Храм Фортуны - Эндрю Ходжер

— Кто его знает? — хмыкнул Никомед. — Сейчас еще надо принести жертву. Где там этот подлец Милон с бараном?

Возле небольшого жертвенника на корме судна уже нетерпеливо прохаживался жрец в белом одеянии. Было довольно свежо, и авгур зябко поеживался.

Наконец, двое матросов подтащили к алтарю упирающегося черного барана. Жрец уверенно посыпал голову животного мукой из небольшого мешочка, потом солью, извлек из-под хитона ритуальный кремниевый нож и ловко перерезал барану горло, бормоча что-то про себя.

Никомед и вся его команда — полторы дюжины неопрятных лохматых мужиков — с любопытством наблюдали за жертвоприношением. Даже рабы-гребцы высунули головы из трюмного помещения.

Кровь барана залила палубу; жрец вспорол ему брюхо и принялся сосредоточенно копаться во внутренностях, продолжая бормотать молитвы.

Сабин и Корникс по-прежнему стояли на причале, ожидая, когда можно будет выйти в море.

— Ну, плывите спокойно, — сказал наконец авгур и зевнул. — Боги покровительствуют вам. Только вот ночи лучше проводить на берегу, а то могут быть неприятности.

Никомед довольно кивнул и сделал знак Сабину, что можно подниматься на борт.

Двое слуг жреца ухватили за ноги распотрошенного барана и понесли его по трапу. Жертва теперь законно принадлежала храму и будет съедена еще сегодня. Хотя, судя по не совсем довольному лицу авгура, шкипер явно поскупился — ведь всем известно, что грозный Нептун предпочитает быков.

Сабин и Корникс устроились на палубе возле мачты, которая негромко поскрипывала. Рядом лежал скатанный парус из грязного льняного полотна. Выходить из порта надо было на веслах, а уж потом, если ветер окажется благоприятным, можно развернуть и поставить квадратный грот, который наполнится воздухом и погонит судно вперед с приличной скоростью.

Матросы без лишней суеты, подчиняясь командам Никомеда, занимались последними приготовлениями к отплытию — вытащили якорь, отвязали концы, рабы схватились за весла, стукнул молоток гортатора, отбивавшего ритм гребли, к рулевым рычагам на корме стал атлетического строения мужчина с густой бородой и волосатой грудью.

Таможенный контроль, видимо, «Золотая стрела» прошла еще раньше, ибо чиновник портового управления, стоявший неподалеку на причале, поглядывал на судно Никомеда без особого интереса.

— Отдать швартовы! — крикнул шкипер.

Матросы выполнили команду, удары весел вспенили воду, и унирема, развернувшись, медленно двинулась в открытое море.

Глава IX

Человек за бортом

Первый день плавания прошел вполне благополучно: попутный ветер гнал судно вперед, парус хлопал, снасти скрипели, медленно тянулись слева скалистые берега Лигурии.

Матросы хриплыми голосами выводили тягучие и однообразные, как само море, песни; рулевой ловко оперировал румпелем, лениво ругался вечно недовольный Никомед на мостике. А Сабин и Корникс, растянувшись на своих пледах, брошенных на палубу, молча смотрели в воду, погруженные каждый в свои мысли.

К вечеру они добрались до Луны, разгрузились там и переночевали. Трибун испытал огромное удовольствие, когда вновь ступил на твердую землю — проклятая качка никак не улучшала его настроения.

Утром «Золотая стрела» продолжала свое плавание. Следующая остановка была в Пизах, куда шкипер подрядился доставить груз керамической посуды и бронзы для местных мастерских.

Легкий туман окутывал берега Этрурии, — в чьи воды они вошли. Унирема старалась не забираться далеко в море — не то судно. Хотя, как и обещал жрец, бури пока не предвиделось.

«Если верить Никомеду, — подумал Сабин, — то к вечеру мы должны уже доплыть до Пьомбино. Вот там-то и начнется самое интересное».

Он прекрасно понимал, как тяжело будет попасть на остров Планация, где содержался ссыльный Агриппа Постум. Ведь там наверняка есть охрана, да вдобавок еще предстояло найти корабль, капитан которого согласился бы на опасное путешествие. Ладно, поживем — увидим, — решил трибун и погрузился в полудрему, которой весьма способствовало мерное покачивание судна.

В полдень они пришвартовались в гавани в Пизах. Никомед отправился договариваться насчет выгрузки, а Сабин — оставив Корникса следить за их вещами, поскольку уверенности в честности моряков «Золотой стрелы» у него не было, а там все-таки и золото, и письмо — сошел на берег и принялся прогуливаться по пирсу, разминая ноги.

Его внимание привлекла группа горожан, оживленно обсуждавшая что-то невдалеке. Трибун подошел ближе.

Из разговора ему вскоре стало ясно, что несколькими часами ранее в прибрежных водах произошел самый настоящий бой — две военные триремы из мизенской эскадры атаковали небольшую флотилию пиратских суденышек; часть потопили, понаделав в них дырок своими мощными носовыми таранами, а остальных отогнали в открытое море.

Люди бурно радовались успеху береговой охраны — от пиратов тут действительно житья не было. Но Август, похоже, взялся за дело всерьез, и это вселяло надежды.

Послушав еще немного комментарии к сражению, Сабин вернулся к своему судну, где уже суетились портовые грузчики, приведенные Никомедом. Работа продвигалась быстро и вскоре трюм был освобожден. В Пизах товара не было, теперь шкиперу предстояло плыть до самого Тарквиния и дальше по графику: Остия, Анций, Синуэсса, Неаполь.

Что ж, судя по всему, к вечеру «Золотая стрела» должна добраться до Пьомбино, где трибун собирался сойти, дабы поискать возможность попасть на Ильву, а оттуда — на Планацию.

Когда разгрузка была закончена, Никомед взобрался на свой мостик и дал команду к отплытию. Сабин с удивлением отметил, что шкипер уже успел где-то изрядно хлебнуть винца — мутные остекленевшие глазки морского волка лениво ворочались под веками, а красный нос полыхал, словно форменный плащ римского легионера. Речь тоже не отличалась особой связностью.

Судно вышло в море и взяло курс на Пьомбино. Туман уже почти рассеялся, но отдельные клочья еще стелились над водой, затрудняя видимость. Дул легкий попутный ветерок, потому рабы сложили весла и улеглись вздремнуть, а матросы поставили сразу и грот, и топсель, что весьма способствовало увеличению скорости.

Увидев, что рулевой успешно справляется с управлением, Никомед сошел в свою капитанскую каюту отдохнуть. Сабин и Корникс расположились на палубе, достали припасы и принялись за еду. Приступы морской болезни, которые досаждали им в начале плавания, теперь прошли, зато появился волчий аппетит. Хлеб, сыр и оливки стремительно исчезали в желудках изголодавшихся путешественников.

Внезапно Сабин увидел, что несколько матросов, бесцельно слонявшихся до того по палубе, вдруг бросились к правому боргу, перегнулись через него и принялись оживленно переговариваться, возбужденно жестикулируя.