Досье Сарагоса - Пьер де Вильмаре

Изумленный Шелленберг слушал, как Мюллер, обычно мало словоохотливый, излагал невероятные речи от имени человека, которого до тех пор считали экс-пертом и охотником за головами коммунистов. Мюллер, впрочем, настойчиво продолжал, напомнив о своем скромном происхождении, своем восхождении от рядового полицейского, и о том, что он «не завяз в закостенелом оптимизме консервативной традиции». И, упомянув о Шульце-Бойзене, о Харнаке, и о дру-гих он продолжил: «Они чистые интеллигенты, прогрессисты-революционеры, которые всегда стремились достигнуть окончательного решения, которые заня-ли твердую позицию, которая отсутствует у большинства наших западных ин-теллигентов, исключая, возможно, некоторых эсэсовцев».

Эта своеобразная восхищенная проповедь заканчивалась так: «Если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, то мы заключили бы соглашение с ним (Сталиным) в кратчайший срок. Это был бы такой удар по зараженному проклятым лицемерием Западу, от которого он никогда не смог бы оправиться».

Эту спонтанную прямоту стоит запомнить. Шелленберг не смог воздержаться от иронии: «- Превосходно, товарищ Мюллер. Давайте сразу закричим «Хайль Сталин!», и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.

Он посмотрел на меня, в его глазах таилась зловещая усмешка.

— Это было бы превосходно, — ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. — Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям бур-жуа пришлось бы качаться на виселице».

Даже если предположить, что Мюллер тогда еще не был активным попутчиком Советов — а у нас есть достаточно много важных причин, чтобы считать, что он им уже был — то он действительно очень хорошо представлял себе весной 1943 года, что нечто вроде национал-советизма должно было скоро прийти на смену национал-социализму, против Запада. Для него не было важным, что этот тота-литаризм опирался на мощнейший полицейский фундамент, дополненный кро-вавыми чистками и Гулагом, о существовании которого он не мог не знать. Он не сомневался, что в этом фундаменте нашлось бы место и для него, «великого полицейского».

Когда в 1946 году одна из секретарш Мюллера описывала мне его, мне каза-лось, что она специально ругала своего шефа, характеризуя его так, как мне бы этого хотелось. В конце концов, эта фройляйн «Эдит» Мюллер была в то время только маленькой служащей, а не одной из трех руководителей его секретариа-та. Будущему суждено было доказать, что она была права. В любом случае, Шелленберг в 1943 году уже знал, что он должен был с недоверием относиться к Гестапо-Мюллеру, который не мог не знать, что Гиммлер, без ведома Гитлера, поручил ему прозондировать в Скандинавии шансы на компромиссный мир. Он не доверял ему настолько, что в своих мемуарах он добавил: «В конце 1943 го-да я узнал, что Мюллер установил контакт с разведывательными службами рус-ских».

Почему за этим утверждением в его книге, написанной в 1950 году, не последо-вали никакие уточнения? Книга Шелленберга, осужденного на шесть лет тюрь-мы Нюрнбергским трибуналом, но освобожденного в 1950 году за то, что предо-ставил союзникам много сведений о немецких разведывательных службах, явно подверглась цензуре. В 1957 году его «Мемуары», переведенные на француз-ский язык, уже были проданы тиражом более 12000 экземпляров. Множество историков ознакомились с ними сразу после их первого издания за границей, прямо перед преждевременной кончиной автора в 1952 году в Италии, куда ис-торик Андре Бриссо отправился на встречу с ним. Бриссо забыл спросить его об этой фразе, которая, между тем, была достойна серьезных исследований.

После 1957 года ни один автор не занимался исследованиями этого вопроса. Потом и имя Мюллера кануло в небытие.

Зато его подчиненный и друг Эйхман стал звездой наряду со множеством второ-степенных приспешников, общей чертой которых был антисемитизм, как будто бы вся история Рейха и тридцатых и сороковых годов сводилась только к этому.

Но тогда почему не осудить также и те волны антисемитизма, которые цикличе-ски обрушивались на Советский Союз и государства, ставшие сателлитами Москвы?

7.4. Игра между Гиммлером, Борманом и Кальтенбруннером

В 1942 году Шелленберг уже достаточно ясно разбирался в международной об-становке. Его офицеры и агенты за границей обладали лучшей подготовкой, по компетентности и по своим связям они превосходили представителей Мюллера, подобранных более по критерию их предполагаемой верности, чем в соответ-ствии с их талантами. В 1937 и 1938 годах зарубежный разведаппарат Москвы очень хорошо понимал разницу между обеими командами, но все погибло во время чисток, которые обезглавили его наилучшие элементы.

В четырех или пяти строках, несмотря на их типично советскую фразеологию, многотомная официальная история российской внешней разведки хорошо опре-деляет сложившуюся ситуацию: ««Красная капелла» включала в себя много-численные, зачастую не связанные между собой группы антифашистского Со-противления. Они работали либо самостоятельно, либо в контакте с советской внешней разведкой, а часть из них — под непосредственным кураторством Глав-ного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Красной Армии».

Затем все было дезорганизовано. У тех и других больше нет контактов по той неизвестной им тогда причине, что руководившие ими офицеры разведки, ото-званные в Москву, были казнены или отправлены в Гулаг. Другие, в нелегаль-ном аппарате, ожидают новых инструкций, изумленные, потому что в 1937 году ими был получен приказ Сталина: «Прекратить любую работу против Германии».

Только некоторые офицеры ГРУ в нескольких странах, но не в Германии, стара-ются поддерживать связь со своими «подчиненными». Это большой беспорядок.

И мы практически не сможем понять, почему этим беспорядком не воспользова-лись ни СД, ни Гестапо, если забудем, что движение к германо-советскому пак-ту стало тогда уже бесповоротным, и будем принимать Мюллера за того, кем он не был, а именно, за охотника на советских шпионов.

Начиная с 1940 года редкие специалисты внешней разведки НКВД постепенно пытаются привести в порядок свои сети, с тем большими затруднениями, что уцелевшие после террора сотрудники или те, кто заменил исчезнувших, физи-чески не знают тех, кого они должны взять под свой контроль. Отсюда суще-ственная роль Горской и Короткова в этом отношении непосредственно до и по-сле 21 июня 1941 года.

В этот момент и во время войны действительно было необходимо, чтобы вре-менно прекратилось соперничество между чекистами НКВД и офицерами ГРУ. Зато на немецкой стороне ничего подобного не происходит: напротив, борьба за влияние между Абвером и СД или Гестапо часто принимает в своих послед-ствиях драматические масштабы.

(Иллюстрацией нового и более позднего проявления такого соперничества мо-жет служить история, случившаяся почти в наши дни. Когда в 1988 году я пре-зентовал свою книгу о ГРУ в Париже на улице Йены, некий советский «дипло-мат» О. Олейник подошел ко мне, взял за руку и сказал: — Ваша книга, на са-мом деле, не во всем точна, товарищ. (именно так!) В любом случае, это мы всем управляли, включая и ГРУ, когда было нужно. Упрек со стороны чекиста, который и не догадывался, что через два года тоталитарная империя распадет-ся. — прим. автора.)

В этой области, начиная с 1942 года, Гиммлер, как предполагается, контроли-рует расследования СД, Гестапо, военной контрразведки. В действительности ему все труднее и труднее находить общий язык с Мюллером, так как он заме-тил, что шеф Гестапо все чаще обходит его, напрямую встречаясь с Мартином Борманом и посвящая того в те дела, с которыми предварительно следовало бы ознакомить самого Гиммлера. Впрочем, что мог Мюллер там потихоньку готовить с Борманом?

Здесь стоит еще раз процитировать Шелленберга, потому что он единственное важное лицо, кто после немецкого поражения открыто описал эту атмосферу разногласий. Например, когда в июле 1942 года Гиммлер собрал Мюллера, адмирала Канариса и Шелленберга, чтобы обсудить расследование деятельности «Красного оркестра», но они также докладывали о важном советском проник-новении в немецкие учреждения в самой Германии и на оккупированных терри-ториях.

Вместо того чтобы сопровождать Шелленберга, Мюллер просит его самого отчитаться за проведенную ими вместе работу. Шелленберг не понимает почему, так как он, в конечном счете, отвечал только за треть общей работы, но Мюллер настаивает: «Генрих предпочитает вашу голову моей баварской физиономии, это очевидно!»

После этого Шелленберг соглашается и в одиночку предстает перед Гиммлером, который пролистывает отчет и спрашивает: — Кто отвечал за подготовку докла-да — вы или Мюллер? Глава СД, запинаясь, говорит, что Мюллер, но Гиммлер, будто ничего не услышав, продолжает свой монолог: — Я очень хорошо узнаю его здесь. Для него типично преуменьшать достижения других и выставлять се-бя в наиболее благоприятном свете. Это мелко, и вы можете так ему это и пере-дать.