Том 3. Басни, стихотворения, письма - Иван Крылов

Апеллес* и осленок

Кто самолюбием чрез-меру поражен,Тот мил себе и в том, чем он другим смешон;И часто тем ему случается хвалиться,   Чего бы должен он стыдиться.

   С Осленком встретясь, Апеллес   Зовет к себе Осленка в гости;   В Осленке заиграли кости!  Осленок хвастовством весь душит лесИ говорит зверям: «Как Апеллес мне скучен,     Я им размучен:Ну, всё зовет к себе, где с ним ни встречусь я.   Мне кажется, мои друзья,  Намерен он с меня писать Пегаса».—«Нет», Апеллес сказал, случася близко тут:  «Намеряся писать Мидасов суд*,Хотел с тебя списать я уши для Мидаса;И коль пожалуешь ко мне, я буду рад.Ослиных мне ушей и много хоть встречалось,  Но этаких, какими ты богат,    Не только у ослят,Ни даже у ослов мне видеть не случалось».

Охотник

Как часто говорят в делах: еще успею.   Но надобно признаться в том,Что это говорят, спросяся не с умом,    А с леностью своею.Итак, коль дело есть, скорей его кончай,Иль после на себя ропщи, не на случа́й,Когда оно тебя застанет невзначай.На это басню вам скажу я, как умею.

Охотник, взяв ружье, патронницу, суму,И друга верного по нраву и обычью,   Гектора, — в лес пошел за дичью,Не зарядя ружья, хоть был совет ему,   Чтоб зарядил ружье он дома.«Вот вздор!» он говорит: «дорога мне знакома,На ней ни воробья не видел я родясь;   До места ж ходу целый час,Так зарядить еще успею я сто раз».   Но что́ ж? Лишь вон из жи́ла(Как будто бы над ним Фортуна подшутила)     По озерку   Гуляют утки целым стадом;   И нашему б тогда Стрелку  Легко с полдюжины одним зарядом      Убить   И на неделю с хлебом быть,Когда б не отложил ружья он зарядить.Теперь к заряду он скорее; только утки     На это чутки:   Пока с ружьем возился он,   Они вскричали, встрепенулись,Взвились и — за леса веревкой потянулись,   А там из виду скрылись вон.Напрасно по лесу Стрелок потом таскался,Ни даже воробей ему не попадался;   А тут к беде еще беда:     Случись тогда      Ненастье.    И так Охотник мой,   Измокши весь, пришел домой     С пустой сумой;А всё-таки пенял не на себя, на счастье.

Мальчик и змея

  Мальчишка, думая поймать угря,  Схватил Змею и, во́ззрившись, от страха   Стал бледен, как его рубаха.Змея, на Мальчика спокойно посмотря,«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,То дерзость не всегда легко тебе пройдет.На сей раз бог простит; но берегись вперед,     И знай, с кем шутишь!»

Пловец и море

На берег выброшен кипящею волной,Пловец с усталости в сон крепкий погрузился;Потом, проснувшися, он Море клясть пустился.   «Ты», говорит: «всему виной!   Своей лукавой тишиной   Маня к себе, ты нас прельщаешь  И, заманя, нас в безднах поглощаешь».Тут Море, на себя взяв Амфитриды вид,   Пловцу, явяся, говорит:   «На что винишь меня напрасно!Плыть по водам моим ни страшно, ни опасно;Когда ж свирепствуют морские глубины,Виной тому одни Эоловы сыны:   Они мне не дают покою.Когда не веришь мне, то испытай собою:Как ветры будут спать, отправь ты корабли,  Я неподвижнее тогда земли».

  И я скажу совет хорош, не ложно;Да плыть на парусах без ветру невозможно.

Осел и мужик

   Мужик на лето в огород    Наняв Осла, приставилВорон и воробьев гонять нахальный род.   Осел был самых честных правил:  Ни с хищностью, ни с кражей незнаком:Не поживился он хозяйским ни листком,И птицам, грех сказать, чтобы давал потачку;Но Мужику барыш был с огорода плох.Осел, гоняя птиц, со всех ослиных ног,  По всем грядам и вдоль и поперёг,    Такую поднял скачку,Что в огороде всё примял и притоптал.  Увидя тут, что труд его пропал,   Крестьянин на спине ослиной   Убыток выместил дубиной.«И ништо!» все кричат: «скотине поделом!     С его ль умом    За это дело браться?»

А я скажу, не с тем, чтоб за Осла вступаться;Он, точно, виноват (с ним сделан и расчет),   Но, кажется, не прав и тот,Кто поручил Ослу стеречь свой огород.

Волк и журавль

   Что волки жадны, всякий знает:    Волк, евши, никогда    Костей не разбирает.За то на одного из них пришла беда:   Он костью чуть не подавился.  Но может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;

   Пришло хоть ноги протянуть!  По счастью, близко тут Журавль случился.Вот, кой-как знаками стал Волк его манить   И просит горю пособить.    Журавль свой нос по шеюЗасунул к Волку в пасть и с трудностью большею  Кость вытащил и стал за труд просить.   «Ты шутишь!» зверь вскричал коварный:  «Тебе за труд? Ах, ты, неблагодарный!А это ничего, что свой ты долгий носИ с глупой головой из горла цел унес!   Поди ж, приятель, убирайся,Да берегись: вперед ты мне не попадайся».

Пчела и мухи

Две Мухи собрались лететь в чужие кра́и,И стали подзывать с собой туда Пчелу:   Им насказали попугаиО дальних сторонах большую похвалу.Притом же им самим казалося обидно,   Что их, на родине своей,   Везде гоняют из гостей;И даже до чего (ка́к людям то не стыдно,   И что они за чудаки!):  Чтоб поживиться им не дать сластями    За пышными столами,Придумали от них стеклянны колпаки;А в хижинах на них злодеи пауки.«Путь добрый вам», Пчела на это отвечала:      «А мне  И на моей приятно стороне.От всех за соты я любовь себе сыскала —   От поселян и до вельмож.     Но вы летите,     Куда хотите!   Везде вам будет счастье то ж:Не будете, друзья, нигде, не быв полезны,   Вы ни почтенны, ни любезны,  А рады пауки лишь будут вам      И там».

  Кто с пользою отечеству трудится,   Тот с ним легко не разлучится;А кто полезным быть способности лишен,Чужая сторона тому всегда приятна:Не бывши гражданин, там мене презрен он,И никому его там праздность не досадна.

Муравей

Какой-то Муравей был силы непомерной,Какой не слыхано ни в древни времена;Он даже (говорит его историк верной)Мог поднимать больших ячменных два зерна!Притом и в храбрости за чудо почитался:   Где б ни завидел червяка,    Тотчас в него впивалсяИ даже хаживал один на паука.   А тем вошел в такую славу   Он в муравейнике своем,Что только и речей там было, что о нем.Я лишние хвалы считаю за отраву;Но этот Муравей был не такого нраву:     Он их любил,    Своим их чванством мерил     И всем им верил:А ими, наконец, так голову набил,   Что вздумал в город показаться,   Чтоб силой там повеличаться.   На самый крупный с сеном воз   Он к мужику спесиво всполз   И въехал в город очень пышно;  Но, ах, какой для гордости удар!Он думал, на него сбежится весь базар,     Как на пожар;   А про него совсем не слышно:  У всякого забота там своя.  Мой Муравей, то взяв листок, потянет,   То припадет он, то привстанет:   Никто не видит Муравья.Уставши, наконец, тянуться, выправляться,  С досадою Барбосу он сказал,Который у воза хозяйского лежал:   «Не правда ль, надобно признаться,    Что в городе у вас   Народ без толку и без глаз?Возможно ль, что меня никто не примечает,   Как ни тянусь я целый час;    А, кажется, у нас   Меня весь муравейник знает».  И со стыдом отправился домой.

    Так думает иной      Затейник,  Что он в подсолнечной гремит.     А он — дивит    Свой только муравейник[2].

Пастух и море