История Рай-авеню - Дороти Уннак

— Два полицейских, возвращаясь с Батгейт-авеню, где случилось какое-то происшествие, проезжали мимо этого холма, который вы, мальчишки, называете Змей-горой, и они видели Стэнли Пейсека. Они видели, как он убивает Сташева. Как он ударил его лопатой по голове.

— Они это видели?

— Они видели, как он убивал, Юджин.

Мальчик потерял сознание и упал бы на пол, если бы отец Келли не подхватил его. Держа Юджина на руках, священник поразился, какая развитая мускулатура у него была, хотя на вид мальчишка довольно изящен. Он аккуратно опустил Джина на пол, подложил ему под ноги телефонную книгу, расстегнул куртку и рубашку. Он поднес к носу мальчика холодный, горьковатый кофе, запах которого привел мальчика в чувство.

— Лежи спокойно, не пытайся встать. Дыши глубже, сынок, не шевелись. Сейчас все будет хорошо.

Когда Юджин пришел в себя, отец Келли усадил его в кресло, дал чашку кофе и стал с интересом наблюдать, как лицо мальчика, казавшееся таким безжизненным, начинает оживать.

Наконец, сидя напротив мальчика, священник заговорил тихим голосом.

— Этот Сташев, он был никчемным человеком. Он был пьяницей, грубияном и самодуром. Пейсек точно такой же. Они — два сапога пара, — глаза отца Келли сузились, и, впервые за все время разговора, Юджин отвел взгляд.

— Есть что-то еще во всей этой истории, что беспокоит тебя? — когда мальчик кивнул, священник продолжил: — Может, будет лучше для нас обоих, если мы пройдем в исповедальню? Хорошо. Иди первым, я последую за тобой.

В знакомой, уютной темноте исповедальной, Юджин О’Брайн старался подавить в себе какие-то неприятные сексуальные позывы. Он уже освободился от чувства отвращения, которое испытал после физического контакта с этим полуживотным типом, с этим монстром. Но он чувствовал, что его душе грозит смертельная опасность из-за прихотей его плоти. Казалось, в нем борются два человека, каждый из которых хочет господствовать над другим. Джин знал, что он умный человек с сильными религиозными наклонностями. Но порой ни его ум, ни религиозный пыл не могли противиться прихотям плоти. Он хотел бы умертвить свою плоть, которая толкала его к отречению от самого себя и к погибели. Эта раздвоенность была непереносима.

Молодой священник понимал его. Все это ему знакомо. Молодые люди во все времена губили себя и свои души, вступая в противоестественные связи.

Церковь рекомендовала таким молодым людям поскорее жениться, а юным семинаристам побольше молиться, принимать холодный душ, заниматься спортом и просить помощи у Бога. Все это им доступно. Нужно только честно признаться в пороке и бороться с ним.

— Ты действительно хочешь стать священником, Юджин?

Чистый монашеский голос по другую сторону разделявшей их решетки звучал уверенно. Его призвание было даровано ему высшими силами.

— Другого мне не дано, отец.

Священник спросил, хочет ли он еще в чем-либо исповедоваться: нарушении долга, недостатках, уклонении от своих обязанностей. Он понимал, что причиной страданий мальчика было тщеславие. Само его желание унизить себя продиктовано тщеславием. Он уже встречался с подобным. Знал, что Юджину придется многое преодолеть в себе. Но также знал, что мальчик на правильном пути. И хорошо, что он находится среди иезуитов.

Прежде чем отпустить ему грехи, отец Келли сказал:

— Я думаю, Юджин, что ты вернешься в семинарию. Мне кажется, тебе поскорее нужно возвращаться туда.

— Да, отец. Да. Я хочу вернуться.

Выйдя из церкви и направляясь к своему домику, чтобы наконец позавтракать, отец Келли обернулся и посмотрел на коленопреклоненного мальчика, шепчущего молитвы, замаливавшего свои грехи. Он ждал какого-то знака, подтверждения того, что поступил правильно. Его вдруг осенила мысль, что Юджину О’Брайну это испытание ниспослано свыше. В этом мальчике он чувствовал какую-то страстность, которая позднее будет направлена в нужное русло и послужит прославлению имени Божьего.

Он все более убеждался в этом. Отец Том Келли перекрестился, прочел короткую молитву и покинул темные, таинственные пределы церкви св. Симеона. Его ждал завтрак.

Глава 11

Данте удивляло, что его вовсе не волнует смерть Вальтера Сташева. Он видел Бена и Чарли, которые бросались друг в друга снежками, и Уилли, стоящего в стороне. Все поглядывали в сторону 181-й улицы, поджидая его. Он должен рассказать им, как разворачиваются события.

Он прошел мимо составленных в треугольник лавок, которые находились одновременно на авеню Антони, 181-й улице и Гранд-Конкорсе. Смахнул снег со скамеек и сел на спинку одной их них, поставив ноги на деревянные перекладины. Ребята смотрели на него и ждали, что он им скажет. Он понял, что никто еще ни с кем не говорил о случившемся, после того как они разошлись по домам вчера вечером.

Данте сразу взял быка за рога:

— Уилли, твой отец сделал то, в чем его обвиняют?

Уилли Пейсек выпрямился, выпятил грудь, поднял голову. Он кивнул и ухмыльнулся:

— Да, прямо на глазах у полицейских, чертов дурак.

Чарли и Бен обменялись взглядами, а потом посмотрели на Данте.

— Что он делал конкретно, Уилли?

— Ты же сам знаешь. Об этом писали в утренних газетах. Он стоял над Сташевым и молотил по нему лопатой, крича при этом во всю глотку: «Умри, негодяй, я же сказал, что убью тебя». Тогда полицейские выскочили из автомобиля, и они видели, как он проломил Сташеву череп лопатой. А полицейским он сказал: «Вот видите, я же сказал этому негодяю, что убью его, и сделал это».

Уилли пританцовывал на месте, прыгал с ноги на ногу. Наверно, потому, что у него мерзли ноги, но со стороны могло показаться, что он веселится. Он окинул ребят взглядом и пожал плечами, как бы говоря: ну и что такого, подумаешь. Что-то во взгляде Бена Херскеля заставило его прекратить свой танец.

Бен был гораздо выше ростом всех остальных. На нем не было шапки, и ветер развевал волосы. Он вел себя отстраненно, как кто-то осведомленный о событиях, но не вовлеченный в них. Будто непричастен к тому, что произошло. Он пристально смотрел на Уилли, как на любопытное, странное, непонятное существо.

Уилли глубоко вздохнул и попытался вовлечь Бена в то, что случилось.

— Слушай, Бенни, а у евреев когда-нибудь исповедуются?

Бен засунул руки еще глубже в карманы вельветовых штанов и не ответил.

Тогда Уилли повернулся к Данте:

— Черт возьми, а не хочет ли этот парень пойти и разболтать про все? Может, он собирается назвать кое-какие имена, и все такое. От этих евреев, знаете, всякое можно ожидать.

Бен не проронил ни слова.

Данте сказал:

— Уилли, нам всем надо забыть о том, что произошло. Мы там не были, — он обвел взглядом всех ребят, и они согласно кивали головами. Бен надул щеки. Он как бы спрашивал: где мы были?

— Да, но как насчет брата Чарли? Этот парень собирается стать священником.

Чарли вынул руки из карманов куртки. Его красные от холода, закоченевшие пальцы схватили Уилли за воротник куртки.

— Мой брат к этому не имеет никакого отношения. И тебе до него не должно быть дела. — Он повернулся к Данте: — Он уехал назад в семинарию сегодня днем.

— Кто хочет высказаться? Уилли, ведь твоего отца арестовали. У тебя есть что сказать нам? Сейчас самое время.

Уилли ухмыльнулся, и это была довольно зловещая ухмылка.

— Хорошо. Тогда покончим с этим. Согласны?

Данте протянул руку, и все положили руки одна на другую. Бен вдруг выхватил свою и повернулся к Уилли:

— Запомни, Пейсек. Что касается тебя, то я остаюсь при своем мнении. Для меня ты всегда был и останешься таким же дерьмом, как этот Сташев или твой старик. Так что держись лучше от меня подальше. Я тебя не знаю и знать не хочу.

Он резко повернулся и пошел в сторону закусочной своего отца.

Уилли смотрел ему вслед. Его лицо исказила злоба.

— Чертовы евреи, все они одинаковые, — сказал он.

— Да? — спросил Данте. — Догони-ка Бена и скажи ему это. Давай, Уилли.

Уилли пнул ногой кусок льда. Ему не нужно было смотреть в глаза ребятам. Он понимал, что в их отношении к нему ничего не изменилось. В тот вечер он не стал ближе им, не стал их другом.

— Мне нужно идти. Меня ждет работа, — сказал он и пошел прочь, не оглядываясь.

Дэнни и Чарли направились вместе к Гранд-Конкорсу. Они смотрели, как мимо них по великолепной главной улице Бронкса проносятся автомобили. Наконец Данте сказал:

— Что ты обо всем этом думаешь, Чарли?

— Черт, я не знаю.

— Я хочу сказать, какие у тебя чувства после того, что мы сделали?

Чарли пожал плечами, не спеша с ответом. Он хотел, чтобы Данте первым высказался по этому поводу.

Черноволосый мальчик заговорил тихим, рассудительным голосом:

— Ты знаешь, что мне кажется очень странным? Не случившееся с отцом Уилли. А то, что я не испытываю никаких чувств. Я ничего не чувствую.