Записки палеонтолога. По следам предков - Николай Верещагин

Размыв костеносного слоя, между тем, продолжается. Постепенно мы превращаемся в опытных пожарных. Каждому занятно подержать в руках брандспойт, наблюдая, как хлещущая струя врезается в оттаявший грунт, уворачиваться от взрывов грязевых фонтанов, когда она натыкается на кость или мерзлоту, вырезать водяным ножом целые комплексы вмерзших костей и клочья коричневато-золотистой шерсти. Уже отмыто десятка полтора бивней разных размеров и качества. Некоторые из них очень красивы — ржаво-коричневые с поверхности и как бы отполированные. Бивни самок слабо изогнутые и относительно тонкие — 70—80 мм диаметром у выхода из альвеолы. Выясняется, что над костеносным горизонтом на метр выше располагается слой, насыщенный растительными остатками — корнями и ветвями ив, кустарниковой ольхи.

В участке извлечения ноги начинает выявляться новое хаотическое нагромождение костей и черепов. Отмываются два черепа полувзрослых мамонтов. Они без бивней: при подвижках слоев эти тяжелые зубы[4] выскользнули из альвеол. Один из черепов лежит на правой скуле, другой поставлен на затылок между лопаткой, тазом, двумя небольшими бивнями и вертикально стоящей бедренной костью. Для того чтобы не повредить тонкие покровные кости черепов, приходится менять дальнобойный наконечник брандспойта на рассеивающий. Это сразу замедляет быстроту размыва, вернее, вообще прекращает его.

Пытаясь сохранить кости, пучки волос, черепа возможно полнее, этим участком занялся целиком я сам. Грязные ручьи обегают по вырытым струями ложбинкам, но размыв идет медленно, а тут еще сверху наползают и наползают большие оттаявшие участки дерна, забирая вновь и вновь только что отмытую стенку. Комарам, между тем, одна забота: не имея возможности пробиться под смазанную репудином сетку шляпы, они, как клопы, пробираются поодиночке за пазуху, особенно под раструбы брезентовых рукавиц, и вдруг неожиданно впиваются в запястье.

За вторым черепом мамонта из породы начинает показываться чья-то оскаленная желтоватым клыком черная морда. Еще несколько усилий, и становится ясно, что это голова огромной росомахи. Труп зверя лежит, или «сидит», на спине, зажатый между ребрами, лопатками и черепом мамонта. Передние лапы хищника одеты, как и голова, черной жесткой шерстью и молитвенно сложены накрест, как у покойника. От туловища осталась лишь голая кожа, прикрывающая скелет.

В этом месте густой завал мамонтовых костей круто обрывается и уходит куда-то вглубь склона яра. Справа, т. е. ниже по течению, этот завал граничит с мутной толщей льда, в котором обнаруживаются только единичные кости: обломок ребра, атлант молодого мамонта, а также трупик белой куропатки в летнем пере. Такой мутный и грязный лед формируется обычно в результате натеков воды — типа наледи — или из снежных надувов, а также в грунтовых трещинах. Завал из костей мамонтов образовался, вероятно, естественным порядком в результате сползания и надвига их со склона оттаявшего грунта.

Но что если этот завал — дело рук человеческих, как на стоянках каменного века в долинах Днепра, Десны и Дона!? Возникает и множество других вопросов. Откуда, например, взялась росомаха: погибла ли она в драке с волками из-за лаковых кусков замерзших мамонтов, или ее убитую заложили в костяной саркофаг первобытные охотники с обрядовой целью? Наконец, быть может, она погибла от какой-нибудь инфекции, пообедав на мамонтовом кладбище? На всякий случай, предлагаю я, полезно пригласить микробиолога взять пробы древних микробов, и мои коллеги быстро соглашаются с этим.

Нашим геологам на пятый день уже наскучила мойка косточек, и они, отобрав пробы лессов для споропыльцевого анализа, были готовы разлететься в Магадан и Якутск. Расставание не обходится без маленьких конфликтов. Каждому побывавшему здесь хочется захватить с собой сувенир, причем не какой-нибудь, а именно бивень, хотя бы и небольшой. Приходится терпеливо убеждать ученую публику, что бивни должны составлять неотъемлемую часть биологической, а не потребительской коллекции, которая должна изучаться в дальнейшем целиком, для получения соответствующих выводов. Наконец, прилетевший вертолет быстро уладил все претензии.

Итак, мы остаемся в ограниченной, но более целеустремленной партии. Мои ближайшие помощники — это Геннадий, якуты Петя Лазарев и Егор Морунов, два русских студента из Якутска и Володя — «бич» родом из Москвы, отчисленный из какой-то геофизической партии и приобщенный к Берелеху доброхотом Русановым. У нас обильные запасы продовольствия, неплохое для лета снаряжение и отличные перспективы.

Самым деятельным и толковым членом нашей экспедиции был безусловно пожилой якут Гоша — Егор Морунов. Он ни минуты не сидел без работы и умел делать в лагере все без исключения — от выпечки оладий до наладки сетей и лодочных моторов. Учитель биологии средней школы из-под Якутска Морунов был зачислен в экспедицию поваром, но вскоре резонно заявил, что не намерен все время варить уху и жарить оленятину, а хочет повышать свою квалификацию биолога.

В противоположность Егору наши студенты-рабочие оказались довольно ленивыми. Экспедиционная жизнь интересовала их с точки зрения летнего отдыха и заработка. Володя Бич, проявивший вначале большую энергию и даже техническую сметку, очень быстро утратил интерес к работе, а начал заниматься личным благоустройством в лагере и каким-то таинственным сочинительством по ночам, и, сидя на жестяной печке с блокнотом и карандашом, часами наигрывал скрипучие мелодии. По утрам после многократной побудки он появлялся из отдельной утепленной палатки сонливым и мало способным к осмысленным действиям. Молодому начальнику якутской группы Пете Лазареву было немало хлопот с этим типичным бичом.

Наши раскладки костей «по сортам» протянулись по приступочкам склона уже на сотни метров. Размывы склона брандспойтами интенсивно продолжались. Дерн также продолжал сползать на подготовленные обнажения. В вертикальной стенке теперь отчетливо виднелись два слоя. Верхний на глубине 2.5 м содержал скопление ветвей и корней кустарников, нижний на глубине 3.5 м — разломанные кости, зубы, бивни. Стекающие обратно в речку потоки прорезали по ледовым жилам узкие вертикальные колодцы и щели под нашими ногами глубиной в 5—6 м.

Передав брандспойт Володе Бичу, я полез осмотреть одно из скоплений древесного хлама в верхнем слое. Среди черных ископаемых корней тальника и камыша извивался кусок какой-то проволоки диаметром около 2 мм. Проволока была черно-бурой, как бы с изоляцией, длиною около метра, легко гнулась и в то же время слегка пружинила. Подавив изумление, я смотал ее и запихнул в карман, рассчитывая исследовать в лагере. Нужно было убедиться, что она не попала в слой по трещине, будучи смыта с верхней площадки обрыва. Там, наверху, мог когда-то располагаться бивуак какой-нибудь экспедиции. В конце рабочего дня моток был положен на скамеечку у моей палатки вместе с редкостными образцами костей. К тому моменту, когда я собирался его исследовать, он исчез, «испарился» самым таинственным образом. Такова уж судьба предметов, происходящих от неведомых пришельцев из космоса!

Наш лагерь принимал все более обжитой вид. Кругом было много прекрасного топлива в виде посохших корявых лиственниц, и дневальным не составляло труда разжечь костер. В реке и в смежных озерах жило несколько видов сигов, водились нельма, щука, чебак и чугучак. Почти ежедневно мы вынимали из сеток, установленных на соседней старице, по нескольку штук двух-трехкилограммовых чиров и пелядей. Чиры шли в уху и были хороши в слабопросоленном и провяленном виде.

Дичи в окрестностях было мало: единичные выводки белых куропаток, на озерах такие же редкие выводки морянок, морских чернетей, гусей, чернозобых гагар. Над рекой пролетали единичные чайки хохотуньи да изредка показывались стремительные с соколиным полетом поморники, пересекавшие тундру в разных направлениях. Эти океанические птицы чудесным образом меняли летом свое обычное меню из рыбок и кальмаров на ... морошку и леммингов. Каждый день точно в 16.00 через реку летала болотная сова с кормом для птенцов. Лагерную помойку регулярно посещали глупышки-кукши, да кулички и серые трясогузки спасались у палаток от преследований серых сорокопутов. Изредка здесь же крутилась и парочка ястребиных сов.

Погода становилась все неустойчивей. Уже 2 августа выпал густой мокрый снег, и затяжные моросящие дожди с западным ветром загнали комаров глубоко в их холодные убежища. Лето, практически не начавшись, кончалось, а между тем всюду под моховым и травяным покровом тундры почва оттаяла всего на 28—30 см максимум.

Прибывший из Якутска микробиолог Виктор Васильевич Корнеев вначале был несколько ошеломлен новыми объектами и обстановкой, но, сходив под проливным дождем на охоту, «нашел себя» и отобрал биопробы с кожи, с сохранившихся связок и из костного мозга мамонтов. Человек недюжинной силы, он чрезвычайно помог нам при окончании полевых работ и упаковке багажа.