Сотник и басурманский царь - Андрей Белянин

А пока сидят пленницы тихо, на судьбу свою горькую вздохами жалуются, все слёзы выплакали, уж и не ждут избавления. Понимают, что в другой поход ушли их отцы и братья, в другой путь унесли их верные кони, царёву службу исполнять, долг нести перед любимым отечеством. Сами-то знают: кто в басурманский плен попал да на невольничьем рынке продан был, тому назад дороги нет…

– Мам, а мам, как думаешь, доберётся Дашка до наших? – старшая дочка жену сотника спрашивает.

А та, хоть и у самой сердце не на месте, как может, своё дитя поддерживает:

– Дашка-то доберётся. Только бы атаман с казаками поскорей вернулся.

– А… отец как?

– Видела издалека, как он малую на коня своего посадил. Как с шашкой на басурман пошёл. Больше его не видела…

– Я видел, – подал голос Юсуф, цепь не отпускала его далеко от Ксении, что не радовало ни её, ни его. – Живой он.

– Живой, – чуть не разрыдалась Настасья. – Ты говори, говори, сынок!

– Какой он тебе сынок, мама?! – возмущённо вскинулась дочь сотника. – Он же разбойник и с басурманами заодно! Он не казак!

– Да, не казак, ну и что? Зато я сам видел, как его ведьма в плен взяла.

– Когда ты видел, врун?!

– Когда нас с тобой уводили! Ты в землю смотрела, а я по сторонам!

– Ой, ой, ой! Можно подумать, тебя из-за меня увели? Сам во всём виноват!

– Почему я опять виноват?! – невольно кинулся к Настасье кавказский юноша. – Зачем она всё время на меня наговаривает, а?

– Ксюшка, ну что ты в самом деле… – укоризненно обернулась мать.

– Да это же он с разбойниками увёл из станицы казаков! – разбушевалась старшая дочка. – А потом на нас напали басурмане!

– Тихо там! – неохотно рявкнул с места басурманский стражник, но разве ж буйную Ксению успокоишь…

– Ты во всём виноват! – проорала она и Юсуфа душить бросилась.

Не дожидаясь худшего, басурманин к ним подошёл, девчонку шибко ретивую назад к пленницам толкнул. А кавказец молодой с того вдруг вспыхнул гневно и сам басурманина в грудь шибанул как следует. Тот в сторону отшатнулся, зарычал, как медведь, и плеть ногайскую из-за пояса вытянул.

– А, шайтан-урус, выпорю обоих!

Только тяжёлой плетью замахнулся, как юноша и девушка, не сговариваясь, вперёд кинулись да цепью стальной его за ноги и опрокинули! Рухнул он с руганью, а жена сотника на него сверху первой навалилась:

– Ксеня, бегите! За подмогой бегите-э!

Пленницы всей толпой, единым духом вперёд грянули, стражника там, где лежал, и завалив. Покуда все опомнились, порядок навели, подзатыльники понараздавали, кого надо по разным углам рассадили, Ксения с Юсуфом уже исчезли в наступающей мгле. Догонять их по ночи не стали, прекрасно понимали, что и утром возьмут, никуда не денутся.

Ну это они так думали, а ребята, удирая, считали совсем иначе…

А в широком поле, ночь-полночь, казаки скачут. Усталые кони едва ноги передвигают, сами станичники словно из стали выкованы – усталости не знают, глаза горят, как у степных волков, ноздри хищно раздуваются, рыщут по сторонам, сдаваться не умеют, не из того теста сделаны, порода не такая. Скорее сами сдохнут, но погони не оставят и на том свете будут незримо коней за врагами гнать…

Сам атаман сутки в седле, ни сна ни отдыха, простым казакам примером служит, не из чувства долга служебного, а потому что сам из той же станицы. Не позволит никому настоящий атаман девушек да детишек обижать, чьи бы они ни были. А иные нынешние «казаки», в орденах да медалях от ворота до пуза, с погонами генеральскими, отродясь ладошки шашкой не мозолившие, и называться таковыми прав не имеют – степь трусов не терпит…

Сарам, главарь разбойничий, рядом с атаманом едет, в друзья набивается, с речами льстивыми пристаёт, с вопросами издалека подкатывается. Атаман казачий нос воротит, но слушать вынужден, хотя гнев нарастает.

– Сколько ещё?

– Совсем близко, э… – главарь радостно отвечает.

– Ты мне голову не морочишь?! Мы полночи с коней не сходим, а едем всё дальше и дальше от станицы.

– Ну конечно, не морочу! Я же обещал, значит, сделаю, слово Сарама!

– Угу…

– Слушай, а ты что, мне не доверяешь?

– Таким, как ты, верить – себя не уважать.

– Вот это ты зря… – горько вздохнул Сарам, сражённый прямо в чёрное сердце. – Хотя я понимаю ход твоих мыслей, дорогой. Разбойник, бандит, грабитель… как ему верить, да? Понимаю, понимаю, но вот всё равно обидно, честное слово!..

– Смотри, ещё не расплачься здесь, не ровён час, лошади засмеют…

– Не буду, дорогой… И знаешь, вот пока мы едем, давай я тебе тут одну важную вещь скажу. – Сарам голос понизил для таинственности, а сам, собака страшная, ножичек малый из рукава вытянул и верёвки начал резать тихонечко…

– Эта ведьма – она очень нехорошая женщина! Всех обманула. Меня – особенно! Поэтому я лично тебя к ней приведу, чтоб посмотреть в её бесстыжие глаза! А вообще-то с женщинами всегда так… мы с тобой знаем, да? Мы же мужчины… У тебя, дорогой, тоже, наверное, какие-то такие истории есть… Хочешь об этом поговорить?

Удивился атаман, левую бровь недоумевающе вскинул. Хотел было прямолинейной грубостью ответить, но удержался.

– Хватит балаболить-то! Где твоя ведьма? Где её шатёр, где все пленницы? И не отмалчивайся, воровская морда, с огнём играешь…

– Подожди, подожди! – оглянулся хитрый Сарам, изо всех сил изображая чистой воды изумление. – Вспомнил! Ночью всё иначе кажется. Не так, как днём, по-другому, понимаешь? Вот ещё немножечко проедем, за эту рощу, и свернём направо! Там уже точно всё покажу! Ну да, конечно, тут вот всё и было, там она вчера стояла… честное слово!

– А ну цыц! – атаман руку поднял.

– Что такое? – Вслед за атаманом и Сарам прислушался к далёкому стуку конских копыт.

Остановились казаки, привычно вкруг встали, клинками ощетинились. А стук копыт всё ближе и ближе, всё грознее и отчётливей. Минуты не прошло, как вырвался навстречу атаману могучий донской жеребец! И на спине его маленькая девочка из последних сил держится, едва от усталости с седла не падает. Ахнули казаки, а главарь разбойничий своего скакуна назад подал, верёвки подрезанные на руках рванул, а сам всё болтает…

– Слушай, какая маленькая, но смелая девочка! Тоже казачка, да?

– Да то ж Дашка! – изумлённо выдохнул седой Петрович. – Сотникова дочка…

Спрыгнули с сёдел станичники, ребёнка на руки приняли, водой из фляги умыли, попить дали, шумят, галдят, локтями толкаются…

– И впрямь Дашка! Да на батькином коне! А где ж сам сотник? Что-то недоброе творится, братцы… Пропустите атамана!

Пользуясь суматохой, Сарам быстренько соскользнул с жеребца, в сторонку отполз, к кустам поближе, и жухлыми листьями забросался по маковку. Атаман всех раздвинул, девочку на руки взял, она его узнала, чуть не заплакала…

– Там басурмане злые! Папка с ними биться пошёл… А мама с Ксюшкой бельё стирали…

– Так, понятно. По коням!

Мигом собрались казаки, усталости как не бывало, все рвутся в бой! Бегство главаря разбойничьего только тут и заметили…

– Ладно, чёрт с ним, свидимся ещё… Далеко не уйдёт, от нас не скроется, а сейчас другие дела важнее. За мной, братцы!

Как коршуны понеслись по ночной степи грозные станичники. Летят под ними верные кони, словно бы и отдохнули и выспались. Тоже чуют, когда у хозяев кровь кипит!

Первым атаман несётся, а к груди его дочка сотникова прижалась. Хоть и кроха, а успела, исполнила папкин приказ, добралась до своих…

А тем временем и утро настало. Солнышко на синее небо выкатилось, золотой рассвет весь горизонт расцветил, от края и до края, красками дивными. Воздух чист и свеж до сказочной невероятности, вся природа просыпается, птички поют, каждая букашка новому дню радуется. А по тропинке вдоль реки идёт-бредёт себе странная парочка…

Девица лет семнадцати, босая, с косой растрёпанной, в простом платье казачьем. Рядом с ней парень молодой, чуток постарше, в черкеске перепачканной, без кинжала, без папахи, в стоптанных чувяках. Идут, одной цепью скованы, друг на дружку мрачно косятся, а девица ещё и бубнит себе под нос без умолку что-то вроде «всёравноэтотывсегдаивовсёмвиноват»…

– Слушай, вот что ты всё время на меня ругаешься? Что я тебе плохого сделал? Думаешь, мне очень нравится тут бродить?

– Можно подумать, это я в твой аул пришла, – привычно огрызнулась сотникова дочь, устало садясь на траву.

– Ты опять? – Юсуф так же утомлённо рухнул рядом. – Я же говорил, что это была…

– Священная месть?

– Не важно. – Юноша подобрал два камня и, положив на один цепь, с размаху стукнул по ней другим. – Отойди, не мешай, вдруг осколки в лицо попадут…

– Всё равно же ничего не получается. Ты раньше с цепями дело имел? Ну или с железом вообще?

– Нет. Я не кузнец. Я лошадей люблю, табун пас, объездить могу любую…

– Так уж и любую? – пихнула его в бок Ксения.

Покраснел Юсуф, сам на себя рассердился, а потом улыбнулся в ответ, пошутил даже: