Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Очень даже можно, — отрезал Ворон, — пусть рожает, кормит, и детей воспитывает, женщины больше ни на что не пригодны, дорогой мой, правильно апостол Павел говорил: «Учить жене не позволяю».

— А Марта? — иронично спросил Виллем, принимаясь за фрукты.

— А я бы Марту к алтарю и не повел, — Ворон рассмеялся, — вот в любовницы ее взять — это другое дело.

— А я бы повел, — адмирал вдруг посмотрел куда-то вдаль.

— Да ты и собирался, — Ворон поднялся и, зайдя на кухню, приказал обедающим близнецам:

«Приберите тут все, как следует, потом можете искупаться, и в свою комнату. До вечера чтобы носа у меня оттуда не высовывали. На море ходить можете, а в дом — нет».

— Понятно, — пробурчал один из мальчиков и тут же заработал подзатыльник.

— Стоя с отцом разговаривать надо, — сказал ему Ворон, уже выходя из кухни.

— Я бы тоже в Порт-Рояль, конечно, съездил, вместе с командой, — сказал адмирал, когда они с Вороном спустились к заливу. «Все же два месяца уже, не шутка. Но когда я тебя еще повидаю. Ладно, — он пожал плечами, — потерплю, не мальчик.

— Ну, дорогой мой, — сказал Ворон, вглядываясь в морской простор, — терпеть тебе придется, — он рассмеялся, — недолго. Вот и те, кого я ждал — он показал на черную точку среди волн.

«Пошли, — повернулся он к Виллему, — я гостей на той стороне острова встречаю, в эту бухту только свои заходят.

— Тебе шлюх прямо на дом привозят? — спросил адмирал, когда они шли по узкой тропинке среди цветущих кустов мирта.

Ворон обернулся и Виллем увидел, как он улыбается. «Нет, адмирал, шлюхами я уже не пробавляюсь — возраст не тот».

— Добрый день, сеньоры, — радушно сказал Ворон, выходя на лужайку.

— Ах, — притворно удивилась одна из дам, — маленькая, стройная, с черными, как смоль волосами. «Мы и не думали, что этот остров обитаем — иначе муж никогда бы не отпустил нас сюда на прогулку».

— Да неужели? — Ворон по-хозяйски взял даму под руку.

«А ведь ей не больше двадцати», — подумал Виллем, разглядывая вторую испанку — повыше, с гордой осанкой, с прикрытыми золоченой сеткой каштановыми волосами. Дама покраснела, и, не поднимая глаз, сказала: «Я только недавно приехала в Новый Свет. Мой муж сейчас в Картахене, а Марисоль вызвалась меня развлечь».

— Ну, — капитан Кроу рассмеялся, — смею заметить, вы не пожалеете.

— Представьте же нас своему другу, дон Эстебан, — капризно сказала черноволосая дама.

— Сеньор Гильермо, — если по-испански, — усмехаясь, сказал Ворон. «Он тут ненадолго, проездом, так сказать. А это сеньора Мария де ла Соледад…

Черноволосая дама чуть присела: «Можно просто — Марисоль».

— И ее кузина, — продолжил Ворон, — сеньора Ориана.

— Очень красивое имя, — Виллем взглянул на даму и заметил, что она покраснела еще пуще.

«Спасибо», — ответила она, не поднимая длинных, темных ресниц.

— У меня есть отличное вино, — предложил Ворон. «Пойдемте, надо выпить за встречу — мы с сеньорой Марисоль долго не виделись».

— Почти месяц, — грустно вздохнула та и сразу же оживилась: «Шлюпка придет за нами только на закате, дон Эстебан».

— Ну и прекрасно, — тот ласково похлопал даму пониже спины. «Однако не стоит терять времени, правда?», — он, подняв бровь, посмотрел на Виллема.

Марисоль, пошептавшись с кузиной, сказала: «Ну, мы тогда будем ждать вас в доме, сеньоры».

Дамы, приподняв юбки, пустились бегом по тропинке, а Виллем изумленно спросил у капитана: «И как тебе это удается?».

Тот только усмехнулся и подтолкнул друга: «Пошли, потом поменяемся, адмирал. Отсюда и до Молуккских островов ты вряд ли найдешь что-то лучшее, поверь мне».

Интерлюдия

Дорога Ярославль-Москва, ноябрь 1581 года

На дворе кабака было людно, ржали кони, девка прислужница, оскальзываясь на тонком ледке выбежала, простоволосая, на улицу — выплеснуть ведро помоев и тут же заверещала — кто-то из гостей наподдал ей пониже спины.

— Боярин, — неохотно сказал возница, дергая упряжь, — может, не стоит… Говорят, Белый Сокол тут зачал баловать, лето вроде тихо прожили, он на тверской дороге был, а сейчас опять вернулся. Может, обоза подождем?

— Ничего, — высокомерно сказал синеглазый, в богатой собольей шапке, боярин, — у нас на вашего Сокола и пищалей, и мечей достанет.

— Ну, что тянем-то? — второй мужчина, — легкий, невысокий, зеленоглазый, в коротком, на польский манер, кунтуше на меху, оседлал рыжего коня. Он повернулся к вознице, и, обнажив в улыбке мелкие, белые зубы, похлопал себя по поясу.

— Мы без промаха бьем, мил человек, — сказал боярин, вытаскивая пищаль, и — не соврал, — снял ворону, сидевшую на крыше покосившегося дома за полсотни саженей до кабака.

Смуглая, высокая боярышня, что как раз садилась в возок, взвизгнула и закрыла уши ладонями.

— Трусиха, — пробормотал ее младший брат, — крепкий, большой не по годам, рыжеволосый мальчик. Он обернулся и крикнул: «Ну, что застряли-то? Курицу, что ли, не видели никогда?»

Девочка в легкой шубке взяла за руки сестер — годков четырех на вид, и шепнула:

«Пойдемте, на Москве тоже курочек достанет, там побегаете».

— Опять же и семья у вас, — вздохнул возница, обращаясь к боярам.

Зеленоглазый мужчина поджал и без того тонкие губы, и велел: «Трогай уже!»

Возок, чуть раскачиваясь на полозьях, вывернул к наезженной дороге — зима установилась ранняя и дружная.

Бояре ехали легкой рысью сзади.

— Белый Сокол, — ехидно пробормотал зеленоглазый. «Развели всякой швали, не пройти, не проехать».

Его товарищ чуть усмехнулся, и, оглянувшись, перегнувшись в седле, поцеловал приятеля в губы.

— До Москвы не потерпеть? — улыбнулась Марфа. Муж посмотрел на нее умоляющими глазами: «Я с Ярославля уже терплю, а до этого, если помнишь, с апреля. Ну, ничего, сейчас детей в подмосковную отправим, а я с тобой запрусь в опочивальне — надолго».

— Ты только подмосковную и Воздвиженку оставил, остальное продал все? — поинтересовалась Марфа.

— Из ближних — да, — вздохнул Петя, — а дальними заниматься у меня времени не было, на Низ надо было плыть. Ну, ничего, сейчас только летом обратно в Персию, успею.

Марфа подняла руку и полюбовалась на перстень — крупные алмазы окружали ограненный кусок бирюзы.

Петя улыбнулся: «У шаха такой бирюзой полы во дворце выложены, там ее хоть лопатой черпай. А, когда приеду, зиму здесь проведем, и с первым кораблем — домой. Там уже к венчанию надо будет готовиться, Степан с мальчиками вернется, дел много будет».

— Думаю, — Марфа вскинула бровь, — мальчишку-то мы увезем отсюда нового.

— Или девчонку, — поддразнил ее муж.

— Мальчишку и девчонку, — Марфа звонко расхохоталась и вдруг замерла, оглядываясь:

«Господи, Петька, красиво здесь, ровно в сказке».

— Соскучилась, что ли? — нежно спросил муж. Вдоль дороги поднимались вековые, в изморози и снегу, ели, высокое, голубое небо вставало впереди, сугробы играли золотом под холодным светом солнца.

— Да, — тихо ответила Марфа и, поглядев на Петю, спросила: «Царь-то как?».

Муж рассмеялся. «Да как всегда, — с порога сказал: «Стоило бы тебя, Петр Михайлович, на кол посадить прямо сейчас, больно наглый ты, собака». А потом ничего, за стол посадил, кубки посылал. Про Степана я, правда, даже упоминать не стал — ну его, от греха подальше.

Да Степан и сам сюда не собирается».

— А что Матвей? — Марфа чуть помрачнела.

— Не видел его никто с прошлой осени, — Петя вздохнул. «Пропал, ровно, как под землю провалился. Ты ж помнишь, ту грамоту, что мне в Лондон привезли — дак больше я и не слышал от него. А что по тому письму он все владения Вельяминовых мне передает — дак царь, об этом узнав, только выматерил его, и рукой махнул: «Забирай, не надо мне чужого богатства».

— Да, — жена посмотрела на возок. «Что ж мы еле тащимся-то? Так мы и до ночи на следующий постоялый двор не въедем».

— Оставь, — улыбнулся Петя. «Куда торопиться-то, пусть дети отдохнут, там тепло у них, спокойно».

Феодосия зевнула и, посмотрев на свои руки, велела Лизе: «Дай-ка мне шкатулку».

Девушка достала кусочек замши и стала полировать ногти.

— Тео, — робко начала сестра.

— Не «Тео», а «Феодосия», — поправила ее девушка. Лиза вздохнула и улыбнулась:

«Феодосия, а ты Москву помнишь?».

— Нет, — девушка улыбнулась. «Помню только пожар большой, и что я чуть не умерла.

Матушка меня тогда дышать заставила. Да я ж маленькая была, Лизавета, вон, как они сейчас — девушка кивнула на двойняшек, что, обнявшись, спали под меховым одеялом».

— А Полли теперь Прасковьей величают, — Лиза вдруг рассмеялась. «Забавное имя».

— Нашу бабушку покойную так звали, — Феодосия перекрестилась, — матушку отца нашего и дяди Степана.