Обезьяна зимой - Антуан Блонден

— Вы, кажется, любите детей, — продолжал Кантен. — Но если подумываешь заводить своих, нельзя так пить — отчаянно, вмертвую. Вы себя гробите, это глупо. Надо просто следить за собой, держаться, а лучшей наградой, тут вы правы, будет твоя маленькая копия перед глазами.

— У меня та же беда, что и у вас, — сказал Фуке, — не могу вовремя остановиться.

— Прошу вас, будьте благоразумны. Постарайтесь не срываться хотя бы до моего возвращения… Пожалейте бедную Сюзанну. Не забудьте: я уезжаю в субботу.

«Вот к чему он клонил! — сообразил Фуке. — Ну так я его сейчас успокою».

— Я тоже уезжаю, — сказал он.

— Не может быть! — Кантен сдвинул брови.

— И тем не менее. Еду в Париж, и тоже в субботу.

Кантен отвернулся. Слишком силен был удар. Он призвал на помощь всю свою выдержку. И наконец, положив руку на плечо Фуке, спросил дрогнувшим голосом:

— Это не из-за того, что я вам тут наговорил? Или может, Сюзанна что-нибудь сказала?

— Нет-нет! Мне так или иначе надо ехать.

— У вас уже есть билет?

— Нет.

— Ну да, не все ж такие, как я. Но… вы еще вернетесь?

— Вернусь сюда? Да что вы!

Кантен был твердо уверен, что оба они упустили чудный подарок судьбы. Ему представилась расплывчатая, но живая картина: множество лиц, гул голосов, а на переднем плане сидят отец с сыном и выпивают в полном душевном согласии; потом картина раздалась, появилось еще множество таких же пар: в разные времена, в разных местах — кафе, барах, тавернах — они сдвигали чарки, передавая тайное знание из поколения в поколение. В этом калейдоскопе, как заметил Кантен, женских лиц не было.

— Она вернулась? — осторожно спросил он.

Фуке не помнил, чтобы когда-нибудь посвящал Кантена в свои отношения с Клер, поэтому вопрос удивил его, но и тронул своим деликатным тоном.

— Не знаю, — ответил он, — вероятно, да. Но я еду в Париж не поэтому. — Сквозь стекло он видел, как Мари понуро бродит между играми и аттракционами, и ему пришло в голову, что он, в сущности, абсолютно свободен — страшной, неприкаянной свободой и сможет, коли придет охота, когда угодно вернуться в Тигревиль. Он заранее знал, что будет часто по нему скучать. У него тоже, можно сказать, вся жизнь была уже позади, и, чтобы посмотреть ей в лицо, нужно обернуться. — Вы говорите, нельзя себя гробить, а я отвечу вам: жизнь слишком жестока, чтобы не бежать от нее в другую, параллельную.

— Но вы, черт возьми, еще молоды!

— Не знаете вы нынешних молодых, — возразил Фуке, — да вы только поглядите на них: они же на голову выше нас с вами. Не то святые, не то бандиты, стерильно чистенькие, правильные и без всяких заскоков. Это называется упорством и целеустремленностью. Такие не пьют. Страшные, беспощадные, ни капли человечности. Мое поколение последнее, в котором еще водятся легкомысленные шалопаи.

Кантен думал примерно так же, и это его радовало. Больше всего ему нравилось в Фуке, что у него как бы не было возраста, его не отнесешь ни к отцам, ни к детям, он ни то, ни другое. Идеальный друг.

— Простите за нескромность, — сказал он. — Ваши родители еще живы?

— Отец умер, — ответил Фуке. — Погиб на войне. А вернее бы сказать: на двух войнах. Он честно воевал, но покалечил себе душу и второй войны не вынес.

Ухватив Фуке за рукав, Кантен потащил его назад, в город. Всю дорогу они шли молча, и только перед самой гостиницей, в саду, Кантен отпустил Фуке и сказал:

— Сегодня утром вы казались довольным и бодрым. Это потому, что решили уехать?

— Нет, это я решил измениться. Но напрасно старался — в Париже все пойдет по-старому.

— Видите нашу вывеску? Возвращайтесь к нам. Сюзанна тоже будет ждать. К тому времени и я вернусь, устроим праздник. Я уверен, что вашу работу можно делать и здесь. Вам будет спокойно. Чего еще вы хотите?

— Хочу быть стариком, — сказал Фуке.

ГЛАВА 6

В День Всех Святых — в этом году он пришелся на субботу — «Стелла» переставала быть скромной захолустной мещанской гостиницей, она преображалась. С самого утра со всех концов Европы валом валили посетители, родственники и однополчане павших солдат, намеревавшиеся отправиться в увеселительную прогулку по разбросанным в окрестностях городка военным кладбищам. За двенадцать послевоенных лет многие стали постоянными клиентами. Немцы начали приезжать не очень давно, но теперь появлялись так же регулярно, как остальные. Столовая сияла погонами, кокардами и медалями, а каждая трапеза походила на церемонию подписания мирного договора. Однако, проглотив последний кусок, сотрапезники расходились по разным лагерям и отгораживались друг от друга своими усопшими. Вечером все крепко выпивали, — может быть, отчасти и поэтому Кантен, с благословения Сюзанны, уезжал на это время из дому. Зато появлялось временное подкрепление: в ресторане дополнительно прислуживали двое мрачных парней, те же, которых нанимали на август.

Прислуга теряла голову в этой кутерьме, Мари-Жо с пылающими щеками пила рюмку за рюмкой, которые ей щедро наливал Фуке. Известие о его отъезде не надолго огорчило девушку. Когда началось нашествие, он укрылся на служебной половине. Багаж стоял упакованным с полудня, а сам он маялся, словно в зале ожидания на вокзале, и, чтобы хоть немного разрядиться, не нашел ничего лучше, как угощать всех подряд, благо недостатка в бутылках не было. Когда он, плохо соображая, расплачивался по счету, Сюзанна повторила ему слова, сказанные накануне ее мужем: пригласила приезжать, когда захочет, и жить на выгодных условиях: он будет платить по самому низкому тарифу и его всегда тут примут, как родного сына. Фуке обнял ее. А потом отправился к Эно проведать напоследок всю компанию, хотя особого сожаления от разлуки с ними не испытывал, просто ему не сиделось на месте. Вернулся он сильно навеселе.

Кантен застал Фуке на кухне: тот сидел на столе и упорно предлагал виски старой кухарке.

— Что вы хотите, — сказал он в ответ на укоризненный взгляд Кантена и кивнул в сторону ресторана, — мы уже вроде как не у себя дома, нас выжили.

— Глядя на вас, этого не скажешь, — беззлобно заметил Кантен. — Я зашел попрощаться.

— Вы уезжаете раньше меня?

— Вообще-то, да, хотя вас, кажется, уже не догнать.

— Я почему-то думал, что мы едем вместе. И приготовил для вас сюрприз. Что ж, нам будет вас не хватать.

— Все это здорово, но смотрите не зарывайтесь, — сказал Кантен.

— Выпьем на посошок, а?

Фуке протянул ему бутылку и, широко ухмыляясь, подмигнул. Горничные захихикали. Кантен круто повернулся и вышел в коридор. Вслед ему неслись насмешки Фуке: «Да-да, вам надо спешить, вдруг опоздаете! Небось слабо запрыгнуть на ходу!» Кантен зашел в свою комнатушку без окон, где, как идол, стоял посреди стола собранный чемодан в чехле, сел на стул и нагнулся ослабить шнурки на ботинках. Слишком строгий дорожный костюм стеснял его. Он вытащил из кармана сложенные карты, которые брал с собой, чтобы следить, где едет, и вслух читать названия. Настроение у него было скверное. До последнего момента он еще надеялся, что Фуке не покинет их насовсем, но все его вещи уже стоят внизу, а в открытом окне восьмого номера плещутся на ветру простынки. Он выглядел точно так же, как в первый день, разве что на замшевой куртке стало одной пуговицей больше — Сюзанна пришила недостающую; еще немного — и он исчезнет, точно и не было никакого Фуке.

— Сюзанна! — позвал Кантен.

Она тотчас явилась. Расторопная, вся в хлопотах, она разрывалась между конторкой, кассой и рестораном, но возбуждение было ей даже к лицу.

— Присмотри за ним, — сказал Кантен.

— А что, он нехорош?

— Ну… всякое может быть… Если что, проводи его до вокзала.

— Согласись, это уж как-то чересчур, — вздохнула Сюзанна.

— Просто у него поезд. Вот и вся причина, — объяснил Кантен.

— Уже неделю идет эта катавасия, и он, бесстыжий, никак не угомонится. А как уедет, вот увидишь, мы оба будем жалеть.

— Не дай Бог, его занесет, как в прошлый раз. Но пока ничего. Будь это не он, мы бы, может, и внимания не обратили. Мы с тобой поневоле настороже, потому и…

Перечить мужу перед отъездом Сюзанна не стала и пообещала сделать, как он хочет. Ее тревожило, что он так переживает за молодого человека, но ведь это только говорило о его доброте, и, главное, он приоткрыл ей душу. Конечно, Фуке доставил им много хлопот, но, может, теперь благодаря ему они станут ближе друг другу. Только она хотела напомнить Альберу, что пора поторапливаться, как вдруг чутье подсказало ей, что в ресторане происходит что-то неладное. Она выглянула за дверь и увидела, что посетители, побросав вилки и ложки, столпились у входа. Мари-Жо, видимо, выскочила раньше всех и тут же бросилась к хозяйке. Женщины столкнулись в коридоре.

— Мадам, месье, идите скорее! Месье Фуке там, на площади!