У истоков великой музыки - Николай Новиков

 Письма из Рязани продолжали приходить.

 "Я очень расстроена: кто-то куда-то, видимо, написал обо мне. Не знаю, кто и куда, только вдруг приехал ко мне инженер из ЖКО и стал предлагать ремонт квартиры. Такого "сервиса" у нас никогда не было. А через день еще визит - секретарь райкома партии. Пришла с букетом и спрашивает, как живу, в чем нуждаюсь... И третье совсем меня убило - получила 200 рублей из Музфонда СССР. Так мне все это неприятно, особенно эти деньги... Ведь я и так очень благодарна Клавдию Борисовичу Птице и Тихону Николаевичу Хренникову за внимание, за то, что они очень помогли мне с больницей. Но эти деньги! Получается, я какая-то ненасытная старуха, которой все мало. Но я-то ни у кого не просила помощи и сейчас ужасно переживаю..." (9.5.82 г.).

 В этом внезапном внимании к Мусоргской была моя вина. Я написал Нестеренко, что Татьяна Георгиевна получает очень маленькую пенсию,- как все ветераны, оформлявшие документы в шестидесятые годы. А Евгений рассказал об этом кому-то в столице. И вот такая реакция. К Татьяне Георгиевне после визита секретаря райкома приходили пионеры-тимуровцы, чтобы, как они сказали, "установить пост дежурства". Татьяна Георгиевна купила им конфет и сказала, что "пост" можно закрыть...

 Вторая моя встреча с Мусоргской состоялась 16 июня 1982 года. Я выкроил трое суток из санаторного срока и поселился с женой у Татьяны Георгиевны. Это были незабываемые минуты и часы. Днем знакомились с городом, побывали на Оке, в музее Есенина. А вечерами - неспешные беседы. Как-то раз пришел мастер из телеателье и, заполняя квитанцию, сказал: "Первый раз встречаю однофамильцев композитора". Я пояснил, что Татьяна Георгиевна - родственница. Мастер очень удивился и, когда уходил, все повторял: "Если что случится или какая другая помощь понадобится, звоните только мне". Мы с женой ходили в магазин за продуктами вначале с Татьяной Георгиевной, потом одни. Продавец в последний день призналась: "Таких обаятельных и культурных людей, как Татьяна Георгиевна, мне ни разу в жизни видеть не приходилось".

 В первую встречу не мог и теперь я даже мысленно не могу назвать Татьяну Георгиевну "старушкой" или "бабкой". В ее поведении, во внешности было что- то не соответствующее такому определению. Стройная, даже изящно-хрупкая, одета всегда с щепетильностью старых интеллигентных учителей: белый накрахмаленный и отутюженный воротничок, не новая, но опрятная блузка, снежно-серебристые волосы аккуратно прибраны, лицо светлое в лучинках морщин. А глаза - необыкновенно голубые, с молодым блеском и какой-то детской чистотой. Но что больше всего поразило в первый же миг - удивительное портретное сходство с Модестом Петровичем Мусоргским. Я сказал ей об этом, Татьяна Георгиевна ответила:

 - Когда в больнице лежала, врачи тоже не раз говорили. Я и сама дивлюсь - у отца и деда черты лица тонкие, аристократические, а у меня, как у Модеста Петровича, нос картошкой.

 После поездки в Рязань вместе с известным скульптором Виктором Хачатуровичем Думаняном Нестеренко писал мне: "Вчера были с Екатериной Дмитриевной и Думанянами у Татьяны Георгиевны. Спасибо, что помог познакомиться. Что говорить о впечатлениях... Счастлив я - одно могу сказать! Вот величие, истинное благородство - чем значительнее человек, чем крупнее личность, чем богаче душой, тем проще, добрее. Мы все переполнены впечатлениями. Что удивительно - Мусоргский у Думаняна получился таким, как будто бы он лепил его с Татьяны Георгиевны, так ее облик воплощает фамильные черты рода Мусоргских и так чутко Виктор уловил их в иконографии, которую он изучил в работе над скульптурой..."

 После второй нашей встречи Татьяна Георгиевна писала: "На днях слушала концерт Евгения Евгеньевича: пел хорошо, некоторые вещи очень хорошо, но почему-то мне все кажется, что он нездоров или, может быть, устал?"

 Прервем это письмо, чтобы сказать об удивительной интуиции Татьяны Георгиевны, которая чаще всего бывает у любящих матерей. Каждый раз Татьяна Георгиевна угадывала состояние Нестеренко и по телевизору безошибочно "ставила диагноз", о чем я знал от самого певца.

 "Наконец могу выполнить Вашу просьбу - проходила мимо фотографии и теперь посылаю это фото. А еще дарю Вам портрет моей дорогой крестной - Татьяны Филаретовны..." (2.8.82 г.).

 Татьяна Филаретовна - "Танюша", это ей и отцу Татьяны Георгиевны "Гоге" Мусоргский посвятил пьесу "С куклой" в вокальном цикле "Детская".

 "Смотрю на портрет Модеста Петровича и много- много думаю. И жаль его до горьких слез. И понятно мне теперь отношение к нему со стороны моей крестной и папы..." (6.10.82 г.).

 "Звонили из Москвы, спрашивали, когда можно по поручению Евгения Евгеньевича привезти мне проигрыватель. А как мне принимать гостей, когда не могу сделать уборку квартиры. Вот если бы приехали Вы с Олечкой - мне близкие люди, то меня бы это не смутило... Мне позвонила одна приятельница и сказала о Вашей статье в "Советской России". Потом приносили газету. Спасибо Вам за Мусоргского" (6.12.82 г.).

 В феврале 1983 года мы в третий раз встретились с Татьяной Георгиевной. Эти встречи и переписка имели для меня огромное значение, ведь Татьяна Георгиевна была единственной из рода Мусоргских, кто носил эту фамилию, и только она могла ответить на вопросы, возникавшие во время работы над рукописью, она была последней живой нитью, связывающей с прошлым семьи Мусоргских.

 В последнее время самую большую заботу о Татьяне Георгиевне проявляла Нина Ивановна Краева. У, нее была немалая семья, свои старики больные, напряженная перед пенсией работа в трамвайном парке. Эта женщина не только ухаживала за Татьяной Георгиевной, но и поддерживала ее духовно, жила одними с ней интересами, писала письма, когда ей это было не под силу. Письма Нины Ивановны - своеобразный дневник о последних днях Т. Г. Мусоргской.

 "Новый год мы встретили вдвоем с Татьяной Георгиевной. У нас была маленькая елочка. Напекли пирогов и пышек и слушали проигрыватель. Очень понравилось "Семь хоров" Рахманинова в исполнении хора Минина. А еще ставили пластинки Нестеренко. Татьяна Георгиевна говорит, что раньше цикл Мусоргского "Без солнца" плохо понимала и только в исполнении Евгения Евгеньевича поняла и оценила" (11.3.83 г.).

 "Достали книгу "Мусоргский" и перечитываем вслух письма Модеста Петровича. Не знал он, когда их писал, что у "Гоги" родится дочка и, когда ей исполнится 80 лет, она будет читать эти письма с друзьями и, глядя на его портрет, смахивать слезу... Мы вычитали, где он пишет Балакиреву: "Условились в субботу блиновать..." Татьяна Георгиевна теперь звонит мне и приглашает: "Приходите блиновать" (5.4.83 г.).