Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I - Кондратий Биркин

— Но что же я-то сделал народу? — воскликнул король со слезами на глазах. — За что же он на меня умышляет зло? Пусть он выскажет мне свои нужды и претензии. Я рассужу, и тогда разрешится вопрос, кого именно ненавидеть — меня или Гизов!

Ненавидели единственно Гизов, но и последние, в свою очередь, слишком любили власть, чтобы ценой ее уступки купить спокойствие королю и всему государству. Узнав наконец, что предстоящий бунт направлен главным образом на их ненавистное семейство, герцог Гиз начал действовать с особенным усердием. Линьер, один из сообщников Реноди, подражая предателю Авенелю, сообщил Гизу все планы предводителя мятежников.

16 числа марта 1560 года был издан эдикт амбуазский, дававший всепрощение протестантам, содержимымся в тюрьмах за дела религиозные, не распространявшееся, однако, на тех из них, которые принимали или принимают участие в политических заговорах. Эдикт этот, до известной степени утишавший кровавую распрю, был составлен знаменитым канцлером л'Опиталем, который, конечно, мог бы быть миротворцем Франции в эти тяжелые времена, если бы власть королевская не была в руках Гизов и Катерины Медичи. Заблаговременное известие, доставленное Линьером, дало возможность герцогу Гизу арестовать главных заговорщиков по всем областям Франции. Реноди погиб с оружием в руках во время схватки с отрядом королевских войск, предводимых его родственником, бароном де Пардайяном; другой командир мятежников, Кастельяно сдался в замке Нуазе… Тюрьмы переполнились захваченными в плен протестантами; начались следствия, допросы, казни, пытки… Ярость Гизов дошла до такой степени, что по их распоряжениям пленных казнили под окнами королевского дворца, и Франциск, Мария, Катерина Медичи со всеми придворными дамами любовались на это назидательное зрелище! Этого мало: вооруженные отряды сыщиков, разъезжая по окрестностям, ловили беззащитных жителей, подозреваемых в сношениях с заговорщиками; пойманных убивали на месте, топили в реках или вешали на деревьях… Междоусобие, разжигаемое Гизами, утратило наконец характер войны и превратилось в бойню или травлю и истребление бродячих собак. Несмотря на участие принца Конде в ловле бунтовщиков, Гизы обвинили его перед королем, как заговорщика, и он был арестован. Обвинение основывалось единственно на показаниях мятежников под пыткой, несомненных же улик против Конде не было. Принц потребовал формального суда с предоставлением ему права защищать себя и, явясь на первое же заседание, сказал:

— Кто бы ни обвинил меня в измене и злых умыслах на особу моего государя (если это только не он сам или кто-либо из братьев), тому объявляю торжественно, что он лжец, клеветник, и, слагая с себя титул принца крови, вызываю его на поединок!

Глаза короля и всех присутствовавших невольно обратились на герцога Гиза, который в ту же минуту отвечал принцу с самой изысканной любезностью:

— В случае принятия кем-либо вашего вызова, позвольте мне иметь счастье быть вашим секундантом.

— А если нет улик и доказательств моей виновности, — продолжал Конде, помолчав и обращаясь к королю, — тогда я умоляю ваше величество не слушать злонамеренных клеветников и верить, что я неизменно вашего величества верноподданный!..

Конде был немедленно освобожден, и следственная комиссия распущена к совершенной досаде Гизов и торжеству протестантов. Другой важной уступкой со стороны короля был ромартенский указ, слагавший с парламентов всякое разбирательство дел, касающихся вероисповеданий, и предоставлявший таковое единственно суду епископов. В августе король созвал в Блуа думу (assemblBe des notables) для обсуждения мероприятий против распрей религиозных и дальнейших столкновений католиков с кальвинистами и протестантами. На это собрание, продолжавшееся четыре дня, приглашены были наваррские Бурбоны и знатнейшие вельможи из иноверцев; первые же, однако, не воспользовались радушным приглашением, опасаясь (может быть и основательно) предательства и западни. Главным защитником угнетаемых протестантов был мужественный Колиньи, настойчиво требовавший удаления Гизов от всякого вмешательства в государственные дела, так как эти временщики были главной причиной кровавых столкновений и неурядиц. Не давая никакого прямого ответа, король решил созвать новую думу в Орлеане, куда и прибыл в сопровождении войска и целого отряда итальянцев телохранителей. Эта воинственная обстановка — следствие боязни Франциска II за свою безопасность — придала созванной думе далеко не тот миролюбивый характер, которым ей следовало бы отличиться. Клевреты Гизов доносили ежедневно о продолжающихся заговорах Бурбонов и Конде, появление тех и других в думе могло служить порукой их невинности, и в то же время безопасности короля. Вторично приглашая их принять участие в совещаниях об умиротворении Франции, король заверял честным словом, что свобода короля наваррского и принца Конде будет гарантирована. Антоний Бурбон и принц поверили Франциску, но немедленно по прибытии в Орлеан были арестованы. Подвергнутый вторично суду, Конде на этот раз был обвинен кругом и приговорен следственной комиссией к смертной казни. Жена его Элеонора де Руа (Roye) на коленях умоляла короля пощадить жизнь ее господина и супруга, но Франциск II, строгий во всех случаях, когда следовало быть кротким, отверг ее просьбу, повторяя, что не может пощадить родственника, намеревавшегося лишить его и короны, и жизни. Так сумели Гизы вооружить против принца этого бедного и слабоумного мальчика. Историк де Ту, с оговоркой насчет правдивости известия, пишет, будто бы герцог Гиз уговорил короля своеручно зарезать пленного короля наваррского, и Франциск было согласился, но потом одумался, не в силах отважиться на подобное злодейство, и за этот отказ удостоился от Гиза названий трусишки и подлеца. Этот факт де Ту почерпнул из политического памфлета, изданного протестантами с именем Жанны д'Альбре, супруги короля наваррского, матери Генриха IV. Этот подлог имени всего лучше ручается за неверность возмутительного факта, и если основывать мнение о главных деятелях на поприще религиозных войн на памфлетах, изданных друг против друга обеими сторонами, тогда окажется, что обе были правы и в тоже время кругом виноваты. История должна говорить не языком страстей, писаться должна не дрожащей от бешенства рукой. И к чему вымыслы там, где и так довольно одной страшной правды?

Смертный приговор принца Конде был подписан, и казнь его была назначена 26 ноября 1560 года. Не желая присутствовать при ее совершении, король выехал в загородный дворец, но в дороге внезапно у него сделалась заушница, быстро перешедшая в антонов огонь, и Франциск II скончался 5 декабря, семнадцати лет и десяти месяцев от рождения. В народе разнеслась молва об отравлении, хотя смерть короля, при его слабом, болезненном организме, могла произойти и произошла от болезни наружной. Как бы то ни было католики обвиняли протестантов, протестанты католиков. Поговаривали и о том, будто смерть короля дело иностранной политики. Эта смерть спасла жизнь принцу Конде и в недовольных воскресила надежду на перемену к лучшему в государственном строе. Замечательно, что Гизы, королевы — мать и супруга — и с ними весь двор до того растерялись в первые дни кончины Франциска II, что из них никто не озаботился о честном погребении покойного короля. Его хоронил на свой счет дряхлый изгнанник, служивший еще Карлу VIII — Таннепои дю Шатель, гроб его провожали два дворянина, слепой епископ Санлисский и несколько верных служителей.