Русалка из Винсема - Эва Киншоу

Беатрикс, сильно загребая правым веслом, повернула к пристани. Заметно темнело. Огромная луна, непонятно откуда взявшаяся, повисла над Винсемом. Она была еще неспелой, неяркой. Отражаясь в воде, ночное светило тихо покачивалось на волнах, разбегающихся от лодки. Близилась ночь.

Ловко выскочив на настил, крепко привязав шлюпку, она стояла к каналу лицом. До чего чудесный вечер! Вот если бы рядом с ней стоял Корнелиус.

Вдруг молодая женщина спиной почувствовала пристальный взгляд. Ощущение было не из приятных: по позвоночнику пробежал холодок, в сердце закрался страх.

Миссис Мидволд резко обернулась — на берегу ни души, но ощущение страха не проходило. Беатрикс опустила глаза и — о, ужас! — ее глаза встретили немигающий взгляд огромной болотной гадюки.

Змея лежала на нешироком мостике, ведущем к берегу, и явно не собиралась уступать дорогу. Женщина, с трудом преодолевая страх, сделала шаг, другой и…

Нельзя быть такой неосторожной! Холодная вода разом смыла ощущение страха.

Упав между пристанью и берегом, она с головой ушла под воду. Почти сразу же резкая боль пронзила тело. Через мгновение Беатрикс поняла, что лодыжка правой ноги застряла между коряг, лежащих на дне. Слава Богу, голова ее торчала над водой, можно было дышать и звать на помощь. Что она и сделала.

— Помогите! На помощь! — как могла, прокричала она.

Примчавшийся верный Спай спугнул гадюку, та плюхнулась в воду и проплыла в метре от головы несчастной Беатрикс. Через минуту гадюки и след простыл. Наверное, та неслышно вползла в траву на противоположный берег и затаилась где-нибудь в укромном месте.

Беда была не в змее, а в корягах, которые намертво держали ногу женщины. Очевидно, на добрую милю вокруг в эту позднюю пору никого не было. После отчаянных попыток докричаться Беатрикс замолчала.

Ночь неумолимо надвигалась. Вода в канале стала почти черной. Страшно болела нога, стиснутая корягами. Поэтому о холоде Беатрикс не думала. Если ее хватятся в винсемском доме старики, им и в голову не придет искать ее у этой пристани. Да и каналов в округе находилось предостаточно, это был какой-то водный лабиринт. Все, она пропала!

Сколько еще удастся простоять по горло в воде, с жуткой болью в лодыжке и ногой, взятой будто в тиски! А если поднимется ветер и побегут волны, пусть мелкие, но вполне достаточные для того, чтобы она захлебнулась? А вдруг кому-то придет в голову сбросить в канал воду через шлюз из мельничного пруда в трех милях от Винсема? Если вода поднимается хоть на два дюйма, она точно погибнет.

Умница Спай стоял на пристани и смотрел на Беатрикс. В его глазах отражалась холодная луна. Пес не выказывал никаких признаков тревоги. Коротко тявкнув, ретривер убежал в камыши.

Когда у женщины не осталось сил даже на слабый крик, раздался знакомый голос.

Спасение походило на чудо.

…Корнелиус Мидволд, сбрасывая на ходу пиджак, в два прыжка оказался на пристани.

— Нога. Нога… — Слабым голосом проговорила Беатрикс.

Адвокат неторопливо развязывал галстук, вынимал из манжет запонки. Снял обувь. От его спокойных движений Беатрикс покинули тревога и отчаяние.

Опасливо спустившись в воду, стараясь не поднимать волну, нащупывая дно ногами, Корнелиус приблизился к ней и сказал:

— Не волнуйся, русалочка.

И с головой погрузился под воду.

Сколько времени он провел на дне, Беатрикс не заметила. Может, несколько секунд, может, минуту. Но наконец ее онемевшая нога освободилась, и через мгновение Корнелиус уже выносил ее на берег.

Миссис Мидволд тихонько поскуливала за компанию с собакой, та радостно прыгала рядом, тыча своим мокрым носом в саднящую лодыжку.

Посадив женщину на доски, хранящие дневное тепло, Корнелиус сильными ладонями огладил лодыжку и ступню. Весело произнес:

— Вывиха и перелома нет! До свадьбы заживет!

Она попыталась пошутить:

— До какой свадьбы, Корнелиус, до твоей или до моей? Наша-то была не настоящая.

— До нашей золотой свадьбы, девочка.

Он не спеша оделся.

— А теперь — в путь! — сказал он.

— Да я не могу идти! — взмолилась Беатрикс.

Мужчина легко подхватил ее на руки, и чуть ли не бегом пустился к усадьбе. Только в руках Корнелиуса женщина поняла, какой ужас только что пережила. Ее била крупная дрожь, одежда вся была в обрывках водорослей. В черной, пахнущей болотом тине… Господи, а какая гадкая была змея! Толстая, страшная. Могла и укусить. О!

Адвокат нес Беатрикс на руках по дорожкам, лестнице, коридорам. Ногой открыл дверь в комнату.

Первым делом Корнелиус усадил пострадавшую в кресло и на несколько секунд исчез. Затем она услышала его спокойный голос:

— Как ты относишься к рюмке хорошего французского коньяка?

— П-положительно, — дрожа от холода, даже немного заикаясь, прошептала Беатрикс.

Корнелиус появился с серебряным подносом, успев заглянуть в ванную комнату. Там уже во весь напор из кранов хлестала вода.

Опустившись перед Беатрикс на колени, он еще раз, уже при ярком свете ламп, исследовал лодыжку.

— Я был прав. Ни вывиха, ни перелома. Обойдемся без врача. И ничего не говори своим старикам. Представляю, как они будут переживать. Хватит того, что испытал я сам. Ты бы видела, с какой напуганной мордой ко мне бросился Спай, как только я вышел из машины. Я битый час искал тебя. Дурак, не догадался сразу бежать за собакой.

— Неужели я проторчала в воде целый час? — в ужасе проговорила Беатрикс. — Боже мой! Я так напугалась гадюки, знаешь, она была такая гнусная, с мерзким зигзагом на спине, что и не помню, как свалилась в воду.

— Все позади, — сказал Корнелиус. — Тебе прежде всего нужно успокоиться, и не думать о гадюках, корягах и прочей чепухе.

Говоря эти слова, он умело снимал с Беатрикс перепачканные джинсы, трусы, стягивал кофточку и рубашку. Его сильные руки касались ее тела нежно, были горячи как угли.

Она хотела встать и протянула было руку за халатом, как мужчина произнес:

— Я отнесу тебя сам. Слава Богу, умею это делать.

Опустив Беатрикс в ванну с благоухающей пеной, он стал сильными пальцами растирать ее ноющую лодыжку.

Молодая женщина смотрела на его спокойное лицо и даже не удивлялась, что не противится тому, что рядом с ней, лежащей нагишом в ванной, стоит тот, кому ее в таком виде наблюдать не полагалось.

Боже, он раздел ее, и она не смутилась оттого, что его взору предстали груди, живот, лоно.

И вот, постепенно, вместе с живительным теплом, в ней стало нарастать чувство стыда. Прикрыв ладонями грудь, Беатрикс тихим голосом вымолвила: