У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский

— Ну и кто? — нетерпеливо спросила Маша.

— Извини, но это не моя тайна.

— А, подруга называется! — обиделась Маша.

— Нет, но тебе было бы приятно, если бы я про тебя кому-нибудь что-нибудь рассказывала?

— Чего это ты будешь рассказывать? — насторожилась Маша.

— Мало ли. Что-нибудь личное.

— Да на здоровье! У меня ничего и личного-то нет, я вся на виду!

— Все равно, прости, не скажу. Да это и не важно. Важна суть.

— Ну, давай суть, — согласилась Маша с оттенком разо­чарования в голосе.

— Суть в следующем. Набравшись смелости, Ольга ста­ла наугад звонить по номерам и деловито говорить, что она продюсер солидной кинокомпании, у нее потерялся теле­фон такой-то актрисы, будьте любезны напомнить. Двое отказались, третья женщина согласилась с условием, что Ольга в качестве продюсера будет иметь ее тоже в виду. Ольга позвонила актрисе. И каково же было ее жестокое разочарование, когда актриса сказала, что она не забыла дневник, а оставила его в надежде, что его выбросят вместе с использованными газетами и журналами. Она сказала: «Я выкинула его, как выкинула всю свою прошлую жизнь. Вы говорите теперь не со мной, а с другой женщиной! Так что спустите эту гадость в мусоропровод». Ольга объясни­ла, что у нее уже начались неприятности из-за дневника со стороны Антона Б., то есть Брудницкого. И он не поверит, что Ольга это сделала, а если поверит, то будет копаться в мусоре. Актриса расхохоталась и сказала, что хотела бы на это посмотреть. Потом сказала: «Ладно, привозите, я сама его порву. А может, и нет. Если Антон из-за него бесит­ся, он может пригодиться!» И Ольга повезла его вместе с Ге­оргием на его машине, который не хотел отпустить жену ввиду опасности. И он оказался прав: тут же за их маши­ной увязались преследователи, которых Георгий вычислил. Он ехал быстро и переулками, но из-за пробок в Москве не­возможно оторваться. Поэтому они прибыли к дому актри­сы только на минуту раньше преследователей, но это дало им возможность беспрепятственно проникнуть в подъезд, а потом и в квартиру. Актриса встретила их радушно, пред­ложила кофе и чаю, с интересом схватила дневник и стала его листать, будто не сама его писала и вообще видит в пер­вый раз. Она там что-то читала и смеялась. И сказала: «Спа­сибо, он мне еще пригодится». И тут в дверь стали звонить и стучать. Георгий схватил по ножу в каждую руку, но ак­триса успокоила его и сказала, что нет никакой опасности. Она открыла дверь и впустила Антона, а это был, конечно, он, которому сообщили о передвижениях Ольги и Георгия, но охранникам актриса запретила входить в квартиру. Ан­тон спросил: «Так это твой дневник?» — «Да, мой!» — смело ответила актриса. «Я хочу его почитать!» — заявил Антон. И актриса согласилась. Ольга помертвела от ужаса, помня, какие выражения употреблялись в дневнике в адрес Анто­на. А тот начал листать дневник, безошибочно находя себя и, что удивительно, читал вслух, в том числе такие эпитеты, как: «Антон Б. сволочь», «Подлюка Антон Б.», «Всем извест­ный скот Антон Б.», «Антон Б., которого мало убить, а луч­ше повесить за ноги, чтобы мучился». И в таком же духе. Он читал, Георгий посматривал в сторону ножей, актриса легкомысленно хихикала, Ольга ждала трагедии, потому что никакой человек не в силах вынести таких оскорбле­ний — даже от женщины. Таким образом Антон дочитал до конца, швырнул дневник на стол и воскликнул: «И это все! А я-то думал!» После этого произошло невероятное: он обнял актрису, извинился перед Ольгой, пожал руку Геор­гию. И сказал актрисе: «Тварь ты такая, напугала меня до смерти, гадюка, давай отметим это дело!» — «Давай, скоти­на!» — весело откликнулась актриса и посмотрела на Ольгу специфическим женским взглядом, каким смотрят, когда хотят остаться наедине с мужчиной.

— Это как? — живо заинтересовался Галкин, которому захотелось, конечно же, узнать, как смотрит женщина, ког­да хочет остаться с мужчиной наедине, чтобы при случае распознать этот взгляд.

— На словах не объяснишь, — огорчила его Людми­ла. — Ольга поняла, сделала знак мужу и они ушли. По до­роге Георгий рассуждал, что странное дело: человек дол­жен жить и все больше понимать людей, а он, наоборот, чем дольше живет, тем меньше понимает.

— А я уже совсем не поднимаю, — вздохнула Маша, по­смотрев при этом почему-то на Галкина.

Галкин, не поняв этого взгляда, смутился и встал, ска­зав:

— Пойду, а то Серега там без меня. Ему тоже отдохнуть на до.

— Иди, иди! — напутствовала его Маша. Потом долго и задумчиво глядела в окно. И вдруг встрепенулась.

— Постой, Людмила! А ведь ты мне как-то рассказывала, что тоже дневник какой-то нашла!

— Не дневник, а блокнот. Я его в стол находок отнесла. Очень надо мне про чужую жизнь читать. А если бы это я была, я бы и рассказывать не стала. Я о себе не люблю и не умею, сама знаешь.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и приду­манном, — ничего, получается. И, главное, не так фанта­стично, как если бы о себе.

Никакой двоюродной сестры Ольги Витушанской у Люд­милы нет, есть бывшая одноклассница, подруга с такой фа­милией, которая Людмиле очень нравилась своей благо­звучностью.

История настоящая — и фамилия настоящая, соединя­ешь — все как в жизни.

ПОСТЕПЕННО

— Ольга жила со своим Георгием всегда очень разно­образно, — сказала Людмила и вдруг умолкла. Ей в голову пришло сравнение — постороннее, но подходящее к слу­чаю. Она знала, что в литературе сравнения помогают рас­крыть суть.

— Чего, живот заболел? — спросила Маша, видя, как Людмила словно прислушивается к себе.

— Да нет. Вспоминаю. Вот у нас рядом с домом военная комендатура. Ну, забор каменный, они его белят все время, тротуар чистый всегда, солдаты метут постоянно, а между тротуаром и дорогой голая земля и пыль. Может, там ходи­ли слишком часто или машин там много стояло, бензином землю удобряли, ничего на ней не росло. Смотрю однажды: приехали несколько крытых машин, оттуда выскочили сол­даты и тащат большие такие полосы земли вместе с травой.

— Дерн, — догадался Галкин, который, как мужчина, знал подобные вещи.

— Вот именно. Где-нибудь в лесу или в поле выкопали и сюда привезли. И уложили они этот дерн, будто готовый газон. Красиво стало — очень. Просто приятно мимо идти. Но трава скоро начала сохнуть. А ведь не осень на дворе, разгар лета, это неправильно. Солдаты ходят со шлангами, поливают, а трава все равно сохнет, хоть ты что. Они оград­ку сделали — палочки, реечки, чтобы никто не ходил, не топтал, потому что подумали, что, возможно, по этой при­чине. Но и это не помогло. Так и высохла, и пожухла вся тра­ва, стала вся серая, мертвая, а потом ветер дул несколько дней. И стало это все похоже на неприглядный пустырь. Так вместо красоты добились они противоположного эффекта.

— Если что в лесу или в поле растет, его в город тащить бесполезно, не приживется, — заключил Галкин.

— Ну и к чему это все? — спросила Маша, понимая, что не в траве соль.

— Я и говорю: не бывает так, чтобы сразу все цвело и пах­ло. Даже в семейной жизни. Ольга, имея высокий культур­ный уровень и довольно развитые духовные запросы, очень огорчалась, что Георгия культура совсем не интересует. И вообще мало что интересует, кроме выпить после работы с друзьями — и хорошо еще, если с друзьями, а может, и что другое, учитывая, что он иногда приходил очень поздно.

— Так поздно, что даже рано, — усмехнулась Маша.

— Ну, такого не бывало. Редко, по крайней мере. Конеч­но, Ольга могла бы принять сразу же в штыки такой образ жизни. Но она знала, что и мать Георгия, и его покойный отец отличались свободолюбивым и вспыльчивым нравом, и если что им не в корень, они тут же шли на принцип. Когда мать Георгия всего лишь в чем-то упрекнула отца Георгия, тот в одну минуту собрал вещи и ушел, второго раза не по­требовалось. Поэтому Ольга решила действовать постепен­но. Видит, например, что у Георгия с утра настроение вы­пить, она тогда ему говорит: «Ты вернись сегодня вовремя, у меня сегодня настроение ужин приготовить и вина вы­пить».

— Дома мужика спаивать — последнее дело, — заметила Маша.

— Не дома лучше?

Маша пожала плечами: решения этой дилеммы она не знала. Ее благоверному все равно, что дома, что не дома, если захочет — выпьет обязательно.

— И вот Георгий возвращался вовремя, Ольга покупала хорошее вино и они начинали проводить вечер. Правда, бы­вало так, что после хорошего вина Георгий спускался в со­седний магазин и приносил оттуда какую-нибудь гадость. Но иногда и не спускался.

— От количества зависит, — авторитетно сказал Галкин.

— Да нет, иногда это переходило в супружеские интим­ные отношения, после которых Георгий засыпал и ему было уже ни до чего. Кроме этого, Ольга покупала иногда билеты в кино, в театр, Георгий ворчал, но шел. Ему даже иногда нравилось. И так понемногу, потихоньку, постепенно, Оль­га создавала, можно сказать, дуэт, при котором совместное проживание может быть не только полезным, в смысле для общества и воспитания дочери, но и приятным. Георгий стал даже меньше выражаться нецензурной бранью. Мож­но сказать, жизнь наладилась, хотя было много разного, я об этом рассказывала. Но вдруг однажды Георгий пришел под утро в невменяемом состоянии, а когда Ольга упрекну­ла его, он начал говорить невообразимые вещи, что она над ним будто фашист в концлагере, что он живет с ней будто всегда под контролем, что без нее он был бы веселым и хо­рошим человеком, а с ней стал злой и выпивающий. Нега­тивный порыв Георгия был таким сильным, что он даже под­крепил его ударом по лицу Ольги. Маша ахнула: