Боги войны в атаку не ходят (сборник) - Олег Тарасов

Григорьев, что без охоты доил литровый пакет сока, в некоторой растерянности повертел стаканчик, прокашлялся, выдавил глухо:

— Видел… пару лет назад. С мальчиком… похоже, сын. У неё… с Андреем вроде сложилось.

Кривые, рассечённые шрамом губы Фалолеева заёрзали, сжались — и вовремя: ещё чуть-чуть, и они выпустили бы фонтан пива, который от удивления, а может, от ненависти всколыхнулся внутри Фалолеева. Он преобразился едва ли не до трясучки: казалось, даже стеклянный глаз его, не могущий передать ничего, кроме равнодушной пустоты, ожил, наполнился страхом. Пока он пребывал в смятении, и коль упомянут был Андрей, Григорьев не удержался выложить давний вопрос. Скорее уже не из любопытства, а от жалости:

— Что, Ген, тебя на чужие деньги понесло? Из-за них ведь… а?

— Оно тебе важно? — зло, по-дьявольски выдавил тот, утрясая бунтующее пиво обратно.

Григорьев на тон обиделся: Андрей — случайный сосед, и то пару лет назад разговаривал нормально, спокойно и даже обмолвился: «Я уж махнул на эти доллары!» А тут… одно название — «вор», а разыгрывает святошу!.. Ну и он сам хорош, кто же спрашивает про деньги? Деньги есть деньги, люди их всегда желали, любой ценой.

Помолчали, отходчивый Григорьев попробовал «растопить» окаменевшего товарища:

— Ладно тебе, Андрей уже на эти деньги махнул!

— Ага, махнул, — прохрипел Фалолеев и, будто загнанный в угол разбойник, осмотрелся. — Ты верно угадал, отчего я разукрашенный-переломанный! Нашёл он меня, мразь, выделил! Остался бог войны из Мценского уезда с голой жопой и разорванной рожей! — прежняя, мастерская его ирония из-за роботоподобного голоса вышла жалкой. — Всё распродал, рассчитался, проценты такие вернул, что на наркоте не поднять, и всё равно, подстерегли в тёмном переулочке… Кент, сука, дождался часа своего, лично приложился…

— Понятно, — тихо вздохнул Григорьев и сам себе удивился: глубокой, искренней жалости к раздавленному человеку не было и в помине; довлело ясное понимание — тот своей волей свернул на кривую дорожку. Да что об этом говорить? Оба не маленькие, понимают!

— Ну и как нашли? — спросил он, не надеясь на искрений ответ. Однако тут Фалолеев обошёлся без грубости и тайн, ему захотелось выплеснуть бывшему командиру всю нелепость своего «залёта», заострить, подчеркнуть, что конспирацию ему раскрыли по причине от него не зависящей.

— Глупое стечение обстоятельств, — Фалолеев непроизвольно ухватил пластиковый стакан Григорьева и сжал яростно, с хрустом, брызгами. — Невезуха!

Григорьеву показалось, что Фалолеев ещё не вжился в новые и необратимые обстоятельства целиком, что парень ещё прокручивает в своей голове прошлое, и там, задним числом, мечтает перекроить судьбу.

— Меня в Мценске искали, в Коломне! Приходили ведь к тебе узнавать, откуда я родом, где учился? Приходили?

Григорьеву представилось, как утвердительно клонится его голова, как мрачно, со скорбью вытягиваются его губы, что должно было означать — приходили (отрицать тот разговор не имело смысла, откровенно подтвердить — неприятно самому себе). И хоть на деле голова его осталась неподвижной, а губы он поджал еле заметно, правда ясна была и так.

— А мне Мценск, Коломна даром не нужны — мелкие городишки, деревня! Да я не дурак по жизни, надеюсь, помнишь? Я в Москву рванул, там фамилию жены сразу взял — Чернышом стал, будь оно неладно! А «Фалолеева» даже не светил нигде — по уму всё делал, Михалыч, по уму…

Очень Фалолееву хотелось, чтобы кто-то проникся сочувствием к его судьбе-злодейке, которую он при всех своих математических победах и расчётливых уловках не смог переиграть.

— Квартиру купили, бизнес завертелся как по маслу, и хрен бы меня нашли, если бы я к другану своему в гости не сунулся. Его при училище служить оставили, в Коломне, и подъехал я как-то к КПП — договорились мы на природе гульнуть, а тут Кент со товарищи — справки про меня приехал наводить. Вот и вся встреча недружественных сил, нелепая и роковая…

Григорьев садился за руль с тяжёлым сердцем: Фалолеева всё-таки было жалко. Тот — покорёженный, задумчивый, остался под шатром, повторил официантке заказ и потянулся худой рукой к пачке сигарет.

— Что меня на чужие деньги понесло? — спросил Фалолеев сам себя, мрачно уставив единственное око на металлическую, блестящую свежей краской опору купола. — А кого бы не понесло?

Глава 17

Мелькнув прима-звездой — ослепительной, завораживающей, Лина в том вертепе больше не появлялась. Но единичного визита хватило, чтобы впечатление, рождённое ею в мужских сердцах, не исчезло бесследно. Напротив, с течением времени это впечатление обрисовалось в сказочное, эфирное наваждение. Фалолеев вспоминал Лину молча, обособленно, не желая допускать к дивному образу чужих комментариев, которые, как ему хорошо было известно, изобиловали бы пошлостью и грязью.

Андрей об очаровательной гостье отзывался высшей похвалой — медленно, с причмокиванием цедил: «Ничего девочка!», при этом глаза его вспыхивали оживлённым, азартным блеском. Несколько дней он порывался отыскать Лину в городе, теребил серую мышку насчёт адреса или телефона, но тщетно: знакомство его подружки-сводницы и Лины следовало бы назвать не знакомством, а случайным, одноразовым пересечением, и серая мышка при всём желании ничем помочь не могла.

Кенг в отношении Лины зубоскалил откровенно, с положенной бывшему зеку театральной манерностью и презрением ко всему человечески хрупкому. Сквозь плотоядный оскал самца он смачно пояснял, что следовало бы «без разговоров завернуть той красотке ласты и как следует вжарить!» Кент добавлял ещё парочку совершенно диких скабрезностей, заходился в восторге от собственной фантазии и гоготал, панибратски толкая Андрея разрисованным, сине-зелёным кулаком.

В такие моменты ненависть к Кенту просто разрывала Фалолеева на части. Он готов был придушить хозяйского кореша голыми руками: «Ты, ты, тварь синюшная, куда?! Куда суёшься, ходячая помойка!» Прожжённый урка намерение Фалолеева расшифровывал правильно и в ответ так же молча, но более выразительно, обещал поквитаться. «Разберёмся, Фаллос, кто есть кто, — с холодной насмешкой заявляли его пустые, безжалостные глаза, — придёт время, никуда не денется. А ждать я умею…»

…Фалолееву Лина попалась неожиданно. Он улаживал на багажной станции дела и обратно к городской улице шёл по высокой вокзальной платформе. Фигура, легко, грациозно выпорхнувшая из электрички, чёрные волосы, размётанные по плечам, словно поразили его молнией — Лина! Крепче поджав папку с документами, он наддал вслед ходу, боясь упустить из виду драгоценную добычу. Модный белый топик на загорелом девичьем теле приметно сверкал в толпе, а пару раз ему подарком стал мимолётный вид уже знакомой джинсовой юбчонки и стройных высоких ног.

Лина шла в город, к электронным часам, что возвышались над кассовым залом, и Фалолеев следовал неотступно. В лихорадочном потоке мыслей, соревнующемся с его частым пульсом, никак не зрел повод окликнуть девушку, которая, скорее всего, и забыла о единственной, размытой посторонними впечатлениями встрече с ним. «Что повод?! — ему захотелось сильно, с оттяжкой испинать свою робость, вдруг вылезшую каким-то редким, доисторическим зверем и запросто поборовшую его привычную непринуждённость. — Просто окликну: «Лина!»

Конечно! Конечно, она остановится на своё имя! А потом посмотрит… и обожжёт, осадит строгим взглядом тёмнозелёных глаз или отбреет сухой, ледяной фразой: «Что вам, молодой человек?» Ведь она… такая… как звезда… на каждую раскрытую ладонь не срывается…

Когда Лина, всё с той же неотразимой грациозностью, наметилась ступить на подножку троллейбуса, Фалолеев, не ожидая от себя поступка, схватил её за руку и увлёк назад. Резкий рывок сзади девушку напугал, она первым делом отшатнулась от фигуры за спиной, а потом обернулась с таким строгим, возмущённым видом, что у преследователя похолодела душа.

— Зачем троллейбус? — Фалолеев поспешил было объяснить неожиданное приставание, но стушевался и просто выпалил с чувством. — Сударыня, к вашим услугам авто!

Лина, оправившись от неожиданности, разглядела его и чуть улыбнулась прежней магической улыбкой «Мисс иллюзион». Сейчас выражением лица она хотела сказать, что развязный уличный наскок постороннего ей очень не по душе, но поскольку посторонний оказался далеко не посторонним, то в итоге она рада случившемуся, потому как перед ней смиренно стоит весьма и весьма интересный парень.

Лина захотела это показать одним лицом, без слов, и показ у неё, как всегда, отлично получился. Фалолеев расцвёл

— девушка прекрасно помнит вечер у Андрея, помнит его приятный, уместный комплимент, и вообще, помнит его! Это просто здорово! И сейчас же противная, вязкая граница страха, охраняемая тем самым доисторическим нахрапистым зверем и казавшаяся ему едва ли преодолимой, улетучилась. Растворилась от первого его крепкого натиска.