Меч Михаила - Ольга Рёснес

Как бывший москвич, профессор Анцимиров вникает в свободное время в завихренный ход теперь уже ихних событий, зорко высматривая каждый промах крошки Цахеса, охотно вставляя его в паноптикум туберкулезного бреда Кафки. Да, Гавки, так и не отбрехавшегося от мучавшей его крови отцов, уж лучше бы его мать переспала с немцем. Не раз уже разъяснял профессор своим студентам, что нет у России никакого будущего, а есть, напротив… ну что у нее такое есть, у рашки-то… сам себя заминает, переключается на погоду… да, есть стихийные бедствия, экологические и разные там другие катастрофы… и мы, разумеется, поможем, вдуем в полутруп вашей пока еще рашки нанотехнологические надежды, а если это не поможет, так расчленим. Расчленили же Югославию, теперь есть, наперекос всему, Косово, а в нем – европейские мусульмане. Эффективно и не слишком накладно. Кто сказал, что это – американская война? Ага, вот он это и сказал, этот правоэкстремист, неонацист! Заметил, видите ли, что Белград бомбили на Пасху, а что летная была погода, это видите ли, неважно. А что все американские домохозяйки сидели сутками у телевизоров, рискуя получить нервное расстройство из-за медленного хода событий, это тоже неважно? Бывают же такие человеконенавистники. Так противопоставим же всем им, этим все еще не истребленным наци, нашу общую, глобальную, американскую мечту о единой для всех, неподкупной в своей принципиальности, демократии!

Демократия – это для вас, счастливо в нее верящих. Для нас же, вам ее, проститутку, подсовывающих, нет ничего слаще корпоративного рабовладения. И не придирайся к словам, работай!.. на износ!.. Ведь это мы, народом избранные, вправе судить о тебе, но не ты о нас.

Полюбив раз и навсегда виргинские, без снега, зимы, профессор Анцимиров шлет в Москву одно обвинение за другим: пораспустили, понимаешь, у себя морозы, совести совсем нет, сколько уходит на отопление, а в это время вымирающая Африка варит бобы на костре, подбрасывая в огонь то свои, то соседские экскременты. И он дает дельный совет едущей к негра клинтонихе: развернуть многомужне-насилуемую негритянку мордой к микроволновке, тем самым раз и навсегда решив ихний женский вопрос с позиций взаимности каннибализма. Гляньте на этих огромных, жирных, как торговки на негритянском базаре, улиток, их варят живьем, вкрутую, и нет у них ни одного голоса в ООН. Другое дело, скармливать крокодилу уголовников: сколько крика, крови и выплеснутой из бассейна воды. Потом съедают и самого крокодила, потому что он – вкусный. Правда, потравленных крысиным ядом львов негры пока не трогают, вдруг да куснет, зато певчих птиц гонят на небо стаями, чтоб не воровали негритянское просо, да и сама птичка ням-ням, и всякий жучок, и мошка… Недавно вот, перед самым приездом клинтонихи, нашли в каком-то унитазе, под расколотой крышкой, совершенно голого и притом живого человека, в возрасте одного-двух дней, вытащили, завернули в присланные из Швеции вязаные пеленки – мериносовая шерсть с шелком – всунули в рот шведскую соску, теперь это уже никакая не обезьяна. Клинтониха не прочь переправить находку на север дряхлеющей с каждым днем Европы, где все еще в ходу твердая, в отличие от доллара, валюта, и там же взять миллиард-другой, на поддержку женского африканского вопроса. А в Африке уже Билл Гейтс, внедряет глобальное безотходное производство жратвы для всех, из экскрементов заказчика, сырье – из местной негритянской клоаки. Клинтониху встречает японец с хлебом-солью, хотя сам воротит морду от тарелки с бифштексом, ну, из того самого… он-то повар, знает, сам готовил. А выглядит аппетитно. Попробовать? Клинтониха сует палец в вязкий коричневый соус, ковыряет ногтем мясо, все еще не решаясь понюхать, и японец, бледнея почти до обморока, напряженно за нею следит: съест или нет? Ну вот, проглотила… Спросила только, из какой клоаки взято сырье. И тут японец замялся: планировали из угандийской, а вышло из конголезской. В следующий раз, посоветовала клинтониха, отливайте с Берега слоновой кости…

Историку приятно спотыкаться о повторение одного и того же. Это облегчает ему мороку с выводами: ничто, товарищи, увы, не ново. И пока он предается творческим, от сих и до сих, мукам, история дает неожиданный крюк, нагло увиливая от ответа: вот и концы все в воду и никаких на поверхности кругов. Берешь вилы, водишь туда-сюда по воде… ага, что-то шевелится, плывет… дохлая рыба, кусок дерьма… нашел! Нашел, к примеру, код Ленина, и как с ключом от сарая, ты ломишься в штаб-квартиры тобою же растлеваемой культуры, изживающей себя вместе с шизофренической мечтой о всеобщем благоденствии. Накормим всех голодных! Но так, чтобы никто уже и не допытывался, что в свое время ел, к примеру, Гёте или Вагнер: подальше от этого чумного германского духа. Дух должен быть исключительно корпоративным, коллективно перешибающим твое под звездами одиночество. Никаких трагедий индивида, но только – гулаговское творчество масс… да, гулажное.

Хорошо быть историком-на-скорую-руку: укажешь, к примеру, что зря бывший зэк Саня променял свои драгоценные последние годы на двести-лет-вместе, только нашу нобелевку опозорил. Уж хоть бы врал, как все, привычно, а то… выложил, нате вам, факт. Сослать его обратно в гулаг!

Считая себя, с опозданием на сто лет, учеником Гучкова, в свое время выцарапавшего у последнего русского царя отречение от престола и спихнувшего престол Ленину, профессор Анцимиров мыслит исторически корректно: вот угнетали евреев, вместо того, чтобы отдать им всё, вот и заработали себе русскую революцию. Иначе говоря, признает, что без них никакой революции не было бы. И впредь ничего без них не будет. «Что, даже и холокоста без них не будет?..» Неосторожно пошутив так на вечеринке, Ева тут же и уразумела, что ошиблась, думая, что профессора гораздо более лояльны к истине, чем все остальные люди. Профессор Анцимиров обиженно промолчал, но уже на следующий день Ева обнаружила в своем компьютере статью о сути накрывшего Европу мигрантского кризиса: вы хотели, следом за Гитлером, выгнать из Европы евреев, а получили нашествие мусульман, и вы получите, как минимум, пятьдесят миллионов негров… Впрочем, нынешний испанский король официально перед нами извинился за проделки своей пра-пра-прабабушки: она разом депортировала всех евреев, включая кардиналов и собственного министра финансов. А хорошо-то как в Испании наши жили! Торговали всем, врачевали всё, умело нашептывали маврам, чтобы те не теряли зря время, а те и правда приперлись, со своим мавританским стилем… Ну и конечно по мелочам: то, бывало, кинешь отраву в крестьянский колодец, то сглазишь по весне скот… бывало, не пропустишь и эпидемию чумы-холеры, давая страждущим сладкое успокоительное… но об этом ведь никто, кроме тебя самого, не знает! Никто поэтому и не докажет, что так было. Не доросли еще другие, чтобы разгадывать великие исторические тайны. А между тем тайн полно. Откуда, к примеру, вдруг поползли на мир порнографические фильмы ужасов? До этого ведь надо сначала додуматься. То есть иметь, наряду с обычной пошлостью и шизофренической извращенностью, еще и значительную интеллектуальность. В сравнении с нею, утонченной и целенаправленной, брошенная в колодец отрава выглядит невинной шуткой ребенка. И порнографический яд, надо сказать, удался, пьют много и охотно… да ничего другого сегодня и не пьют. И никто ведь в целом мире не скажет, что порно и ужасы – это оружие массового уничтожения. Как гениально! Как просто!

Полученная от профессора статья навела Еву на сомнение: стоит ли и дальше учить русский язык по милости профессора Анцимирова? Она мысленно смотрит на него, изучает: высокий, грузноватый, всегда в немного мятом, будто не свежем костюме, с одним и тем же крапчатым галстуком, часто не бритый, как это последнее время в моде: секси амербой, с подчеркнуто властным окладом толстоватых щек и складок у рта, с мутно-карими, непрестанно что-то высматривающими под густотой бровей глазами и тонким, загнутым книзу носом. Этот нос говорит Еве о многом: тут и выверенная тысячелетиями породистость, и тайная ко всему брезгливость, и разборчивость пресытившегося кровью гурмана, и неготовность различать запахи по степени содержания в них духа истины… Вся его грузная, избыточная телесность только и годна на то, чтобы кого-то в чем-то убеждать, пере-и-пере-убеждать, переламывать, перетирать, попутно переиначивая. И кто же перед ним утоит?