Ангел Кумус - Нина Васина

– Чего я боялся? – инспектор вытащил изо рта трубку.

– Жизни боялся, боялся не успеть, не поймать, не получить… Чего там ваше поколение боится?

– Это может быть подросток похожий на Максима П. Просто похожий.

– Нет, не может. Помнишь мешочек на груди нашего подростка? Он с ним никогда не расставался с момента задержания. А при попытке отнять этот мешок, помнишь? Разнес вдребезги всю мебель в предвариловке, решетки гнул, как прутики. Так вот про этот мешок написано в деле шестьдесят четвертого года. Подробно. Что ты там закрываешь рукой? Что принес в папочке? – вдруг спросил старик, и инспектор рефлекторно прикрыл второй ладонью листы в папке.

– Это справки, – решился он, засунул трубку в рот и сильно ее прикусил.

– Какие еще справки? – покачал устало головой старик.

– О том, что вас не существует. У вас нет прошлого. Вы не рождались в тот день, который указан в вашем паспорте, вы не учились в тех заведениях, которые перечислены в ваших трех дипломах, вы не были и не состояли нигде!

– Специфика секретной работы, – процедил старик. – Не советую тебе зацикливаться на моем досье. Попробуй разобраться, куда пропал подросток и как он оказался в шестьдесят четвертом году. Найди его следы в нашем времени.

– Кто такой Кукольник? – спросил инспектор.

– Хороший вопрос. В двадцать шесть я уговаривал одну девушку выйти за меня замуж. Она отказалась, потому что я сказал, что у меня один недостаток: люблю суп с клецками, а ей стало смешно, она чуть не свалилась под стол от хохота, а мне стало противно, что ей смешно! Что ты скажешь на это?!

– Это… Это же я уговаривал девушку, это я люблю клецки, я никому больше никогда об этом не говорил, – забормотал инспектор. Вывалилась изо рта дорогая трубка, и звякнуло под ней треснувшее блюдце.

– То-то и оно! – привстал и навис над ним следователь. – Все уже было, да?

– Почему мальчик узнал тебя, когда первый раз увидел? Почему он сразу назвал тебя Кукольником? Это фамилия такая? – взял себя в руки и повысил голос инспектор.

– Понял, да? Перешел на «ты», значит, понял? – косматые брови старика двигались уже совсем рядом с глазами инспектора, закрывая седой щетиной видимое пространство.

– Уйди…

– Дурак. Куда я уйду? Куда ты от самого себя денешься? Работай, молодой человек, ищи подростка, сбежавшего в шестьдесят четвертом из интерната! Он мне нужен! Найдешь его, я найду пропавшее золото, можно сказать, принесу на блюдечке. Тебе будет за это новое звание, продвижение по службе. Только не трать время зря: не ковыряйся в сегодняшнем времени, его здесь нет. Тем двум правонарушителям, мальчикам, которые с ним бежали в шестьдесят четвертом, сейчас по пятьдесят четыре. Это Федор Самохвалов и Хамид Игматулин, пятидесятого года рождения. Ищи. Мне – подросток, тебе – золото.

– Как это? – инспектор заслоняется рукой от старика. В какое-то мгновение он узнает на чужом лице брезгливое подергивание уголком рта, это его подергивание, он уже ловил себя на том, что иногда вот так дергает ртом вместо постепенно истребленной привычки все обговаривать! Инспектор шепчет, взглядывая из-за локтя: – подростку ведь тоже… должно быть пятьдесят четыре, если он жив?

– Даже и не знаю, – выпрямляется старик, – как тебе удастся поумнеть к моему возрасту.

Глава третья. Одиночество любви, цветущая абрикоса и панцирь черепахи

Начальник следственного Управления внутренних дел написал заявление на отпуск за свой счет. Начальство удивилось, но разрешило. Через два дня после разговора со следователем инспектор уже стоял в ожидании поезда на вокзале с небольшим чемоданчиком в руках. Он был одет в длинное сшитое на заказ пальто, из-под приспущенных брюк выглядывали тупые носки толстоподошвенных шведских ботинок, на голове – шляпа, на шее яркий шарф (преобладающие цвета красный и коричневый), во рту – трубка. Инспектор осмотрел свое отражение в вагонном стекле подъехавшего состава и сам себе ужасно понравился.

В этом поезде вагонов «СВ» не было, инспектор купил целое купе и почувствовал недоумение и раздражение проводницы, как только вручил ей четыре билета.

– Прошу не беспокоить, – заявил он строго. – Чая мне не нужно, постель подготовлю сам.

– Все четыре? – подбоченилась проводница.

– Что – четыре?

– Все четыре постели подготовите себе сами?

– Обойдусь двумя. Позаботьтесь вовремя предупредить меня об остановке. Это маленькая станция. Стоянка, если не ошибаюсь, одна минута. Если проспите, остановлю поезд, и у вас будут неприятности.

Две постели инспектор использовал так: он лежал сначала на одной, чтобы смотреть в окно по ходу поезда, потом на другой, когда поменяли состав.

Выспаться ночью не удалось. Инспектор то открывал стекло – душно, то опускал вниз, наглотавшись прохладного ветра с привкусом пригорода. К пяти утра он решил пару кроссвордов и отследил несколько сполохов в небе – то ли зарницы, то ли молнии. Наконец, когда стало светать, он вытянулся на полке, закрыл глаза, и, вдыхая запах казенного белья, попытался представить, как выглядело место, в которое он едет, сорок лет назад. Станция, шахтерский поселок, школа, баня, грунтовые дороги. Интернат для малолетних правонарушителей. В легкой накатившей дреме он даже почувствовал странный запах. Это пахли цветы на дереве – на голых ветвях ни единого листочка, только крупные розовые цветы – неожиданный восторг весны.

… Была среда. Начало апреля. Путевой обходчик застыл на месте с большим дорожным молотком на плече. Его напарник остановился сзади, выискивая взглядом, на что тот смотрит.

– Абрикоса цветет, – протянул руку обходчик. – Рано в этом году. Хищно цветет!

Напарник нашел глазами дерево, неожиданное в черно-сером индустриале. Абрикоса стояла, застыв бело-розовым облаком у колонки недалеко от станции. Равным ей по цвету был, разве что, выцветший транспарант, растянутый на здании станции: «НАРОД I ПАРТIЯ ЕДИНИ!»

– Остался один состав на третьем, – сказал проходчик, неохотно уводя глаза от дерева. – Осмотрим путя после обеда.

– На пятом вагон стоит, – протянул руку напарник. Он работал недавно, можно сказать, был учеником обходчика.

– Как это там вагон стоит? – развернулся обходчик и прикрыл рукой глаза от солнца, – там же в полпервого скорый проходит!

– Стоит, – развел руками напарник.

Они бегут в горячем полдне ранней весны, молоток на плече мешает, напарник обгоняет обходчика и метров за десять до вагона останавливается в недоумении. Подбежавший обходчик опускает молоток на шпалы, открывает рот и медленно вытирает ладонью пот на лбу.

– Ни хрена себе, – говорит он почему-то шепотом. – Откуда же он взялся такой иностранный?!

Вагон стоит заблудившимся чудом. Он синий, на окнах – решетки, выкрашенные в черный цвет. Его размеры, длина и вообще общий вид настолько странные по сравнению с привычными вагонами, что обходчик даже посмотрел пару раз на небо, потому что объяснить себе наличие в таком месте и в такое время вагона на путях он не мог. Он подходит ближе и рассматривает двери вагона, странные замки и опечатанные пятаки пломб. Прикладывает ухо к нагревшемуся металлу. Мужчины задерживают дыхание.

– Чего там? – спрашивает напарник. Обходчик пожимает плечами.

– Ты вот что, – говорит он, осматривая колеса вагона, – ты на станцию беги, скажи про вагон. Пусть срочно подгоняют тепловоз и оттащат его в тупик, совсем они там размякли от жары!

Напарник уходил, оглядываясь, потом побежал. Он не слышал резкого сильного звука, от которого обходчик упал на землю и закрыл голову руками.

Несколько секунд он лежал, разглядывая сквозь пелену пота на ресницах крепления на колесах, потом сказал сам себе:

– Стреляют, кажись, – и медленно встал. – В вагоне стреляют!

Из вагона послышался детский плач. Обходчик дернулся сначала к двери, потом понял, что не открыть, схватил молоток и бил по странному замку, по пятаку пломбы, вдавливая ударами вмятины, и кричал, кричал… Ему казалось, что он успокаивает невидимого ребенка, на самом деле он в основном матерился. Разбив вдребезги замок, и обнаружив, что дверь все равно не открывается – нужно поддеть снизу, обходчик побежал за припрятанным на втором пути ломом. Обратно он еле тащился, ему казалось, что переплетенья рельсов наматываются на мозги. Когда от ударов ломом плач усилился, обходчик разрешил себе отдохнуть и попытался говорить с ребенком, крича в щель:

– Ты это самое, не дрейфь! Все уладится, сейчас я тебя открою. Не плач, отойди от двери подальше. Ты маленький? Совсем маленький? Видишь, уже большой, а плачешь!

Громкоговоритель крякнул и металлический голос сообщил, что на пятом пути скорый.