Десятая жертва (сборник) - Роберт Шекли

«Двое парней и девушка. Красивая, просто ягодка. Я тоже раньше была ягодкой. Но это еще до того, как у меня возникли эти проблемы с водой. Наверно, вы про это слыхали. Потому-то вы меня и расспрашиваете, разве нет? Нет? Ну, не важно, эти трое, они были в последней кабинке, вон там. Отчетливо помню высокого мужчину, вообще-то не очень высокого, но повыше второго парня, того, которого вы назвали Хобом Драконианом. Он листал содержание музыкального автомата. Хотел что-то проиграть, но не мог найти. Там больше сотни штук, так что ему пришлось потратить порядком времени. Наконец, он нашел эту старую песенку Кросби Стиллз Нэш. „Наш дом“ или еще какое-то сентиментальное дерьмо вроде того. Из тех, что вставляют в программу только для старперов. А этот самый Хоб вроде как отстранился, пока девушка, эта Аврора, как вы говорите, беседовала с Пако, который смахивает на индейца. Думаю, они толковали довольно долго, потому как были все еще там, когда я глянула на них минут через пятнадцать. Я была занята с двойным маникотти, и с ним произошел смешной случай. Хотите, расскажу? Ладно, ладно, не надо на меня кричать. Нет, я не видела, как сверток перешел из рук в руки. Видела, как Пако вынимает что-то, но эта штука была завернута в шарфик, вроде бы кашемировый, а может, верблюжий, обернутый вокруг чего-то, чего-то прямоугольного, ну, в смысле продолговатого, а потом кто-то из них взял сверток. По-моему, мужчина. Да, мужчина. Нет, погодите-ка, руку за ним протянула девушка.

А еще я слышала, как мужчина, Хоб, спросил: „Вы уверены, что за вами не было слежки?“ А Пако ответил: „По-моему, нет, а что?“ А Хоб сказал: „А то, что этот серый „Олдсмобиль“ со сломанной антенной объезжает квартал уже в третий раз“. А Аврора поглядела на него вроде с восхищением и сказала: „Вы замечаете подобные вещи?“ А Хоб сказал: „Такова моя профессия, леди“. Я еще подумала, что, наверно, какая-то мужественная».

Дотти продолжала:

«Было железно за десять, когда Аврора оплатила счет, они покинули кухмистерскую и вышли в убийственную какофонию усталой блудницы — нью-йоркской ночи. Улицы были полны мишурного великолепия, в котором унылые ямайцы в шляпах-пирожках с тощими полями играли в три листика с бывшими в употреблении дамочками из сестринской общины нескончаемой ночи. Из окрестных баров и бистро доносились звуки диксиленда, жаркие и непристойные, в точности такие, какие несутся вверх по реке из Нового Орлеана или вниз по реке из Чикаго, смотря как стоишь. Торговцы рафинадом стояли в сумрачных, сатанинских подворотнях, продавая свой омерзительный наркотик гномикам с цветущими лицами. Переменчивый радужный поток людей тек, будто нескончаемый львиный прайд. Пако и Аврора встретились, сверток сменил хозяина. А затем все трое вышли из дверей, и началась пальба. Темные городские улицы. Огни фонарей. Длинноногие тени, бегущие в зловещем свете фонарей знойной блудницы ночи с легкой поволокой дождя, разливающихся в воздухе запахов увечий и тления, не покидающих королеву-блудницу всех городов-блудниц блудницы-вселенной. Разумеется, я видела двух мужчин, но для меня у них не было лиц, ибо они были ничем, просто чудовищными тенями, будто образы сновидений на холсте кошмара или нечто из „Третьего человека“. Хоб бежал перед ними, а девушка рядом с ним. Ее высокие каблучки цокотали по мокрому тротуару, а огни с близлежащей стройки затеяли изумительную игру бликов с затейливым хитросплетением ее волос. Пако бежал замыкающим, но вдруг нырнул в переулок. Двое преследователей не обратили на него ни малейшего внимания, преследуя Хоба с девушкой. Затем девушка откололась, бросив Хоба на произвол судьбы. Крикнула что-то ему, но я не расслышала. Может, „Bonne chance“.[97]

Двое преследователей заколебались, переглянулись, обменявшись каким-то сигналом. Может, один что-то сказал другому. Если так, то Хоб не слышал этого, потому что в тот самый миг мимо с грохотом пронесся дедушка всех мусоровозов, а когда акустическая среда прояснилась, девушки уже и след простыл, не было слышно даже цокота ее каблучков. Так что Хоб остался один на один с двумя типами, с грозной неуклонностью настигавшими его, и продолжал бежать, пока не оказался в переулке, кончающемся тупиком. Он обернулся, а преследователи, узрев, что загнали его в угол, с бега перешли на зловещую поступь, неспешно надвигаясь. Хоб увидел блеск вороненой стали. Пистолеты, что ж еще? Я подалась вперед, изо всех сил напрягая слух, но так и не расслышала, что они говорили».

Глава 27

Западня. Податься некуда. Один субъект заходит с одного боку, другой с другого.

Все трое тяжело дышали. Вокруг раскинулась нью-йоркская ночь. Аврора скрылась. Беда.

— Кошелек или жизнь, — проронил Хоб.

— Что? — переспросил тот, что повыше.

— Так разбойники с большой дороги говорили тем, кого подстерегли. «Кошелек или жизнь». Значит, гони деньгу или отправляйся на тот свет.

— Ну, не очаровательно ли? — заметил Высокий своему компаньону, щеголявшему, помимо прочего, красным галстуком-бабочкой.

— Чего только не узнаешь на этой работе, — отозвался Галстук-бабочка.

— Если вы не хотите, чтобы я отдал вам кошелек или жизнь, — сказал Хоб, — то у нас нет никаких общих дел и, с вашего позволения…

— Я Фрик, а он Фрак, — с улыбкой поведал Галстук-бабочка. — Мы разъездные мокрушники. Мы отличаемся от остальных.

— В самом деле? — произнес Хоб. Не густо. Он надеялся тянуть время достаточно долго, пока не вернется его остроумие.

— О да, — подтвердил Фрик. — Или вы думаете, что профессиональные мокрушники живут в домах с газонами, женами и детьми, как заурядные граждане? Мы с Фраком живем в меблированных комнатах над затрапезными барами с неоновыми вывесками, вспыхивающими и гаснущими во тьме одиночества и убожества больших городов. Среда нашего обитания — непотребство, наше будущее — ничтожество, наши мечты — паскудство. С точки зрения эстетики это не настоящая жизнь. Но было бы достаточно справедливо сказать, что мы, мокрушники, — шакалы низов общества. Мы огребаем башли, отмеченные печатью уничтожения.

Фрак, высящийся громадой рядом со своим злобствующим компаньоном, поглядел на Хоба сверху вниз и изрек:

— Ненавижу парней вроде тебя. Вы считаете себя хорошими только потому, что не молотите и не пытаете людей, как мы. Словно это значит что-нибудь в эфирных сферах! А как насчет плохишей? Вы не думаете, что зло играет столь же важную роль во вселенской гармонии, правящей всем на свете?

— Ни разу не думал об этом в подобном ключе, — заявил Хоб, хотя на самом-то деле думал, и не раз. Но говорить им этого не намеревался.