У истоков великой музыки - Николай Новиков

 Однажды поехали в самую глубинку Псковской области, в поселок Усвяты, упоминавшийся еще в летописях X века. Там жила Ольга Федосеевна Сергеева, Удивительная певица, которую называют "усвятской звездой". В ее репертуаре сотни народных песен с языческих времен, часть из них записана на три большие пластинки всесоюзной фирмой "Мелодия". В доме песнохорки, хранительницы бесценного клада нашей русской культуры, состоялась встреча. Ольга Федосеевна рассказала, как из поколения в поколение, из уст в уста передавались песни, которые она поет.

 - Деревня у нас была маленькая, но песенная,- говорила Ольга Федосеевна.- Пели и моя прабабушка, и бабушка, и мать.

 В деревенском клубе мы исполнили для Ольги Федосеевны и ее односельчан русские народные песни, произведения Мусоргского, Даргомыжского, Свиридова. В переполненном зале сидели механизаторы, доярки, полеводы, учителя, и видеть их лица, слышать аплодисменты было для нас большой радостью. Нам, хористам, и зрителям особенно нравилась свиридовская "Грусть просторов" на слова Федора Сологуба.

 Да, правильно считают, что в песне душа народа. Руководитель Московского камерного хора профессор Владимир Николаевич Минин, с которым меня познакомил Нестеренко, говорил:

 - Любовь к пению беспредельна, она объединяет и роднит души слушателей. Надо только разбудить в человеке сердце, только с разбуженным сердцем можно воспринимать музыку. Мы принадлежим к народу, который столько испытал и перенес, но сохранил добро и чистоту. Надо петь для такого народа...

 Теперь мне уже не кажется нелепым, что стал петь в таком возрасте,- по сути дела ведь вернулся "на круги своя", к тому естественному состоянию, когда пение было потребностью души, сопровождало человека, начиная с колыбельной - "баюшки-баю", и завершало жизненный Круг: "упокой душу усопшего". И только в хоре я по-настоящему испытал, как объединяет и роднит песня, как согревает и возвышает душу. А это совсем иное, чем когда ты просто потребитель чужого пения. Магнитофон, приемник, телевизор в квартире, на даче, в руках - постоянный шумовой фон, с однообразным, часто примитивным репертуаром вокально-инструментальных ансамблей,- только усиливают глухоту к окружающим, к близким, да и к самому себе, к своей душе.

 Однажды мы репетировали перед концертом на сцене Дома культуры. После нас должен был выступать вокально-инструментальный ансамбль. Целый час его участники таскали и передвигали огромные ящики, раскладывали провода, которыми, наверное, можно было бы опутать весь зал. И вся эта аппаратура вместе со световым эффектом весила пять тонн! На нас группа смотрела свысока. Подумалось: а если бы во время концерта вдруг отключили электричество?! Ансамбль предстал бы в нелепом виде... И как было отрадно, что мы могли собраться на любой сцене, где нет даже пианино, просто в деревенском доме, на полянке и по знаку дирижера запеть песни, что поются веками, в которых и слова, и мелодия прекрасны.

 Какие только сюрпризы не устраивает судьба! На первом пушкинском празднике поэзии в Михайловском я, как корреспондент "Молодого ленинца", записывал выступления поэтов, прозаиков и с благоговением смотрел на старших братьев по перу, расположившихся на дощатом помосте. Потом был концерт, и на этой же сцене пел Иван Семенович Козловский. На поляне расположились десятки тысяч зрителей. Наверное, для многих из них, как и для меня, эта сцена казалась священным местом. Пределом моих желаний было оказаться среди литераторов.

 За эти годы у меня вышли в издательствах Москвы и Ленинграда пять книжек, и, казалось бы, мечта исполнилась. А через двадцать лет, на юбилейном Всесоюзном празднике поэзии, я вышел на эту сцену, но не как литератор, а как артист, в концертном костюме, в белой рубашке с бабочкой. Нашему камерному хору, который мы назвали "Кант", выпало почетное право открыть концерт на знаменитой Михайловской поляне... Композитор Георгий Васильевич Свиридов, узнав от Нестеренко, что мы поем хоры из "Хованщины", прислал нам напутствие: "Не бросайте своего дела. Оно очень и очень важно теперь для сохранения русской культуры".

 Пение в хоре помогло мне сделать еще один шаг к Мусоргскому, и теперь я с полным правом могу повторить слова Нестеренко: "Ничего не знаю выше музыки Мусоргского, счастлив, что пою ее".

 С программой "Мы с родины Мусоргского" наш камерный хор "Кант" выступил и во Дворце культуры им. Газа в городе на Неве, где Мусоргский сформировался как композитор. В 1987 году хор стал лауреатом второго Всесоюзного фестиваля народного творчества, и я с достоинством ношу медаль.

 Одна из моих поездок в Ленинградский исторический архив совпала с концертом Нестеренко в Малом зале консерватории. После выступления мы бродили с Евгением по знакомым улицам.

 - Люблю этот город больше всех,- говорил Нестеренко.- Шестнадцать лет в нем прожил и все лучшее, главное в жизни здесь началось: стал певцом, семью создал, духовно созрел...

 В тот вечер я узнал от Евгения о том, как он впервые вышел на школьную сцену и спел "Песню о фонарике". А после десятилетки поступил на военно-морской факультет одного из местных институтов. Курсанты носили морскую форму, маршировали по набережной Невы с песнями, и Евгений был ротным запевалой. Потом стал заниматься сольным пением при самодеятельном хоре университета у педагога Марии Михайловны Матвеевой, которая и определила: "Женя будет большим певцом". Она же хлопотала, чтобы Евгения послушали в консерватории.

 - На всю жизнь запомнился мне солнечный день

 12 апреля 1960 года,- вспоминал Евгений.- Меня прослушал профессор консерватории Василий Михайлович Луканин, и после экзаменов я стал его учеником. Это большое счастье, что встретил такого учителя. Никто из нас, студентов, никогда не видел его раздраженным, невнимательным, усталым. Всегда подтянутый, аккуратно и со вкусом одетый, приветливый, улыбающийся своей чудесной улыбкой, он, знавший усталость, и болезни, и неудачи, и заботы, людям дарил только свет и тепло своей души.

 За все годы знакомства я убедился, что и Нестеренко так же щедро дарит "свет и тепло своей души". Особенно он внимателен к тем, кого называют "простые люди". В одну из поездок по Псковщине Евгений повстречал больного парня. О таких в народе с состраданием говорят - убогий.

 - В тот день я с особой остротой почувствовал

 "Ваню скорбного", которого так реалистически и с такой трагической силой показал Мусоргский в знаменитой песне "Светик Савишна",- рассказывал Евгений.

 Модест Петрович создал это произведение, увидев летним днем, как несчастный горбун объясняется в любви деревенской красавице. Сострадание к чужому горю, к чужой беде помогло композитору ярко запечатлеть чувства одиночества, безысходности, потребности в любви и ласке. Достоевский писал: "У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире - тип всемирного боления за всех".