Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Джон Кампфнер

После 2003 года «Репортеры без границ» во всемирном индексе свободы печати неизменно отводили России места между 140–м и 147–м из примерно 170 стран. Россия обычно занимала позиции, близкие к Афганистану, Йемену, Саудовской Аравии и Зимбабве, — хотя и оказывалась немного впереди Сингапура и Китая. В отличие от правительств этих стран, российские власти меньше уделяют внимания законодательной «профилактике» и больше — карательным мерам. Международный комитет по защите журналистов утверждает, что Россия находится на третьем месте в мире по уровню опасности для репортеров. По оценкам Союза журналистов России, за десять лет было убито более 200 журналистов. Ни в одном из случаев заказчик убийства не был арестован.

Наиболее знаменательным был случай с Анной Политковской, которую застрелили в лифте собственного дома в октябре 2006 года. Ее работа на Кавказе была прорывной и приводила Кремль в ярость. И все же, пока убивали и избивали менее известных авторов, сохранялось ощущение, что популярность хотя бы чуть–чуть защищает ее. Но нет. Роман Шлейнов, журналист, ведущий расследования в газете, где они вместе работали, объяснил мне почему:

Журналистика становится угрозой и серьезным раздражителем, когда она начинает влиять на социальную динамику. Репортажи Политковской имели такой эффект, поскольку иностранные правозащитные организации рассматривали их в качестве альтернативного источника информации. Она стала более чем журналистом. Она стала общественным деятелем. Российских журналистов ставит под удар не собственно критика Кремля, а вызов, который они бросают старой системе взаимоотношений, выгодной очень узкому кругу людей. И этого им не позволят.

Смерть Политковской встревожила журналистов и правозащитные группы по всему миру. В России реакция в истончающемся слое либералов была заметной, но большинство людей, кажется, восприняли случившееся спокойно. Когда Путину все же пришлось высказаться по этому поводу, он сказал, что влияние Политковской на российскую политику было «незначительным». Для того чтобы начать расследование, понадобилось много месяцев. В конце концов трое убийц предстали перед судом — и в феврале 2009 года были оправданы. Мало кто удивился этому, поскольку расследование проводилось поверхностно. Заказчиков убийства не затронули. Причастность государства к политическому убийству, подобному этому, могла бы вызвать скандал, — но не при Путине. Когда интересам властных структур угрожают независимые репортеры, киллеры становятся цензорами.

Убийство Анны Политковской стало одним из длинной череды похожих событий. Журналисты и оппозиционные политики становились мишенями и в ельцинскую эру. Так, Галина Старовойтова, известный либеральный политик, была застрелена в 1998 году в жилом доме в Санкт–Петербурге. Но в путинское время такие убийства участились. Усилилась и самоуверенность их заказчиков. В 2003 году Юрий Щекочихин, заместитель главного редактора «Новой газеты» и заместитель председателя комитета по безопасности Государственной думы, умер в возрасте 53 лет от загадочной аллергии. Тогда никто не верил в то, что это произошло по естественным причинам. Я знал Щекочихина в конце 8о–х и начале 90–х годов, когда он был избран депутатом Съезда народных депутатов — первого и единственного полусвободного парламента, который когда‑либо был в Советском Союзе. Раскованная хаотичная атмосфера съезда заставила Щекочихина задуматься о том, чтобы начать превращать слова в дело. Бесстрашный и в то же время в высшей степени практичный, Щекочихин был заметной фигурой в горбачевские и ельцинские годы. Он присоединился ко многим москвичам при защите нарождавшейся демократии во время путча 1991 года. Большинство их замкнулось с тех пор в своих потребительских коконах. Щекочихин и несколько его единомышленников продолжили свое дело. Он приобрел множество врагов в качестве публичного противника чеченской войны, а также КГБ и его преемников.

В провинциальной России не только репортеры, но и любой, кто испортит отношения с властями, с их деловыми и криминальными партнерами, подлежит расправе. По словам Романа Шлейнова,

местные власти реагируют на публикации гораздо беспощаднее федеральных. Главы местных администраций пользуются в отношении журналистов свободой действий. На своей территории они — царьки, подражающие действиям центральных властей в гипертрофированной форме.

Тут просматривается определенное сходство с Китаем, где злоупотреблений в регионах может быть больше, чем в центре, но общие параметры устанавливает центральное руководство.

Когда Путина спросили, что он ответил бы критикам, обвиняющим его в ограничении свободы СМИ, он ответил:

Очень просто. У нас в России никогда не было свободы слова, поэтому я не понимаю, что может подавляться. Мне кажется, что свобода — это возможность выражать свое мнение, но должны существовать определенные границы, очерченные законом.

Это российская версия сингапурского понятия «маркера», хотя здесь обычно пределы очерчены лестничной клеткой, а средством служит и полуавтоматическое огнестрельное оружие. Журналисты, наряду с небольшой группой активистов движения за гражданские права и адвокатов, нарушают, по словам обозревателя Марии Липман, условия российского эквивалента «Пакта о неучастии». Общественность соглашается не вмешиваться в политику, получая взамен шанс воспользоваться выгодами энергетического бума.

Сейчас, когда Россию потрясает глобальный кризис, путинская эра, возможно, подходит к концу. В 2000–2008 годах Путин стоял во главе страны в период самого заметного экономического роста и самой прочной политической стабильности, какие стране довелось пережить в течение жизни целого поколения. И каким был рывок: страна, почти разорившаяся в 1998 году, накопила третьи по величине в мире валютные резервы. Показатель ВВП на душу населения вырос с менее чем г тысяч долларов в 1998 году до 9 тысяч долларов в начале 2008 года. Со ставкой подоходного налога всего 13% и бесплатной передачей каждому россиянину в собственность его квартиры совокупный чистый доход оказался выше, чем предполагалось. В отличие от многих западных стран, ипотечные и потребительские кредиты для России не стали проблемой. Все это стало возможно благодаря стремительному подорожанию сырья на мировых рынках. Увеличение цены барреля нефти на 1 доллар увеличивал денежные поступления в казну на 1 миллиард долларов. Кремль с осторожностью подходил к составлению бюджета, предполагая снижение цен на сырье, и организовал Стабилизационный фонд, куда из доходов были направлены 160 миллиардов долларов. Считалось, что этого должно быть достаточно для защиты от внезапных потрясений.

Однако выиграли далеко не все. Большинство пенсионеров едва сводят концы с концами. Некоторые люди остались без жилья из‑за афер застройщиков. Другим не удается встать на ноги после столкновения с финансовыми пирамидами времен предыдущего экономического кризиса. Незащищенные члены общества продолжают страдать, как и в 90–е годы. Но дело в том, что немало людей довольно успешно вели дела и считали себя достаточно свободными в частной жизни. У кого дела шли хорошо, у того они шли очень хорошо. Спортивные автомобили, дизайнерские магазины и дорогие рестораны к середине 2000–х годов стали нормой для небольшой, но весомой доли населения больших городов. Говорили, что в Москве подают лучшие за пределами Японии суси. Столица России — счастливый обладатель большего числа БМВ 6–й серии, чем любой другой город мира. Прогнозировалось, что Россия перегонит Германию и станет крупнейшим в мире потребителем роскошных автомобилей. Это изобилие помогло возрождению национальной гордости — веры в то, что россияне смогут снова высоко держать голову, находясь в компании представителей других стран. Эта самоуверенность продолжает проявляться в смеси гордыни и обиды.

Путин обещал своему народу новый Пакт — или, вернее, возвращение прежнего: контроль над публичной сферой снова приобретают те, «кто в этом разбирается», а взамен население получает утраченную безопасность. Хотя процветание стало уделом немногих, восстановление основ означало, что работники бюджетной сферы и другие граждане, которым не досталась доля богатства, получат по крайней мере стабильность и регулярную заработную плату. Основная разница между путинским и советским режимами заключается в отношении государства к частной сфере. Путин не имел намерения восстанавливать запрет на выезд за границу или указывать людям, где им жить или работать. Граждане могут отправляться куда захотят и жить, как им заблагорассудится, — пока не создают проблем.

В этом отношении Путин оправдал ожидания. Благосостояние, которого были лишены несколько поколений россиян, оказалось отличным антидотом от политической активности. Концентрация власти в руках Путина и элиминация альтернативных источников власти привели к полнейшему безразличию к политике общества, усыпленного потреблением.