Будущее настоящего прошлого - В. Нюхтилин

Если же ответить отрицательно, то есть, что информация не может быть материальной, то материальное время, не нарушив таким же интересным для физики образом закона сохранения вещества, не может перейти из своего материального состояния в нечто нематериальное. Куда же тогда исчезла бы эта материя в составе материального Времени? Куда б осыпалась? А ведь весь абсурд начался с простого и такого любимого в среде теоретиков действия — Время сделать материальной субстанцией.

И что же получается? Если мы хотим понять Случай, то мы понимаем, что нам надо идти именно сюда, в кванты и микромир, поскольку здесь его Царство и его Владения. Но, учитывая всё вышесказанное, мы должны понять и то, что при таком подходе к этому Царству (в стиле свободных фантазий, где даже Время мнится материальной субстанцией), мы попадаем туда слепыми и вообще безо всяких органов чувств.

Но надо понять и физиков. Сложнее тех проблем, которые перед ними сейчас стоят, наука еще не знала. Они — умнейшие люди. Но у них нет иного пути. Потому что объект познания стал ненаблюдаем. Микромир не видим человеком. А если видим… то не видим. Для того чтобы увидеть то, что происходит в микромире, создание оптики нужной степени увеличения и разрешения со временем не составило бы особого труда. Беда в том, что за этими степенями увеличения никогда не будут увеличиваться сами микрочастицы. Что в этом страшного? Страшное заложено в самой технологии наблюдения микромира, которая проста — чтобы увидеть, надо осветить. То есть, пустить на наблюдаемый объект поток света, то есть — поток фотонов. Масса же фотонов достаточна для того, чтобы превратить процесс освещения микромира просто в фугасную бомбардировку. Один из физиков сравнил это с тем, как если бы в толпу прогуливающихся в парке людей на полном ходу врезался мотоциклист. Поэтично, конечно, и даже изысканно, но происходит еще хуже — говоря о толпе, мы знаем, хотя бы, исходную расстановку положения людей на дорожках парка. Говоря о микромире — мы не можем определить даже исходного состояния и начальных характеристик частиц, потому что сам момент начала наблюдения уже является моментом разрушения всякого порядка. Представим себе абсолютно темную комнату, свет в которой специальной автоматикой включается на звук удара биллиардного шара о другой шар. Мы видим только бьющий шар и кий в собственных руках, остальное в полной темноте, но мы знаем, что на каком-то направлении нашего будущего удара расположены в каком-то порядке другие биллиардные шары. Мы бьем по нашему видимому шару и он, столкнувшись в темноте с одним из невидимых нам шаров, включает звуком удара свет, и мы сразу же наблюдаем, как по столу мечутся в разные стороны биллиардные шары. Так мы наблюдаем микромир, пытаясь определить — что же в нем было до нашего шара, который навел этот самый кавардак?

Вторая проблема этой беды состоит в том, что данное разрушение характеристик «наблюдаемого» происходит абсолютно случайным, непредсказуемым образом и не имеет обратимости для восстановления исходной картины. Главный принцип физического эксперимента — независимость характеристик объекта наблюдения от процедуры измерения — здесь не просто навсегда нарушается, он здесь издевательски превращается в полное искажение картины наблюдения. Наблюдать элементарный мир в его собственном, не нарушенном наблюдением состоянии, человек никогда не сможет.

Но наблюдать приходится. И хотя бы то, что остается от расколошмаченной картины мира микрочастиц, приходится фиксировать и анализировать. Здесь, помимо полностью искаженной исходной картины, есть еще и другая заноза — наблюдает по большому счету не человек, а прибор. У этого прибора также всегда простая технология наблюдения — послать сигнал и получить ответ на этот сигнал. Здесь опять получается только дополнительное искажение действительного положения дел, так как частица наблюдается всегда только во взаимодействии с прибором, а не в чистом взаимодействии с другими частицами и силами. Если это сложить с предыдущим, то совершенно очевидно, что без математики тут ничего не сделать. Причем без математики именно статистической. То есть все, что эта математика будет выводить — будет иметь вероятностный и гадательный характер. При этом мы механически переносим характер этой случайностно-вероятностной методики исследования на характер самого микромира, и заявляем, что его природа случайна и статистична всего лишь потому, что наши знания о ней опираются на статистические методы.

Говоря ближе к некоей сути этого процесса, можно сказать, что здесь объект исследования (микромир) и субъект исследования (прибор) становятся неотделимы друг от друга. Все это приводит к тому, что исследуемый мир становится полностью неотделимым от самого исследователя, который создал этот прибор, и теперь исследователь довольствуется тем набором сведений, весь возможный пакет которых он сам же и заложил в известную ему измерительную технологию. Дикость такого исследовательского метода совершенно очевидна: что может прибор, то исследователь и увидит, а прибор может то, что в него заложил исследователь. А что же заложил в прибор исследователь? Исследователь заложил в прибор то, что он хочет увидеть, то есть то, о чем он и так уже знает. То, чего он не знает, и о чем даже не подозревает, он искать не может, так как не может создавать приборы, просто наблюдающие независимую и объективную картину, как она есть. В итоге исследователь никогда не увидит и не узнает о том, что же там есть на самом деле. В этом случае ему действительно остаются лишь игры в дифференциальные уравнения второго порядка, лишенные всякого физического смысла.

Теперь посмотрим, что будет, когда исследователь наконец-то узнает от прибора то, что он и предполагал узнать. Прибор — объект макромира, который исследует микромир. Параметры прибора из этого мира, из нашего, из макроскопического, как и получаемые данные. Эти макроскопические данные будут только теми, которые могут распознаваться в макромире. В итоге прибор даст информацию лишь о тех частях микромира, которые могут отзываться на зов прибора в тех сигналах, которые могут существовать в макромире. Прибор как в зеркале увидит самого себя, то есть работу своих сигналов, и не больше. Все зоны микромира, не воспринимающие данных сигналов, будут для прибора просто прозрачными и пустыми. Для исследователя тоже. Остается и дальше проводить только мысленное экспериментирование, абстрактно-логическое конструирование и математическое моделирование. И всё это на базе уровня собственных знаний, собственных ожиданий и на основании только того, что сигналы прибора каким-то безобразным образом могут сопрягаться с реальным миром разбитых вдребезги микрочастиц в характеристиках абсолютно иного им мира макроскопических явлений. Сильный метод.

Ну, и, наконец, все данные собраны, систематизированы, подвержены расчетам и подлежат обобщению и анализу. Чем и как это будет делать исследователь? Он это будет делать шаблонными классическими понятиями макромира, потому что других понятий у человека просто нет. У него нет мыслительных категорий и логических элементов даже для элементарного представления процессов, реально происходящих в квантовом мире. Все наши научные образы являются макроскопическими, и выход за них опять же возможен только через математическую абстракцию, в пределах которой нет уже ни исходного макромира (он пропадает в пучине мертвых формул), ни искомого микромира (он остался еще ранее вне нашего наблюдения). Совершив блистательный виток по математической абстракции микромира, сверстанной в характеристиках макромира, исследователь вновь обработает полученные данные микромира в шаблонах классической физики макромира. Такая череда предельно логических соответствий здравому смыслу в современных методах исследований, конечно же, не может не внушать к полученным результатам самого благоговейного уважения. Со стороны тех, кто эти исследования проводит, естественно.

Но и это еще не все беды, которые сомкнулись над «теоретической физикой». Завершает эту беду тот самый принцип неопределенности. Напомним — этот принцип просто делает все эти вероятностные расчеты хоть как-то корректными заботами упоминаемого нами Вернера Гейзенберга. В математическую основу этого метода мы вдаваться не будем. Пусть математика остается математикой. Мы посмотрим, что означает этот принцип в своей методологической основе, («принцип неточности», если мы еще не забыли), как способ познания. Уже само по себе интересно, когда в точной науке неточность возводится в принцип. Так посмотрим, на каких хотя бы теоретических основаниях.