Хищная книга - Мариус Брилл

— Нет, сегодня ночью я видел сон, мы были вместе, и я кусал тебя за ухо.

— О, да, да, ты покусывал мне ухо, да, это был такой восторг, — скучным голосом ответила женщина.

— Я ни за что бы не позволил черепахе кусать меня за щиколотки, — Питер старался ускорить процесс.

— Правильно, — приветливо откликнулась женщина. — Включаем шифраторы.

— Спасибо, Жженая Умбра.

Питер откинулся на спинку кресла, слушая уже привычную какофонию звуков в духе Шенберга, напоминавшую симфоническую музыку не больше, чем рвота похожа на исходное блюдо.

— Крапп Маррена, — произнес хриплый пропитой голос.

— Это Ляпис Лазурь, сэр, — ответил Питер Перегноуз.

— А, Ляпис… Новости?

— Боюсь, ничего хорошего. Касательно операции «Рабы любви», сэр.

— «Рабы любви»? Разве мы ее не закрыли? Успешная зачистка, насколько помнится.

Питер Перегноуз выдержал паузу перед неприятным известием:

— Я сегодня видел экземпляр той книги, сэр. Похоже, операция прошла не так удачно, как мы думали. У кого сейчас книга, я выяснил и уже получил ее досье из Центрального.

— Это женщина? — В трубке раздался звук, который можно было бы назвать хмыканьем. — Как по вашим сведениям, она уже читала книгу?

— К настоящему моменту это более чем вероятно, — ответил Перегноуз, не горя желанием раскрывать свои сведения о том, как означенная книга утром буквально ускользнула у него из рук, вырванная тем идиотом с короткой стрижкой.

— Так. Тогда нам надо действовать быстро. Жду вас у себя на Аугсбургское исповедание, ни в коем случае не позже Тициана в Риме. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — и Питер повесил трубку. Он открыл свой экземпляр «Истории Реформации и Контрреформации», чтобы лишний раз удостовериться, что Аугсбургское исповедание датируется 1530 годом. Затем пролистал книгу «Живопись Ренессанса. История в картинках» и узнал, что Тициан был в Риме в 1545 году. Итак, пятнадцать тридцать — пятнадцать сорок пять, значит, у него еще часа два до визита в Офис. На лице его заиграла такая улыбка, что козлиная бородка оттопырилась почти горизонтально. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он участвовал в реальной операции, и то это была скучнейшая зачистка под кодовым названием «Рабы любви». Происходящее сейчас могло оказаться гораздо более интересным. Здесь замешана довольно симпатичная девушка. Питер Перегноуз взял в руки досье Миранды, и его улыбка расплылась в самодовольную ухмылку. Потом положил досье на место, схватился за лупу, ручка которой в его воображении уже превратилась в ствол пистолета. Держа свой «пистолет» на уровне груди, приподнял бровь. Попытался самым густым и сексуальным басом произнести: «Я — Ляпис. Ляпис Лазурь. Я вернулся». На самом деле его «басок» оказался настолько же густым и сексуальным, как если бы Ниф-Ниф и Наф-Наф спорили в гелиевой атмосфере корабля «Аполлон».

Миранда попробовала откусить что-нибудь от бутерброда, но желудок категорически отказывался принимать пищу. Осознав, что пора бы уже, наверное, возвращаться, она встала, ударившись головой о низко свисающий сук и вызвав маленький танец-снегопад белых лепестков. Миранда взглянула на свои часики. Опять половина третьего. Наверняка прошло не меньше часа с тех пор, как она ушла на обед. Подняв меня вместе со своим закручинившимся бутербродом и исполненным благожелательности йогуртом, Миранда отправилась назад к воротам парка. К столбу у ворот было приделано что-то вроде мусорного ящика. Она подняла крышку, чтобы избавиться от бутерброда и йогурта, и лишь с секундным запозданием увидела табличку «Для опорожнения собачьих совков». Запах свежих экскрементов ударил ей в ноздри, так что голову сжал спазм боли, а пустой желудок безжалостно объявил о своем намерении вывернуться наизнанку. Выронив бутерброд и йогурт, Миранда захлопнула крышку, но приступ тошноты не прошел. Утреннее извержение повторилось. Дрожа от слабости, Миранда вернулась на Второй этаж, остановившись по пути только у газетного киоска, чтобы купить себе яблоко.

И батончик «Марс».

И «Кит-Кат».

И мешочек изюма в шоколаде.

И пакетик «Золото Терри».

И чтобы уж окончательно досадить Ему, за то, что Он вечно висит под вертолетом на своей веревочной лестнице, вместо того чтобы дождаться девушку на условленном месте в метро, она купила себе целую коробку «Милк трей».

Вертикаль страсти

Теория заговора

Если верить исследованиям Ричарда Докинза, придется признать, что внутри каждого из нас затаился злобный звереныш — эгоистичный, себялюбивый, самовластный маленький демон. Он просто-напросто эксплуатирует наши тела, разум, все наши органы, чтобы мы прожили достаточно долго, пока не затащим кого-нибудь к себе в постель. Он упрямо вынуждает нас комбинировать X- и Y-хромосомы и прочие буквы генетического алфавита, одержимый маниакальным стремлением мутировать, развиваться, размножаться, обеспечить существование своей эволюционной ветви.

Поэтому, конечно же, вполне «естественно», что в его и наши приоритеты заложено категорическое требование присматривать за нашими брачными партнерами, защищать их, заботиться о произведенных нами на свет генетических наследниках. Мы стараемся создать для своих генов наилучшие условия, чтобы они сохранились и развивались.

Я назвал бы наш геном просто самодуром, обосновавшимся у нас в подштанниках. Он подобен сумасшедшему злодею из современного боевика, это доктор Зло, захвативший в свои лапы красотку Дейл, это Блумфилд, который гладит свою безучастную кошечку, лелея в голове адские замыслы захватить и поставить на колени весь мир. И тогда только современный рыцарь в современных латексных доспехах — герой контрацепции — или принципиальный холостяк Бонд смогут спасти планету от коварных притязаний окончательно и повсеместно утвердить тиранию сильных мира сего, наших истинных правителей, наших «шишек» — прошу прощения за такую фривольность, но я убедился, что в популярных изданиях сейчас подобные шуточки в моде Нет сомнения, что наши сильные чувства заботы и привязанности — часть дьявольского «плана» генома по захвату мирового господства.

Геном побуждает нас размножаться настолько часто, насколько это возможно, лишь бы он распространялся и укреплял свои позиции. А в конечном счете — иногда и сразу после того, как нам удалось достичь «оптимального» результата, — он теряет к нам всякий интерес, как к существам никчемным, использованным и безнадежно отставшим от поступи непрекращающегося прогресса. Тогда он предоставляет нам саморазрушаться — стареть и умирать.