Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

– Даже если предположить… всего лишь предположить, что старик прав и Родион вернется, – рискованно прошелся я по самому краю тайны, – то твое пребывание здесь может быть омрачено, понимаешь? Преступник в первый раз промахнулся. Но второй выстрел наверняка будет точным. Сначала он уберет тебя, маленькую безгрешную прилипалу, а уже потом расправится с Родионом.

– Неужели все так мрачно? – попыталась ответить шуткой Татьяна, с малозаметной тревогой всматриваясь в темный частокол деревьев.

Я вздохнул. Убедительные аргументы закончились. А пугать ее интонацией, как ребенка, не хотелось. И я ответил непринужденно и доброжелательно:

– Посиди немножко в своей нотариальной конторе. А еще лучше – на больничном, дома. Я тебе чемодан видеокассет принесу. А сюда приходи после праздника. К тому времени здесь уже не будет таких темных и промозглых вечеров, как сегодня.

– После какого праздника? – тихо спросила Татьяна, пристально глядя мне в глаза, и я увидел, как ее лицо накрывает тень брезгливого ужаса, словно она разговаривала с сумасшедшим.

– После первого апреля.

Глава 16

СОН ПОСЛЕ ЛЕДЯНОГО ДУША

Я оставил ее одну на темной аллее и, не оборачиваясь, быстро пошел к дому, белые колонны которого светились между мокрых стволов деревьев. Поднявшись по потемневшим замшелым ступеням крыльца, я открыл ключом тяжелую, обитую медным ободком дверь и вошел в темную прихожую. С обеих сторон от лестницы, ведущей на мансарду, находилось две двери. Одна из них вела в каморку для прислуги, где сейчас находился склад стройматериалов, а вторая открывала апартаменты Родиона. Я не стал включать в прихожей свет и, чтобы Татьяна не ошиблась в потемках, чуть приоткрыл дверь Родиона – массивную, из красного дерева.

Перешагивая через ступени, я поднялся в мансардную комнату со скошенным потолком, зажег свет, включил телевизор, подошел к окну и, расстегивая «молнию» куртки, задвинул шторы. После этого я снова спустился вниз, бесшумно вошел в комнату Родиона и присел за камином рядом с большой напольной вазой.

Некоторое время я слышал только глухой стук дождя по подоконникам. Глаза привыкли к темноте, и я отчетливо различал круглый стол на коротких гнутых ножках из реликтового можжевельника, окруженный жесткими креслами с высокими спинками, пианино, уставленное канделябрами всевозможных форм и размеров, торшер с кокетливо сдвинутым набок абажуром, похожим на шляпку парижанки, и картины в тяжелых рамах, отражающие лаковым глянцем тусклый оконный свет. Это была гостиная, которую, насколько мне было известно, Родион не переносил и не мог в ней долго находиться, несмотря на то что выполнена она была по эскизам отца.

Прошло минут пять, но я еще не утратил надежды на то, что мышка юркнет в мышеловку. Сверху доносились приглушенные звуки мелодрамы – охи, вздохи и причмокивания. Они мне не мешали – даже если бы я не услышал скрип двери, то обязательно увидел бы, как она открывается.

Телевизионные события на втором этаже вдруг приняли характер безмолвный и тихий, что позволило мне услышать осторожный щелчок замка на внешней двери. Я перестал дышать и от напряжения даже приоткрыл рот, словно в нем находился третий глаз инфракрасного восприятия. Впрочем, никакого движения в гостиной не началось. Еще не менее четверти часа я уподоблялся напольной вазе, постепенно признавая, что ничего интересного больше не произойдет.

Чувствуя себя обманутым, я покинул засаду и вышел в прихожую. Внешняя дверь была закрыта, сверху доносился звук телевизора. Можно было бы поставить под сомнение сам факт пребывания здесь Татьяны, если бы не слабый горьковатый запах ее духов, витающий в воздухе. «Что-то ее спугнуло», – подумал я, поднимаясь по лестнице наверх, и тотчас обратил внимание на свои туфли. Пористая подошва, как губка, впитала в себя уличную влагу и штамповала следы всюду, куда ступала моя нога. Выходит, Татьяна попросту увидела свежие следы обуви, ведущие в комнату Родиона, и мгновенно ретировалась… «Эх, шляпа!» – укорил я сам себя и стукнул кулаком по полированным перилам.

Когда я открыл дверь мансардной комнаты, хлынувший на меня свет показался ослепительным, и не потому, что офисная настольная лампа, словно при классическом киношном допросе, светила мне прямо в глаза. Рядом с телевизором, верхом на табуретке, сидела Татьяна и старательно расчесывала волосы деревянным гребешком. «Я люблю тебя, Игнасио, – трепетно восклицала с экрана героиня сериала, – но никогда не смогу стать твоей!»

– Привет, Игнасио! – отреагировала на мой шок Татьяна, качнула головой вперед, затем назад, придавая волосам пышность.

– Ну да, – пробормотал я, убавляя громкость телевизора. – Давно не виделись… Вообще-то я в гости тебя не ждал.

– Да ладно тебе! – махнула рукой Татьяна. – А что же ты пятнадцать минут в нижней комнате делал?

– Тараканов туфлей гонял.

– Я так и поняла, – приятно улыбнулась она. – И потому не стала тебе мешать.

Она вела себя более раскованно, чем я, и эта демонстрация безусловной победы надо мной задела меня больше, нежели ее бесцеремонное появление в моей комнате.

– Надолго? – спросил я, убирая с дивана ее куртку.

– Минут на пять. От силы на семь.

– Отчего ж такой жесткий регламент? – Я открыл холодильник и прошелся взглядом по ряду бутылок. – Сейчас чего-нибудь выпьем. Потом в наших сердцах потеплеет, и нас потянет на поступки, которые утром нам будут казаться смешными и немножко глупыми…

– Никуда нас не потянет, – возразила Татьяна, поднимаясь с табуретки и подходя к окну. – Я вызвала охрану. При ней ты вряд ли сможешь делать глупые поступки.

– Вот как! – ответил я и потянулся за бутылкой пива. – Ты права. При охране не смогу.

Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Я – сидя на диване и смакуя «Клинское»; Татьяна – стоя перед шторами, как конферансье перед театральным занавесом. Прошла минута из отпущенных семи. Я поставил бутылку на пол и развел руками.

– Нет, – произнес я, потирая лоб. – Никак не получается. Не могу понять сути. Давай прямо и очень конкретно, как для дебила: что тебе от меня надо?

– Сиди спокойно и слушай меня.

– И все?

– Этого достаточно. Итак, начнем…

Я заметил, что она волнуется. Белый свитер грубой вязки «вдова геолога», плотно облегающий ее фигуру, не оставлял сомнения, что оружия при ней не было. Может, «макаров» остался в подозрительно тяжелой куртке, которую я повесил на дверную ручку, – не знаю.

– Помнишь титановую болванку на веревке, которой тебя как будто шлепнули по затылку?

– Что значит «как будто»? – не понял я и нахмурился. – Ты сомневаешься, что меня ударили?

– Что удар был – не сомневаюсь, – выскользнула Татьяна. – Но я хочу сказать о другом. Обрывок веревки, который я нашла, представляет собой альпинистский репшнур с сердцевиной из синтетических волокон в нейлоновой оплетке, произведенный в Костроме по швейцарской технологии. Таким репшнуром в Москве торгует магазин «Альпинос». Десятого февраля он продал по безналичному расчету три бухты такого репшнура по сорок метров, а за получателя расписался ты, Стас Ворохтин.

То, что Татьяна мне говорила, оказалось ненамного интереснее, чем я ожидал. Я сел удобнее и закинул ногу на ногу.

– Вот военную тайну раскрыла! – воскликнул я. – Тебе что же, делать было нечего, кроме как происхождение веревки выяснять? Да спросила бы меня, я бы тебе во всех подробностях рассказал, где, когда и какую веревку покупал… Ты объясни наконец, зачем тебе это все надо?

– А ты не догадываешься? – со странной улыбкой спросила Татьяна и, сдвинув край шторы, мельком взглянула в окно. – Ну, хорошо… Файлы к программе «Билдинг оф э фэйс», которые ты показывал инспектору, были записаны на дискету шестого марта, то есть в тот день, когда ты со Столешко и Родионом был в Катманду, и в этот же день с жесткого диска «ноутбука» зачем-то была стерта сама программа. Правда, странное совпадение?

– Ничего странного, – ответил я. – Это мог сделать Родион. Его компьютер – что хочет, то и стирает.

– Ладно, – согласилась Татьяна. – Но если дискета, как ты утверждаешь, принадлежит Столешко, то остается только удивиться тому, почему случайный и малознакомый вам человек запросто пользовался компьютером Родиона?

– Компьютер – это не жена, – возразил я. – Ничего страшного, что Столешко немного поигрался в отсутствие Родиона.

– Поигрался? – недоверчиво покачала головой девушка. – Но в «ноутбуке», насколько мне известно, все программы заблокированы паролями! Там шагу не сделаешь, как по минному полю!

– Ну и что? – пожал я плечами. – Мне известны все пароли.

– Так, может быть, и дискета вовсе не Столешко принадлежит? Может быть, она твоя?

«Далеко зашла, – подумал я, изо всех сил стараясь не подать виду, что слова Татьяны загоняют меня в тупик. – Она слишком близко подошла к нашей тайне». Чтобы скрыть некоторое замешательство, я снова взялся за бутылку, хотя она уже была пуста.