Миллионы, миллионы японцев… - Жан-Пьер Шаброль

— Чтобы проветрить комнату….

Я указал на вентиляционные щели, из которых дул кондиционированный ветер. Студенты прыснули со смеху.

Скромный спутник мистера Танака, завладев Монтенем, пытался читать вслух, словно желая доставить мне удовольствие. Мне никак не удавалось заставить его остановиться, тем более что все присутствующие подбадривали его взглядами и жестами. В сплошной икоте придыхательного «h» я не смог разобрать ни одного французского слова. Выставить эту компанию за дверь я был не в силах — напрасно я смотрел на часы, говорил, что у меня срочное свидание, — все впустую. Когда же я, изнемогая, демонстративно надел пиджак, парни и вовсе сняли плащи.

3. Китаец из «Верлена»

Вечер того же дня

В моем номере

Сон подождет: мне надо сразу записать, чтобы не забыть…

— Алло, бюро обслуживания? Пожалуйста, не могу ли я получить чашечку кофе?

Я в восторге от своих успехов в английском языке. Теперь мое «r» в словах «room service» звучит глубоко и благородно, как полагается.

Сегодня мадам Мото не вызвала меня через посыльного в холл, а поднялась прямо в номер. Она потрясала большой папкой, и я подумал, что в ней только что законченный шедевр. Оказалось, что там всего лишь мои верхние сорочки, которые мне надлежало примерить. Возможно, это было трогательно, но и действовало на нервы, когда она, не спеша и теряя массу времени, то вертелась вокруг меня, то отходила, чтобы издали получить более полное впечатление. Я тоже должен был восторгаться, благодарить, восхищаться… Впрочем, я бы даже при желании не смог удержаться — все эти эмоции, как спазмы желудка, проявляются совершенно непроизвольно. Милая, чудаковатая мадам Мото так рьяно берется за дело, что я становлюсь сам не свой. Ее поведение, жесты, французский язык составляют для меня тайну, а деятельность, не связанная со мной, и того более. Во время примерки рубашек я узнал, что она уезжала, но не на три дня, как предполагала, а на день. Тем не менее, по ее словам, все обошлось хорошо, поездка была удачной. Я не решился расспрашивать, опасаясь услышать, например, что она сумела за час раздобыть деньги, которые намечала вырвать у какого-нибудь родственника пли мецената за три дня. Она ехала восемь часов туда и восемь обратно, стоя в проходе вагона… Наверное, это была кругленькая сумма! Но я преувеличиваю: я не очень-то много понял в этой истории. Ее поездка относится к той таинственной области, где интересы художницы, ее взгляды на кинематограф и нужда в деньгах переплетаются самым непонятным образом.

После ее ухода я подошел к большому зеркалу, чтобы хладнокровно осмотреть обновку. Отрицать нельзя: никогда в жизни я не носил рубашек, сшитых на заказ, никогда не был так отлично «осорочен». Нельзя отрицать и того, что я не чувствую себя хорошо в этом шелку, раскроенном с точностью до миллиметра: я не могу свободно в нем дышать. Мадам Мото обладает удивительной способностью ставить меня своей любезностью и вниманием в самое неудобное положение. И не только одевая в шелк этих рубашек!

Ну как, например, я должен был себя вести с атташе по культуре? Это очаровательный, тонкий, понимающий человек — заявляю это с полной уверенностью, ибо он прочел одну из моих книг и сделал мне очень разумные комплименты. После любезностей, которые не стали для меня менее приятными оттого, что были лишены японской слащавости, милый человек, естественно, осведомился о цели моего приезда в Японию. Я хотел было поведать ему о своем приключении сценариста, ангажированного продюсером, столь же таинственным, сколь и щедрым, но вдруг осознал, что правда в ее голом виде прозвучала бы не только неправдоподобно, но и двусмысленно. Будь я на его месте, я бы подумал, что субъект, предлагающий такой винегрет, либо меня разыгрывает, либо старается скрыть другие причины, в которых ему стыдно признаться. Вместо того чтобы смело рассказать всю историю, я начал подробно и издалека, со встречи с очаровательной японкой на Монпарнасе…

К счастью, понимающая улыбка собеседника сразу же избавила меня от необходимости продолжать «милую историю». Я был очень доволен, отделавшись умолчанием, вместо того чтобы обманывать дипломатического представителя своей родины.

Директору франко-японского института я начал рассказывать свою историю с того же конца, и примерно на том же месте меня избавили от необходимости продолжать. С небольшими нюансами аналогичный разговор состоялся у меня со всеми соотечественниками.

Таким образом, все французы, жившие в Токио, считали меня великим путешественником во имя любви…

В худшем положении я оказался по отношению к французским кинематографистам. Как нарочно, я очутился в Токио в разгар Недели французского кино. Получалось, что я, обскакав всех, прибыл в одиночку, тайком, чтобы за спиной других сделать фильм. Это было тем более неудобно, что намечалось совместное производство картины, что соотношение иены и нового франка открывало широкие горизонты для представителей седьмого искусства Франции. Моя история приобретала чертовски неприятный душок. То, что я прилетел в Японию за чей-то счет, не вызвало и тени сомнения в скептических умах наших киношников… Ах, какой взгляд бросила мне очаровательная Франс Рош…

Я наивно предложил мадам Мото:

— Эта Неделя очень кстати: я поговорю о нашем проекте с кем-нибудь из французских кинематографистов — они, несомненно, смогут нам помочь…

Мадам Мото встала на дыбы: в наших интересах все держать в абсолютной тайне, потому что в Японии воруют все, а тем более хорошие идеи.

Я не стал настаивать, так как со своей стороны не мог поручиться головой за чистоту нравов, царящих во французской кинематографии.

Мистер Чанг

Из всех, кого я встретил после отъезда из Парижа, самое большое впечатление на меня произвел китаец по имени Чанг.

Я стараюсь ничего не забыть из сказанного им, поскольку придаю его словам большое значение, чем могу даже заслужить упреки.

— Это, — скажут мне, — все равно, что просить нищего-сицилийца или грека-контрабандиста рассказать о Франции…

Вот почему я сразу же сообщаю, что мой информатор — личность весьма сомнительная и что его порочат прежде всего два обстоятельства: он не японец и авантюрист.

Теперь, оговорив это, я могу спокойно рассказывать о мистере Чанге.

Я гулял однажды по Синдзюку, «центру торговых и увеселительных заведений», который японцы любят сравнивать с Латинским кварталом, помноженным на Сен-Жермен-де-Пре. По их мнению, он похож на Монпарнас, но в действительности напоминает площадь Алезиа в воскресное утро. Меня соблазнил маленький бар «Верлен»: вывеска, дверь, внешнее оформление необъяснимо тронули меня.