Метаморфозы - Публий Назон

655 Мальчика, юноши, вы одного, сговорясь, обманули?»

        Плакал тем временем я. Нечестивцев толпа осмеяла

        Слезы мои, и сильней ударяются весла о волны.

        Ныне же им самим, — ибо кто из богов с нами рядом,

        Если не он, — я клянусь, что буду рассказывать правду,

660 Невероятную пусть: неожиданно судно средь моря

        Остановилось, корабль как будто бы суша держала.

        И, изумленные, те в ударах упорствуют весел,

        Ставят полотна, идти при двоякой подмоге пытаясь.

        Весел уключины плющ оплетает, крученым изгибом

665 Вьется, уже с парусов повисают тяжелые кисти.

        Бог между тем, увенчав чело себе лозами в гроздьях,

        Сам потрясает копьем, виноградной увитым листвою.

        Тигры — вокруг божества: мерещатся призраки рысей,

        Дикие тут же легли с пятнистою шкурой пантеры.

670 Спрыгивать стали мужи, — их на то побуждало безумье

        Или же страх? И первым Медон плавники получает

        Черные; плоским он стал, и хребет у него изгибаться

        Начал. И молвит ему Ликабант: «В какое же чудо

        Ты превращаешься?» Рот между тем у сказавшего шире

675 Стал, и уж ноздри висят, и кожа в чешуйках чернеет.

        Либид же, оборотить упорные весла желая,

        Видит, что руки его короткими стали, что вовсе

        Даже не руки они, что верней их назвать плавниками.

        Кто-то руками хотел за обвитые взяться веревки, —

680 Не было более рук у него; и упал, как обрубок,

        В воду моряк: у него появился и хвост серповидный,

        Словно рога, что луна, вполовину наполнившись, кажет.

        Прыгают в разных местах, обильною влагой струятся,

        И возникают из волн, и вновь погружаются в волны,

685 Словно ведут хоровод, бросаются, резво играя.

        Воду вбирают и вновь из ноздрей выпускают широких.

        Из двадцати моряков, которые были на судне,

        Я оставался один. Устрашенного, в дрожи холодной,

        Бог насилу меня успокоил, промолвив: «От сердца

690 Страх отреши и на Дию[153] плыви». И, причалив, затеплил

        Я алтари, и с тех пор соучаствую в таинствах Вакха».

        «Долго внимал я твоим, — Пенфей отвечает, — лукавым

        Россказням, чтобы мое в промедлении бешенство стихло!

        Слуги, скорей хватайте ж его, и казненное мукой

695 Страшною тело его в Стигийскую ночь переправьте».

        Тотчас схвачен Акет-тирренец и брошен в темницу,

        И, между тем как они орудья мучительной казни

        Подготовляли — огонь и железо, — вдруг двери раскрылись

        Сами собой, и с рук у него упадают внезапно

700 Сами собой, — говорят, — никем не раскованы, цепи.

        Не уступает Пенфей. Не велит уж другим, — поспешает

        Сам посетить Киферон, для священных избранный действий,

        Где песнопенья звучат и звонкие клики вакханок.

        Конь в нетерпении ржет, лишь только подаст меднозвучный

705 Знак боевая труба, и сам в сражение рвется, —

        Так Пенфею и крик, и вакхических гул завываний

        Дух возбудил, — сильней запылал он неистовым гневом.

        Посередине горы там есть окруженный сосновым

        Лесом голый пустырь, отовсюду приметное поле.

710 Там-то, пока он смотрел посторонним на таинства взором,

        Первой увидев его и первой исполнясь безумья,

        Первая, кинувши тирс, своего поразила Пенфея —

        Мать. «Ио! Родные, сюда, — воскликнула, — сестры!

        Этот огромный кабан, бродящий по нашему полю,

715 Должен быть мной поражен!» И толпа, как один, устремилась

        Дикая. Все собрались, преследовать бросились вместе.

        Он же трепещет, он слов уже не бросает столь дерзких

        И проклинает себя, в прегрешенье уже признается.

        Раненный, все же сказал: «О сестра моей матери, помощь

720 Мне, Автоноя, подай! Да смягчит тебя тень Актеона!»

        Та, кто такой Актеон, и не помнит; молящего руку

        Вырвала; Ино[154], схватив, растерзала и руку другую.

        Рук у несчастного нет, что к матери мог протянуть бы.

        Все же он, ей показав обрубок израненный тела, —

725 «Мать, посмотри!» — говорит. Но, увидев, завыла Агава

        И затрясла головой, волоса разметала по ветру.

        Оторвала и в перстах его голову сжала кровавых,

        И восклицает: «Ио! То наша, подруги, победа!»

        Листья едва ли скорей, осеннею тронуты стужей,

730 Слабо держась на ветвях, обрываются с дерева ветром,

        Нежели тело его растерзали ужасные руки.

        После примеров таких соучаствуют в таинствах новых,

        Жгут благовонья и чтят Исмениды священные жертвы.

        КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

        Все ж Миниэева[155] дочь, Алкитоя, считает, что оргий

        Бога не след принимать и, дерзкая, все еще Вакха

        Не признает за дитя Юпитера, неблагочестью

        В сестрах сообщниц найдя. Жрец праздновать дал приказанье

5     И госпожам повелел и служанкам, работы покинув,

        Грудь свою шкурой покрыв, развязать головные повязки,

        И обрядиться в венки, и листвою обвитые тирсы

        Взять, предрекая, что гнев божества оскорбленного будет

        Страшен. Покорны ему и матери и молодицы;

10   Вот отложили тканье, корзинки, начатую пряжу,

        Ладан несут и зовут Лиэя, Бромия, Вакха,

        Отпрыск огня, что дважды рожден и двумя матерями,

        И добавляют: Нисей, Тионей нестриженый, имя

        Также дают и Леней, веселящих сеятель гроздьев,

15   Также Иакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий,

        Много имен и еще, которые некогда греки

        Дали, о Либер, тебе! Ибо юность твоя неистленна,

        Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься

        В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами,[156] —

20   Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов

        Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.

        Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга[157] —

        Двух святотатцев; и ты — ввергаешь в пучину тирренцев;

        Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи

25   Силой узорных вожжей; вакханки вослед и сатиры,

        С ними и пьяный старик,[158] подперший дрожащее тело

        Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною.

        В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе

        С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,

30   Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.

        «Мирен и кроток явись!» — исмеянки молят, справляя

        Таинства, как повелел им жрец. Миниэиды только

        Дома, Минервы трудом нарушают не вовремя праздник,

        Шерсть прядут или пальцем большим веретенце вращают,

35   Или корпят за тканьем и рабынь понуждают к работе.

        Пальцем проворным одна выводя свою нитку, сказала:

        «Пусть побросают свой труд и к таинствам ложным стремятся,

        Мы же, задержаны здесь Палладою, лучшей богиней,

        Дело полезное рук облегчим, развлекаясь беседой.

40   Поочередно, чтоб нам не казалось длительным время,

        Будем незанятый слух каким-нибудь тешить рассказом».

        Все одобряют и ей предлагают рассказывать первой.

        Та, с чего бы начать, — затем, что многое знала, —

        Думает. То ль о тебе, Деркетия[159], дочь Вавилона,

45   Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу,

        В вид превратили другой палестинские — будто бы — воды.

        Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной,

        Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?

        Иль как Наяда[160] волшбой и трав необорною силой

50   Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных,

        Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы

        Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?

        Выбрав этот рассказ — немногим известную басню —

        Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала: