Волк среди теней - Дэвид Геммел

Донна открыла глаза.

— Да, — прошептала она. — Он жив. Ах, Кон!

— Я… ну… конечно, я освобожу тебя… от…

— Не говори этого! Никогда! Я беременна, Кон, и я тебя люблю!

— Но ты и он…

— Он спас меня и Эрика. И он был очень одинок. Я его не любила. Но я бы никогда не поступила с ним так, правда, правда!

— Я знаю. — Он обнял ее.

— И еще, Кон. Все люди там, где он, должны умереть.

— Не понимаю.

— И я толком не понимаю. Но они все обречены. Я увидела кружащие над ними черепа, а вдали — темные тени в рогатых шлемах, как у этих всадников.

— Бой с ними оставил след на твоем даре, — заверил ее Гриффин. — Важно то, что Йон Шэнноу жив. И когда он доберется сюда, то будет искать тебя.

— Кон, он не поймет. По‑моему, он тронут безумием.

— Я буду наготове.

На следующее утро Шэнноу встал очень рано, чувствуя себя освеженным, несмотря на беспокойную ночь. Он надел шерстяную рубаху, поверх нее толстую фуфайку, связанную Куропет, а поверх фуфайки кожаную куртку, и натянул на руки шерстяные перчатки. Затем пристегнул к поясу пистолеты, взвалил на правое плечо седло и направился через поселок к временному загону, где стоял мерин. Растер его и оседлал.

Когда Шэнноу выехал из спящего поселка, занималась ясная заря. Он направил лошадь высоко в северные холмы, осторожно выбирая дорогу на скользкой земле. Час спустя он вернулся в деревню другим путем, задал корм мерину и унес седло. Он промерз до костей и изнемогал от усталости. Свалил седло на пол в хижине и еле удержался на ногах. Сбросив куртку, он взял кожаный мяч и сжал его двести раз. Потом отшвырнул и поднялся на ноги. Его рука опустилась на пистолет и взметнулась вверх, взводя курок. Он улыбнулся: не так молниеносно, как раньше, но достаточно быстро, остальное вернется само собой.

В дверь постучала Куропет, и он открыл ей. Она принесла деревянную миску с горячей овсянкой и козьим молоком. Он поблагодарил ее, и она кивнула в ответ.

— Я думала вы уехали от нас, — сказала она тихо, устремив взгляд в пол.

— Пока еще нет, госпожа. Но скоро я должен буду уехать.

— К своей жене?

— Да.

Она улыбнулась ему и ушла, а он начал завтракать в ожидании Каритаса. Вскоре старик вошел, стряхивая снег с овчинной куртки. Он подошел поближе к очагу и усмехнулся.

— Что‑нибудь видели во время вашей поездки?

— Небольшое стадо оленей на северо‑востоке и много красивых холмов.

— И как вы себя чувствуете?

— Усталым, но все‑таки полным сил.

— Отлично. Думаю, вы почти полностью выздоровели, Йон Шэнноу. Ночью я слышал чей‑то крик. Мне показалось, что ваш.

— Возможно, — ответил Шэнноу, подходя к очагу и садясь. — Мне приснился страшный сон. Я видел, как воины напали на шалаши… они были омерзительны.

— В рогатых шлемах? — спросил Каритас, вглядываясь в лицо Шэнноу.

— Да. Откуда вы знаете?

— Мне приснился тот же сон. Все — здешний край, Йон. Как я говорил вам, он пробуждает редкие способности. Это был не сон: вы видели исчадий Ада в действии.

— Благодарение Господу, они далеко отсюда.

— Да. Мое селеньице было бы уничтожено. Мы не смогли бы дать им отпор даже с оружием из Ковчега.

— Один пистолет, — заметил Шэнноу, — не отгонит даже небольшую разбойничью шайку.

— В Ковчеге, Йон, найдется не один пистолет. Я покажу вам весной.

— У исчадий Ада много всадников. В этом нападении их участвовало не менее двухсот‑трехсот.

— Если бы их было только три сотни! Мы видели лишь один боевой отряд, а их больше двадцати. Блуд для исчадий Ада означает избыток новорожденных, и их племя быстро увеличивается в численности. В истории так бывало постоянно — переселение народов. Скученность вынуждает народы вторгаться в земли их соседей, неся войну и смерть. Исчадия кочуют, и рано или поздно они доберутся сюда.

— Мне трудно поверить, что Бог Воинств терпит существование такого народа, — сказал Шэнноу.

— Перечитайте свою Библию, Йон. Ассирияне, вавилоняне, египтяне и греки. Даже римляне. Ну а филистимляне, моавитяне и едомиты? Без зла не было бы контраста добру.

— Для меня это слишком сложно, Каритас. Я простой человек.

— Если бы я мог сказать то же о себе! — с чувством произнес Каритас.

Большую часть дня Шэнноу колол дрова — шестифунтовым топором с длинным топорищем. У него разболелась спина, но когда начали сгущаться сумерки, он окончательно убедился, что прежние силы быстро к нему возвращаются.

Ночью ему вновь приснились исчадия. На этот раз они расправлялись с каннами, и смотреть на эту бойню было страшно. Дикари, расписанные голубыми и желтыми полосами, оказались под убийственным перекрестным огнем. Сотни погибли, и лишь немногим удалось убежать в заснеженный лес.

В полночь Шэнноу разбудил легкий стук в дверь. Он открыл ее и в лунном свете увидел закутанную в одеяло тоненькую фигурку Куропет.

Шэнноу отступил, пропуская ее в комнату. Она подбежала к очагу и положила растопку на угли.

— Что случилось, Куропет?

— Я скоро умру, — прошептала она.

Лицо у нее осунулось, и Шэнноу, вставший рядом с ней на колени у очага, увидел в отблесках огня, что она вот‑вот заплачет.

— Все умрут, — растерянно сказал он.

— Значит, вы тоже видели, Громобой?

— Видел — что?

— Как рогатые напали на наш поселок.

— Нет. Они напали на каннов. Сегодня ночью.

— Да, на каннов, — сказала она глухо. — Об этом я видела сон две ночи назад. Я умру. Никогда Куропет не обнимет своих детей. Не обнимать ей мужа в долгие зимние ночи. Мы все умрем.

— Вздор! Будущее не высечено на камне, мы сами творим свою судьбу, — сказал Шэнноу, привлекая ее к себе. Она прильнула к нему, одеяло соскользнуло, и он увидел, что она совсем нагая. По ее телу скользили блики огня, и казалось, оно светится.

— Ты мне обещаешь, что я останусь жива? — спросила она.

— Обещать я не могу, но буду защищать тебя ценой своей жизни.

— Ты сделаешь это ради меня?

— Да.

— Хоть я и не твоя жена?

— Да. Но ты дорога мне, Куропет, а я не покидаю моих друзей в беде.

Куропет теснее прижалась к нему, ее груди расплющились о его голую грудь. Шэнноу закрыл глаза и отступил на шаг.

— Можно я останусь? — спросила она, и он кивнул. Она пошла с ним к его постели, они легли и обнялись. Шэнноу не тронул ее, и она просто спала, прильнув к нему всем телом, положив голову ему на плечо. Но Шэнноу не сомкнул глаз до утра.

А утром Шэнноу и всех воинов позвали в длинную хижину, где Каритас восседал на высоком стуле — единственном стуле в поселке. Воины (их было тридцать семь, считая Шэнноу) сели перед ним на полу.