Злейший друг - Ирина Лобановская

Отключил мобильник.

Сценарий он пробежал мельком, это его интересовало не сильно. Главное — решить, что теперь ему делать: отказаться, как сделали до него добрых полтора десятка человек, или… Странно, неужели можно рассматривать предложение Никольского всерьез?… Полная белибердень…

— Звонили Слепцов и Бояринов, — сообщила МК, просунув в дверь голову. — Спрашивали, как ты отнесся к предложению. Смеялись, но как-то очень неуверенно и робко.

Известные актеры вдруг оробели… И ждут его решения. Олег походил по комнате, постоял у окна и сел в кресло. Конечно, отказаться… Какой же полоумный может принять подобное предложение?… Только все они — эти полтора десятка ведущих артистов — сейчас в растерянности. И все они — колеблются. И в страхе ждут — а что, если он, Олег Авдеев, согласится?… И тогда их слава развеется в дым, пойдет прахом и останется лишь слава Олега Авдеева, только его несомненная победа над собой. И вечная память. Да-а, лихо крутанул Шар, занесло его на кривом повороте дороги в бессмертие.

Олег попробовал сосредоточиться на основном: на своей собственной прожитой жизни. Тридцать два, театр и кино, роли и кинопробы… Поклонницы и цветы, дурацкие роли и еще более дурные постановщики… Кривляющиеся партнерши… Когда-то он мечтал сыграть Николку Турбина в булгаковской «Белой гвардии». Потом — Алексея… Не получилось. Грим, запах пыльных кулис, теснота уборных… Бьющие в глаза софиты, орущие помощники режиссеров… Жара, дожди, ветер… И МК с ногами из ушей и впереди — девять с половиной. Многих впечатляло. Когда-то она уверовала, что, именно бросившись коровьей грудью на амбразуру, прорвет режиссерскую оборону и выйдет на передовую без потерь. Не вышла. Вышел только муж — неплохой актер Олег Авдеев, правда изменяющий ей направо и налево, но до сих пор не оставляющий без постоянного и ненавязчивого присмотра. На том стоим. Но и Милочка Кобылянская не вчера на свет родилась, у нее тоже добра этого — полюбовничков — навалом. Умри, тоска, гуляй с МК!.. Хороший девиз.

Олег встал и снова походил по комнате. О чем еще он забыл? Разве это все, что он приобрел и заимел в пробежавшей жизни? Неужели за тридцать два — и так мало? Почти что ничего… Перечисляется за четыре минуты. Все пустое, лишнее, никчемное… Ни одной роли, которая бы действительно запомнилась, потрясла его и зрителей, стала находкой, завоеванием… Или он не прав? И из этих мелочей, из бытовухи, унылой повседневности складывается — по кубикам — обычная жизнь каждого? Что здесь странного и плохого? Не всем же гениями быть… И зачем мечтать о несбыточном…

— Мила, а какое завтра число?! — крикнул он МК.

— Тридцать первое. — Жена снова с готовностью просунула в дверь голову. — Последний день лета…

Деревья пока стоят зелеными, и ничто не напоминает о том, что скоро землю зальет дождями, начнутся серые полусонные рассветы и хмурые полдни. И съемки нового фильма. К зиме Шар собирается его закончить: мэтр всегда работает быстро. Значит, к зиме Олега не станет… Последний день жизни… И вот он уже предмет рассеянных воспоминаний…

Милочка без него будет смотреть новую картину и начнет сначала примерять, а потом с гордостью носить звание вдовы великого актера, трагически погибшего во время съемок. Будет умываться снегом, чтобы сохранить белизну лица, и неуклюже ходить в парке на лыжах — ради формы. Кому нужны ее формы… А кому-то ведь очень нужны…

И еще Ксения… Он напрасно старался ее забыть. Прекрасная актриса Ксения Леднева, с которой они познакомились на съемках три года назад… Великая Ксения… Она тогда играла… Да не важно, кого она играла. Главную роль, конечно. Но она становилась неподражаемой в любой роли, пусть даже эпизодической. Не вписывалась ни в какие устоявшиеся рамки: могла быть равно интересной и в комедиях, и в драмах.

В «Закате»… Да, в «Закате» ей досталась всего-навсего одна сцена, где она, девушка в забегаловке, поет и танцует. Простой оживляж, эпизодик… Только этот эпизод всегда срывал аплодисменты зала. Некоторые даже шли в театр ради него, Олег сам слышал однажды. Великая Ксения… Эпизод в его жизни… Да нет, он сам — эпизод ее пути… Она давно забыла о нем. И уж во всяком случае лишь вздохнет, смахнет артистическую слезинку с краешка глаза и скажет… Да не важно, что она потом, после его смерти, скажет. Что за чушь лезет ему в голову…

Когда-то Ксения вскользь бросила, что вершина современного театра — крайняя форма натурализма, вплоть до запахов и до имитации полового акта на сцене. Тенденция слияния актера с персонажем — манера театра прошлого века.

— Ну, положим… — пробурчал Олег.

И вспомнил «Парадокс актера» Дидро. Тот писал, что актеру не следует по-настоящему рыдать, смеяться и вообще эмоционизировать — это как раз портит подлинную игру, следует соблюдать ненавязчивую дистанцию между собой и героем, входить в роль с этаким маленьким, но заметным сердцу зазором. Да кто не знает этой прописной истины… Хотя истина известна далеко не всем.

Ксения кивнула.

— Только школа двадцатого века пошла по пути стирания этого зазора. Мы стали играть самих себя. Высоцкому хорошо далась и полюбилась роль Гамлета. А почему? Да потому, что в образе датского принца актер выразил свою суть. Кто такой Гамлет? Недюжинная личность, молодой человек, живущий на изломе эпох и остро его чувствующий, любящий театр и сам сочиняющий. То же самое можно сказать про Высоцкого. Что сейчас порой принимают за образец высшего актерского мастерства? Когда актер в аффективном припадке срывает занавеску и рвет ее пополам. В пьесе говорится: «Срывает занавеску», но актер сам, не в силах остановиться, вне всякого сценария, рвет ее на две части. Зачем? А это считается вершиной роли! Актер так сыграл аффект, что прямо впал в него целиком, он уже не обдумывает роль, он в ней полностью живет! Живет чужой жизнью… Теряя себя… В этом есть что-то опасное, скользкое. И это амплуа… Обычная маска актера, которая часто срастается с ним намертво и дается нам для удобства, для облегчения жизни на сцене. Это с одной стороны. С другой, поиски оригинальности — смерть искусства. Оригинальными становятся как раз при отсутствии такой задачи, просто в силу своей природы, а не при помощи воли и ума. В противных случаях приходят к странностям, бессвязности и сумасбродству. Бесцветная перспектива. Знаешь, Олежек, я собираюсь все бросить и уйти со сцены.

— Ты?! — изумился Олег. — Да ты что?! Как это?!

Ксения вздохнула:

— Да так… Все очень просто, как линейка… Призвание… Может, мы его понимаем лишь тогда, когда уже ошибемся и разочаруемся в нем. У всех одно и то же призвание: служить Богу и людям. Другого нет. Каким путем? У кого какие таланты, Богом данные. И их надо использовать во благо людей и Господа. Вообще, жизнь — это жертва. Если человек ничем никогда не жертвует, живет для себя, разве это достойная жизнь? Ты запряги мозги! И чудеса… Они случаются каждый день, но мы их редко замечаем. Пока у нас не раскроются глаза и уши. — Она подымила в сторону. — Все в жизни — чудо. И бывает такая минута, которая определяет все дальнейшее. И на нее либо будешь потом молиться, либо всю жизнь ее проклинать… Третьего не дано. Так вот, Олежек, я вдруг поняла: мне мешает, меня держит, прямо цепляет нечто непонятное во мне, какая-то странность не дает мне выложиться психологически на сцене полностью. Ты глаза не меня не таращь! Да, это я, великая Ксения Леднева! Та самая, которая… Без вариантов. И я, если честно, расценила это слишком большим искушением. Разумнее уйти от греха подальше. Каждый сам себе дирижер…