Карандаш плотника - Мануэль Ривас

Мы прожили в санатории чуть больше года. И вот однажды явился инспектор Ариас в сопровождении полицейских. Вид у них был очень даже строгий. Они сказали мне: Тащите сюда этого доктора за уши. Я, конечно, понял, о ком речь. Но прикинулся дурачком: Какого доктора? Капрал, быстро доставьте сюда доктора Да Барку.

А тот только что закончил осмотр больных в большой палате. И обсуждал результаты с монахинями – сестрами милосердия, среди которых находилась и мать Исарне.

Доктор Да Барка, следуйте за мной. Вас ждут.

Белая свита тотчас притихла, монахини переглянулись.

Кто ждет? – спросил он, изображая тревогу. Угольщики?

Нет, ответил я. Лесорубы.

Первый раз в жизни я невольно пошутил. И доктор вроде бы даже был мне за это благодарен. Он впервые обратился ко мне так, как ко всем прочим, без всегдашней своей брезгливости. Только вот мать Исарне глянула на меня испуганно.

Привет, Чачо, сказал инспектор, когда доктор предстал перед ним. Как там удар левой?

Доктор не смутился и шутку подхватил, ответил в том же духе:

В нынешнем сезоне я не играю.

Инспектор вынул изо рта только до половины докуренную сигарету, швырнул на пол и медленно раздавил ногой, словно это был отвалившийся хвост ящерицы.

Вот мы в комиссариате и посмотрим. У нас там отличные травматологи.

Он схватил доктора Да Барку за плечо. Но силу применять не пришлось. Доктор послушно двинулся к машине.

Вам не кажется, что кто-то должен и мне объяснить, что тут происходит, сказала мать Исарне, обращаясь к инспектору.

Это главарь, матушка. Дирижер оркестра.

Этот человек мой! – воскликнула она, сверкнув очами. Он принадлежит санаторию. Отбывает здесь заключение.

Вы распоряжайтесь в своих владениях, матушка, сухо и даже не остановившись бросил ей через плечо инспектор Ариас. А вот преисподняя – наше хозяйство.

И мы услышали брошенные вполголоса слова одного из полицейских, которые сопровождали инспектора:

Ай да монашка! С характером!

Покруче, чем у папы римского, раздраженно бросил инспектор. Давай, трогай наконец!

Никогда прежде я не видел, чтобы монахиня плакала, рассказывал Эрбаль Марии да Виситасау. Очень странно ты себя при этом чувствуешь. Словно плачет скульптура Пресвятой Девы, вырезанная из ореха.

Успокойтесь, матушка! Доктор Да Барка всегда сумеет выйти сухим из воды.

По правде говоря, утешитель из меня никудышный. И она послала меня к черту. Во второй раз.

Обратно его привезли через три дня, и он приметно осунулся. Как рассказал Эрбалю один из конвоиров, доставивших доктора, полиция, видимо, какое-то время уже шла по следу некоего Чачо, не подозревая, что птичка эта пела свою песенку из клетки. Короче, участники Сопротивления придумали хитрую уловку. И комбинации игроков, которые доктор комментировал в своих письмах, и все рассуждения о футбольной тактике на деле являлись особым шифром, с помощью которого передавалась информация для подпольной организации. Еще с тех пор как он был республиканским лидером, да и потом, уже в тюрьме, доктор оставался своего рода живым архивом. Все помнил, все держал в голове. И его сообщения, его свидетельства о репрессиях публиковались в английской и американской прессе. Так что теперь его ждал новый суд.

Но ведь он уже был приговорен к пожизненному заключению!

Значит, приговорят еще к одному. На случай, ежели воскреснет.

Думаю, его там как следует обработали, рассказывал Эрбаль Марии да Виситасау, но доктор ни словом не обмолвился о том, что происходило в комиссариате, даже когда мать Исарне стала разглядывать его лицо, отыскивая следы пыток. На шее, за ухом, у него и вправду был большой синяк. Монахиня погладила синяк кончиками пальцев, но тотчас отдернула руку, словно ее ударило током.

Спасибо за заботу и сочувствие, матушка. Меня отправляют в другой отель, и он будет посырее этого. В Галисию. На остров Сан-Симон.

Она отвела взгляд к окну. Из окна была видна горная тропка, тянувшаяся на золотистом фоне цветущего дрока. И монахиня сказала с улыбкой юной послушницы:

Видите? Господь закрывает одну дверь и отворяет следующую. Теперь вы будете ближе к ней, к вашей жене.

Да. И это отлично.

Когда представится возможность, обнимите ее покрепче – и от меня тоже. Не забывайте, что и я поучаствовала в вашей женитьбе.

Обниму. Очень крепко обниму.

19

Даниэль Да Барка быстрым взглядом окинул цепочки окон в надежде хотя бы мельком увидеть там взмах крыльев белой голубки – монашеской токи. Но не увидел. Он простился с больными арестантами – с каждым по очереди за руку. У ворот его ждала стайка монахинь. Ее там не было. Мать Исарне молится в часовне, сказала ему самая старая из них таким тоном, словно передавала весточку. Он кивнул. Они смотрели на него выжидательно. Ветерок колыхал их одежды – белыми прощальными взмахами. Наверное, нужно что-то сказать, подумал он. Нет, не стоит. Потом все-таки улыбнулся.

Мое благословение, святые сестры! И перекрестил воздух жестом священника.

Они засмеялись, как девчонки.

А ты, что ты им сказал? – спросила Эрбаля Мария да Виситасау.

Я не сказал ничего. Что я мог сказать? Как приехал, так и уехал. Все равно как его тень.

Эта сцена, должно быть, произвела впечатление на сержанта Гарсиа. Я выполняю приказ, доктор, промолвил он, надевая на того наручники и словно испытывая неловкость от того, что таким вот образом нарушает обряд прощания. Согласно полученным инструкциям, им с капралом Эрбалем предстояло сопровождать заключенного – доставить его обратно в Галисию. Там также указывалось, что речь идет об «особо важном преступнике, противнике режима», приговоренном к пожизненному заключению. Так что сержант Гарсиа прибыл в тюремный санаторий, приготовившись к самому худшему и в сильном раздражении, ведь им предстояло проехать через всю Испанию на поездах, которые имеют обыкновение ползти не быстрее кающихся грешников с крестом на плечах. Но его успокоил вид арестанта, окруженного букетом монашек, с обожанием глядящих на него. Он вспомнил слова одного пожилого сослуживца: все эти образованные, они все равно как цыгане -упадут, отряхнутся и дальше идут… Куда хуже тот, что достался мне в товарищи, словно из могилы встал, подумалось сержанту Гарсиа, когда они сели в первый поезд – Валенсия – Мадрид. Сидит насупленный. Будто с жестокого похмелья. Похож на усердного гробовщика. Пока доедем до Виго, у него, чего доброго, глаза паутиной затянет.

Извините, что прерываю ваше чтение, доктор, но я хотел бы воспользоваться случаем и получить разъяснение по такому вопросу: есть одна вещь, которая давненько не дает мне покоя. Вы врач и должны в этом разбираться. Почему нам, мужчинам, всегда неймется? Ну, вы понимаете, о чем я говорю.

Вы имеете в виду секс?

Именно, со смешком кивнул сержант. И потер руки, сложив ладони крест-накрест – фру-фру. Именно о том и речь. У животных случаются перерывы, так? Вот я о чем. У них бывает течка, гон, а потом – перерыв. А у человека – ничего подобного. Древко нашего знамени всегда гордо поднято вверх!

Это вы о себе?

О ком же еще? Как увижу женщину, ни о чем другом уж и думать не могу. Да и со всяким мужчиной то же самое происходит, разве не так? Может, по-вашему, это болезнь какая?

Не совсем так. Это лишь симптом. Подобное чаще встречается в землях, где люди не слишком утруждают себя работой.

Он повторил жест сержанта, потерев ладони – фру-фру. Ну, вы понимаете, о чем я.

Сержанту Гарсиа такой ответ пришелся по душе. Он захохотал и глянул в сторону Эрбаля. Ловко срезал, а, капрал?

Я неважно себя чувствовал, продолжал рассказывать Эрбаль Марии да Виситасау.

Чуть больше года назад они проделали путь в тюремный санаторий. Теперь в Мадриде, на Северном вокзале, пересели на экспресс, отправляющийся в Галисию. Им предстояло в обратном направлении повторить маршрут того, заблудившегося в снегах состава. Дело было весной, и солнце играло бликами на наручниках доктора, так что их можно было принять за часы с металлическим браслетом. Но Эрбаль чувствовал себя неважно. Он вдруг ощутил собственную бледность, словно прилег на холодную и влажную подушку.

Все в порядке, капрал?

Да, сержант. Просто в поезде меня всегда укачивает.

Наверное, это у вас из-за пониженного давления. А что там, кстати, творится с этим давлением, доктор? Правда, что оно каким-то образом связано с сахаром?

Сержант Гарсиа был весьма словоохотлив. Когда беседа затихала и доктор Да Барка снова пытался найти укрытие в книге, сержант придумывал новую тему, словно желая отвлечься от монотонного стука колес. Они с доктором заняли места у окна, друг против друга, а Эрбаль дремал чуть поодаль, положив винтовку на колени. Больше в купе никого не было. На одной из станций, уже в сумерки, Эрбаля разбудил скрип двери. В их купе заглянула женщина, которая одного ребенка прижимала к груди, а второго вела за руку. На голове у нее был повязан платок. Она очень тихо сказала: Иди, сынок, иди. Нам не сюда.