Коплан сеет панику - Поль Кенни

Имя инженера Харальда Олафсона очень часто упоминалось во время этих допросов, и на его имя был выписан ордер на арест, но найти его не удалось.

Первые показания Бернхофта, обвинявшего Брондстеда в том, что он инициатор и настоящий руководитель заговора, не были приняты всерьез: разве не он начал преследование, открыв махинации, заподозрить в которых его было совершенно невозможно?

Однако, несмотря на свое молчание, Коплан знал об истинной роли промышленника, круг неумолимо замыкался на нем. И Коплан хотел использовать последние часы пребывания бизнесмена на свободе для разговора один на один.

Он нашел его в кабинете на заводе рыбных консервов, около половины седьмого вечера.

Брондстед постарел лет на десять. Согнувшийся, с дряблыми чертами и поблекшими глазами, он встретил Коплана так, словно тот должен был отвести его к палачу, приводящему в исполнение приговоры.

— Я могу вас немного успокоить, — сказал Франсис, пожав ему руку. — Во всех пяти странах, охваченных вашей сетью, войска охраняют ядерные отходы от покушения на них. Опасность полностью устранена, и захват террористов всего лишь вопрос дней.

В глазах Брондстеда вспыхнула искорка, но он тут же вернулся в состояние мрачной подавленности.

— Это не вернет жизни и здоровья жертвам катастрофы в Хинкли Поэнте, — выговорил он.

— Увы, нет, — признал Коплан, усаживаясь в кресло. — Но ваша драма распространяется на всех тех, кто помогал вам и еще не знает о последствиях разглашенных ими сведений.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил своему собеседнику.

— Видите ли, Брондстед, — продолжил он, когда оба закурили, — эти арабы ловко вас обманули. Они просили вас присылать кучу деталей, чтобы Бернхофт мог извлекать из них единственную, имеющую значение: местонахождение резервуаров. Все остальное было пустяком, не служило ничему, кроме вовлечения ваших информаторов в чисто шпионское предприятие. Наказания, ожидающие их, будут очень суровыми. Лично я хотел бы избавить их от кары правосудия.

Исландец пристально посмотрел на него, потом произнес:

— Но как вы сможете это? Ведь не удастся парализовать деятельность всех служб безопасности, уже вовлеченных в дело?

— Разумеется, нет, но ячейки сети еще слишком широки, и я нашел способ дать вашим агентам уйти сквозь нее. Вы распускаете вашу организацию в последней передаче сегодня вечером, в обычный час.

На лице Брондстеда отразилось безграничное удивление.

— Как? — ошеломленно спросил он. — Вы мне позволите...

Коплан кивнул:

— Не знаю, как это скажется на моем послужном списке, но я принимаю риск. Ради вас и ради них.

Через час на телерадарной станции, охранявшейся двумя полицейскими, Коплан и Брондстед вошли в аппаратную телепередатчика.

На верхушке решетчатой башни радиоволновый рефлектор повернулся по оси, нацелился на небо.

Стоя возле Брондстеда, который дрожащей рукой подносил микрофон ко рту, Франсис Коплан прошептал:

— Будьте лаконичны и убедительны.

Брондстед кивнул, потом бесцветным голосом, но четко произнося слова, сказал:

— Говорит номер первый... Всем... Это моя последняя передача. Немедленно прекратите посылку информации, уничтожьте ту, которая есть у вас, предупредите ваших информаторов. Специальные службы обнаружили нашу организацию, с минуты на минуту я буду арестован. В первую очередь уничтожьте ваши приемники, не оставляйте ничего компрометирующего и навсегда порвите все контакты. Наша миссия завершена... Прощайте.

Силы его кончились, и, когда затихло последнее слово, он внезапно упал в обморок.

Его тело свалилось вперед, голова стукнулась о подставку микрофона. По смертельно бледному лицу Коплан понял, что не выдержало сердце. Он отвернулся от аппарата и громко крикнул:

— Сдавайтесь, Брондстед! Вы арестованы!

Затем он опрокинул микрофон локтем, зная, что его слова и грохот вызовут ужас у слушателей, потом выключил передатчик.

Он осмотрел лежавшего без сознания, не нашел пульса. Одним прыжком проскочив аппаратную, он распахнул дверь и крикнул дежурившему в зале усилителей оператору:

— Быстро! Вызовите «скорую»... Брондстед умирает.

Коплан вернулся в Париж через день.

В Исландии следствие продвигалось гигантскими шагами.

Сурово допрошенный и потом сведенный на очной ставке с Бернхофтом Хельгасон выдал следователям все недостающие звенья. Брондстед умер по дороге в больницу. А Коплан окончательно раскрыл его роль одураченного сообщника, обманутого в чистых намерениях, чья память не должна быть запачкана.

Так что Франсис вошел в кабинет Старика с чистой совестью и чувством удовлетворения от выполненного долга.

— Что за махинации? Как получилось, что Брондстед смог связаться по радио со своими агентами на местах, хотя уже сорок восемь часов находился под вашим контролем? Как получилось, что вы вмешались слишком поздно, когда передача закончилась?

Эта суровая нотация не застала Коплана врасплох. Он догадывался, что его коллеги, поставленные прослушивать эфир в доме Гертруд Карлсон, сразу же отправили рапорт в Париж.

— Я сам стал жертвой обмана со стороны местных властей, — уверил он с полным спокойствием. — Брондстед пользовался большой поддержкой в городе и даже сохранил симпатию следователей. Когда он выразил желание в последний раз осмотреть то, что построил в Акюрейри, ему не отказали в последней просьбе.

— Вы ведь знали, для чего служил передатчик? — взорвался Старик. — Вы знали дни и часы его выходов в эфир.

— Ну да, — признал Коплан без особых сожалений. — Меня задержали у дверей... Я не мог ходить за ним по пятам. Вмешаться должны были исландцы.

— В общем, мы не узнаем, кто во Франции передавал сведения нашему филантропу!

— Может быть, узнаем... От стюарда Йонссона, арестованного вчера. Но я охотно соглашаюсь с вами, что будет очень трудно установить их вину за отсутствием решающих улик.

Старика чуть не хватил удар.

— Вас это, кажется, не особо волнует? — рявкнул он, испепеляя подчиненного взглядом.

Но Коплан не дрогнул.

— Честно говоря, эта частичная неудача не волнует меня до такой степени, чтобы лишить аппетита, — признался он. — Все эти несчастные атомщики, озабоченные будущим себе подобных, проживут несколько месяцев в постоянном страхе. Это достаточное наказание, на мой взгляд.

Делая вид, что не замечает ярости своего шефа, он добавил миролюбивым тоном:

— Между нами, эти атомные отходы — худшая язва нашей цивилизации. Ни один способ складирования не является полностью надежным в долгосрочном плане, а масса отходов не перестает увеличиваться. Кстати, насколько велики результаты бедствия в Хинкли Поэнте?

Досада Старика улеглась.

— Я мало знаю, — ответил он. — Это станет известно лет через десять... Но факт, что радиоактивное облако дошло до Австрии, а в Париже за двадцать четыре часа было собрано в двадцать пять раз больше радиоактивных осадков, чем обычно.

С этого момента разговор перешел на дьявольскую диверсию, и Коплан сообщил:

— Хельгасон, который был правой рукой Бернхофта, в конце концов раскололся. Группа, имевшая задание взорвать резервуары, установила две бомбы цилиндрической формы взрывного и одновременно зажигательного действия, которые должны были взорваться с интервалом в день. Это, как кажется, был только эксперимент. Бернхофт блефовал, утверждая, что последующие нападения неизбежны. Тем не менее я думаю, что меры безопасности лучше оставить в силе.

— А личность этих подонков установили? — забеспокоился Старик.

— Они за решеткой. Вернулись в Исландию на траулере, подобравшем их в Шотландии. «Вернулись» не очень удачное выражение, потому что все трое разных национальностей. Один — ирландец, бывший член ИРА; второй — прирожденный анархист родом из Испании, а третий — палестинец.

— Они вместе со своими главарями предстанут перед международным трибуналом и будут повешены, — предсказал Старик.

— Им повезло, — сказал Франсис. — Попади они в мои руки, я бы устроил им сюрприз: не слишком долгое пребывание при смертельной дозе облучения заставило бы их сдыхать медленно. Так они лучше поняли бы эффект своего террористического акта.

Старик оперся на скрещенные руки.

— Хороших идей у вас много, — пробурчал он, исподлобья глядя на него. — Вы расточаете сокровища своего воображения то на мечты о казни, то на саботаж ареста. А организаторов этой необъявленной войны против белой расы поймать будет невозможно, я полагаю?

— Если только все заинтересованные страны не пообещают слепого возмездия при первой же диверсии в будущем. Я не вижу, как помешать им вредить, — сказал Коплан. — Даже Бернхофт не знает их настоящих имен. Они растворились среди семидесяти миллионов арабов, живущих в разных странах. Мы пресекли их поползновения, это главное.