленный до блеска ватник, черная рубашка и запыленные темные брюки, когда-то защитного цвета, заправленные в стоптанные сапоги. На ватнике — большое, затертое пятно крови: видимо, он вынимал из-под развалин цеха раненого товарища…

Вдруг он остановился и прислушался. Митинг уже начался, и все услышали слова оратора, приглушенные расстоянием:

— …Сейчас мы не можем, несмотря на огромное желание всех собравшихся, пойти на передовую… Наш передний край сегодня, да, именно сегодня и завтра, — это наши рабочие места. Если кто из нас будет убит или ранен, его место должен занять другой. Каждый отремонтированный нами танк это наш вклад в победу над заклятым врагом, который стоит у ворот нашего города…

Когда летчики дошли наконец до того места, где проходил митинг, раздались аплодисменты. Это очередной оратор закончил выступление. Летчиков встретил человек в военной гимнастерке и галифе, без знаков различия, но с орденом Красного Знамени на груди. Небольшой фонарь освещал лица людей, сидевших в президиуме митинга. Лица остальных были скрыты полутьмой, но по едва уловимым признакам и негромкому покашливанию чувствовалось присутствие многих людей. Речь очередного оратора заглушили близкие разрывы бомб и снарядов: враг нащупывал завод. Прожекторы освещали небо, пытаясь в темноте найти фашистский самолет. Когда луч прожектора скользнул совсем близко, то за какую-то долю секунды летчики увидели, что митинг проходил в здании с сорванной крышей, а его участники кто сидел на полу, а кто стоял у стены, устало привалившись к ней.

— Товарищ секретарь парткома, — сказал майор Капустин, комиссар полка. — Здесь с нами испанские летчики — Паскуаль и Доминго…

— А-а, антифашисты!.. — заметил тот и обменялся с прибывшими крепкими рукопожатиями. Над головой послышались завывания фашистского самолета. От близкого взрыва вздрогнули стены здания, а взрывной волной, проникшей сквозь бреши в стенах, взметнуло вверх вихрь пыли и клочья бумаг.

— Уже несколько дней мы это переживаем, — сказал секретарь парткома. Прошлой ночью проклятые фашисты бомбили без передышки… У нас тоже были потери, но никто не покинул своих рабочих мест: одни работали при свете пожарищ, другие тушили огонь. Вместо мужчин, ушедших на передовую, на завод пришли женщины и подростки… А кто из вас будет выступать?

— Сначала наш комиссар — капитан Башкиров, — ответил майор Капустин.

— Дай я скажу несколько слов, а затем выступит Хосе Паскуаль. Он испанец, коммунист, боролся с фашистами еще у себя на родине.

На трибуну поднялся Вячеслав Филиппович. Его слушают, затаив дыхание. Тишину нарушает лишь артиллерийская канонада. Башкиров говорит о том, как важно задержать врага, не пустить его на тот берег Волги, напоминает о героической защите города в гражданскую войну.

Паскуаль и Бонилья, пристально вглядываясь в лица участников митинга, видят в них непоколебимую решимость бороться до конца. Раздаются аплодисменты. Паскуаль знает, что сейчас предоставят слово ему. В помещении опять все затихают. Сердце Паскуаля готово выпрыгнуть из груди. Заметно волнуясь, он обводит взглядом полутемный зал, смотрит на стол президиума, за которым сидят четверо мужчин и одна женщина, и слышит слова председательствующего:

— А теперь имеет слово испанский летчик-истребитель, коммунист Хосе Паскуаль!

Снова аплодисменты, и опять тишина. Паскуаль, как всегда решительный в ответственный момент, быстро поднимается на трибуну, вытирает холодный пот со лба и начинает говорить:

— Товарищи!.. — Он набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: Все мы хорошо знаем, что борьба против фашизма началась в Испании. Мы, испанцы, и советские добровольцы вместе несколько лет шли дорогами войны… Там, на нашей испанской земле, навечно остались замечательные советские люди. Вместе с нами они защищали испанскую землю и небо. Сегодня нам, испанским коммунистам, выпала судьба вместе с вами защищать Сталинград в эти тяжелые дни. Положение здесь тяжелое, но не безнадежное. Мы все верим, что победа будет за вами… Мы не сомневаемся, что ваша героическая борьба станет примером для всех и этот участок советской земли никогда не достанется врагу… Нас, испанцев, здесь немного, — продолжал Паскуаль, сделав небольшую паузу, — но мы сумеем зажигачь (здесь Паскуаль делает ошибку и неправильно произносит слово) Сталинград с воздуха…

Бонилья, находившийся недалеко от трибуны, складывает рупором ладони у рта и по-испански шепчет Паскуалю:

— Мучачо, парень! Кто же говорит «зажигачь», если Сталинград и так горит со всех сторон?!

Паскуаль несколько мгновений молчит, вспоминая нужное слово, а потом говорит:

— Извините, товарищи, нужно сказать не «зажигачь», а «защищачъ» Сталинград!..

Громкие аплодисменты и добрые улыбки вознаграждают Паскуаля.

— Отлично, Паскуаль, — похвалил смущенного и взволнованного летчика капитан Башкиров.

Территорию завода они покидали, когда совсем стемнело. Трассирующие пули зенитных пулеметов и сигнальные ракеты освещали ночное небо. Великая русская река отражала в своих водах огни великой битвы, развернувшейся на ее берегу.