Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко

– Оставь, отец, свои интриги, – Максимилиан упрямо тряхнул кудрями, опускавшимися красивыми волнами из-под малинового берета на плечи. Он только что вернулся с охоты и ещё не успел снять охотничий костюм. – Не хочу брать объедки со стола Корвина. Тем более что жена его, Беатриче Неаполитанская, стара, как ночь.

– О чём ты говоришь! – в сердцах воскликнул старик. – Вы с ней ровесники.

– Нет, отец, мне милее герцогиня Анна Бретонская.

– Бретань ещё дальше Бургундии! Это же на северо-запад от Франции, – Фридрих начинал выходить из себя. – Как ты будешь защищать эти земли?

– Мне помогут англичане и герцог Люксембургский, – упрямствовал Максимилиан.

– Постой! – осенило старого императора. – Нас в Германии ждут послы из далёкой Московии. Есть другая партия для тебя. Не менее выгодная, чем Бургундское или Бретонское наследство. Посватайся за дочь Великого князя Ивана. Наш посол Поппель говорит, Московия богата и могущественна. С Великим князем Иваном водит дружбу ненавистный нам Корвин. Его побаивается король польский Казимир. Турецкий султан подходит к нашим рубежам, а в сторону московитов и взглянуть боится.

– Я подумаю об этом, отец, – наконец уступил Максимилиан. – Но кот в мешке мне не нужен. Прежде я должен взглянуть на невесту или хотя бы на её портрет.

– Подбрось пару поленьев в очаг, – попросил Фридрих и добавил мягко в знак примирения, – не простудись. Ты слишком разогрелся на охоте и вспотел. Пойди переоденься, а я пока займусь алхимическими опытами. Глядишь, найду золотой камень или открою эликсир бессмертия.

В поисках императора московские послы метались по всей Германии и слали государю своему одно послание печальнее другого. Ответ из Москвы был один: «Христос терпел и вам терпеть велел. Терпите, и воздастся вам». Наконец 25 июля, в день Святого Якова, свершилось чудо. Послы застали имперскую семью во Франкфурте на рейхстаге, куда со всей Германии съехались курфюрсты, князья и депутаты городов. В хронике одного из немецких городов сказано, что Фридрих «принял послов из Московии в их одежде». Так отличался крой скорняков и портняжек московских от западного, что удостоился отдельной записи.

Фридрих и Максимилиан спустились к послам вниз на несколько ступенек и протянули Юрию Траханиоту и его спутникам руку для приветствия.

После этого посол отступил два шага и произнёс речь на ломбардском языке. Текст переводил советник императора доктор Георг фон Торн. Эту речь записал и сохранил хронист соседнего с Франкфуртом городка:

«Мой господин Великий князь Московский Иван, – говорил посол, – шлёт поклон императорскому величеству. Некий Николай Поппель, слуга императорского величества, будучи в прошлое время у государя моего, рассказал много хорошего об императорском величестве и его замечательных подвигах. Поэтому мой господин отправил послов для передачи императорскому величеству некоторых подарков для установления с ним дружеских отношений. Мы имеем указание говорить с Его Величеством в присутствии немногих, и просим назначить место и время для выслушивания нас, – закончил посол.

После этого Юрий Траханиот преподнёс в дар от Иоанна Васильевича три драгоценные шубы: одну из горностаев, другую из соболей, третью из белок.

Спутники его, Иван Халепа и Костя Аксентьев, преподнесли императору каждый по беличьей шубе.

Фридрих поручил доктору Георгу фон Торну поблагодарить послов на ломбардском языке и пригласить на аудиенцию утром следующего дня.

О чём говорили они – неизвестно. Тайна сия осталось недосягаемой для хроник немецких и летописей московских.

Дело шестое. Жизнь – не вечна. Все под богом ходим

Ночь уже сбрасывала с себя чёрный покров. Иван Молодой остро чувствовал это, хотя очертания предметов, населявших просторную великокняжескую горницу, оставались прежними – одинаково размытыми, неясными и призрачно-безжизненными – в любое время суток. Плотно запертые ставни не пропускали дневной свет, и лишь сиротливая свеча, вернее, то, что от неё осталось, говорила о том, что здесь ещё теплится жизнь.

Иван не выносил яркого света, потому что при нём острее ощущалась вся его немощность. Единственный наследник и правопреемник Великого князя Московского, он и сам не хотел видеть себя беспомощным и перед другими стыдился проявить слабость свою.

Боль в ногах утихала под утро. Это был единственно возможный ориентир во времени, который ещё был доступен ему, словно железной цепью прикованному к постели тяжким недугом. Только тогда он засыпал, но ненадолго, на час, другой; потом опять просыпался от адской боли, распирающей ступни ног изнутри. Боль, обжигающая огнём, подходила к коленям, выворачивая их наизнанку, потом проникала в мышцы голени, вызывая судорогу, и поднимаясь вверх, доходила до бёдер, а, отходя от них, с разбегу вклинивалась в поясницу. С этого момента страшная ломота в ногах, суставах, мышцах длилась весь день и ночь, пока к утру, словно насытившись страданиями несчастного, не отпускала на короткий миг свою жертву.

Сегодня он не смог заснуть и лежал обессиленный, боясь шелохнуться и спровоцировать неосторожным движением новый круговорот нечеловеческих мучений.

– Зачем Господь послал мне такое наказание? – думал он, мысленно восстанавливая в памяти отдельные картинки из прошлой жизни и пытаясь связать их в единое целое.

Вот он десятилетним мальчонкой забился в угол великокняжеских саней во время похода батюшки на Казанское царство. А вот четырнадцатилетним подростком, потом – девятнадцатилетним юношей, сидит на великокняжеском троне, принимая в отсутствие батюшки, занятого походами на Великий Новгород, литовских и персидских послов. Может быть, не нужно было ставить своё имя рядом с отцовским на монетах, отчеканенных на государевом монетном дворе – пытался найти Иван хоть какую-то зацепку, за которую мог быть так наказан судьбой. – Нет, не за это покарал его Господь. Суета сует, тешившая тщеславие тринадцатилетнего мальчишки. Не по своему хотению, но по воле батюшки свершилось деяние сие… Зато в стоянии на Угре он пошёл наперекор отцу и не увёл войска с поля предполагаемой битвы вглубь страны …и отступили золотоордынцы во главе с ханом Ахматом. Так Русь навсегда освободилась от монголо-татарского ига. За это ослушание он наказан? Вряд ли.

Наконец осенило. Как сразу не вспомнил? Был грех, и совсем недавний. Пять лет назад вместе с отцом воевал Тверское княжество, руку на дядю своего, князя Михаила Борисовича, поднял. Слава Богу, успел тот в Литву бежать! Иначе смерти не миновал бы. Перехвачен гонец с тайным письмом: готовил дядя союз с польским королём против батюшки. Сватался за внучку Казимира, а она ему в дочери годится, подбивал подданных своих к измене. Где граница между добром и злом? Какое наказание заслуживает измена? Что лучше – простить или убить? Почему так просто отнять жизнь в наше время? Неужели не стоит она ничего? Но ведь и Каин убил Авеля, и не был наказан. Хотя кто знает, что было на душе у него? Может, терзался всю оставшуюся жизнь? Ведь боль душевная куда сильнее телесной. Уж как тяжело переживал смерть матушки. Иван застонал. Не то от боли, не то от горечи. Изменилась жизнь его с приходом в дом царевны Софьи. Делал всё, как велит сыновий долг: почтение мачехе оказывал, батюшку во всём слушался. А что в ответ? Косые взгляды, наговоры. Даже наследство матушки – ожерелье с каменьями и другие прикрасы – Софья тайком своей племяннице отдала. В Тверь бы уехать. Как никак сделал батюшка его Великим князем Тверским. Так не пускает, возле себя держит, в преемники себе готовит. Неуютно всю жизнь под надзором быть. Может, и не зря Господь болезнь дал. Не его это дело – государством управлять. Так батюшка и тут наперекор судьбе поступил. Вызвал из Венеции лекаря, который обещал за две недели на ноги его поставить. Сказывают, прибыл уже в Москву и сегодня появится во дворце.

Вот почему не спалось Ивану Молодому в это утро. Страшился он перемен, но были они неизбежны.

– Этот сундук поставьте в углу, а этот у окна, – резкий скрипучий голос вывел его из полудрёмы. Говорили на ломбардском наречье, поэтому слов Иван Молодой не разбирал. Маленький человечек, стоящий у двери, ловко раздавал указания слугам. Те суетились, безропотно подчиняясь каждому взмаху его руки. Незнакомец подошёл к окну и настежь распахнул ставни. Сноп яркого света ворвался в горницу, вырывая из полутьмы кровать, где покоился немощный наследник московского трона, сундуки с лекарским скарбом и посреди покоев – громадную печь с каким-то диковинным котлом. Иван прикрыл глаза рукой и этим неосторожным движением открыл дорогу для боли, однако, усилием воли заставил себя рассмотреть незнакомца.