Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет - Владимир Георгиевич Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы вместе делали уроки, увлекались чтением. Проверяя друг друга, наизусть цитировали обожаемых нами Ильфа и Петрова – «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка». Но вскоре все наше свободное время покорил каток в ЦПКиО – так официально назывался парк Горького.
До войны мама и папа часто брали меня на прогулки в этот парк. На набережной Москвы-реки стояла вышка для тренировок прыжков с парашютом. Папа оставлял нас с мамой внизу, а сам поднимался на верхнюю площадку. Там на него одевали ремни, и мы с восторгом смотрели, как он спускается вниз под белым куполом парашюта. Папе-то было всего 25 лет!
А зимой там, в парке, родители учили меня ходить на лыжах. Прокат лыж и раздевалки помещались в здании на набережной, сохранившемся до сих пор. Лыжня шла вдоль берега Москвы-реки в сторону Нескучного сада. Пятилетний Вовчик неплохо справлялся с дорогой туда и обратно.
Став постарше, я уже более уверенно чувствовал себя на лыжах. Крепления были в виде ременной петли, куда надо было просунуть валенки – о детских ботинках тогда и понятия не имели. Но это не мешало уверенно ходить и на более длинные дистанции. Хорошо запомнил лыжный поход с папой на Воробьевы горы. Это было зимой 1940 года. Лыжня проходила примерно в том месте, где сейчас высятся корпуса университета. Поодаль курились дымками домишки небольшой деревушки. День был морозный, но мы отлично покатались!
А вот на катки парка Горького родители ходили одни – рановато мне было. Зато теперь меня позвали с собой ребята нашего класса и, конечно, Саша. Он-то вообще жил, что называется, через дорогу от катка!. Но сначала мне пришлось решить два вопроса: где достать коньки (проката в те годы не было), и как научиться на них бегать. Папа сказал: «Бери мои». Ничего себе! Папины беговые «норвеги», или «ножи» (мы их так тогда называли) были приклепаны к ботинкам 41 размера. Мой восторг от предвкушения обладать шикарными «норвегами» сильно поубавился, когда я просунул свои ступни размера 35 в папины ботинки. «А ты попробуй напихать в ботинки газетную бумагу, и придумай, чем прикрутить ботинки к ногам», сказал отец. Я так и сделал. И что вы думаете – получилось! Конечно, выглядел я смешно. В свои 12 лет я был мелковат, и вид пацана на большущих беговых коньках вызывал если не хохот, то уж улыбку у окружающих точно. К тому же ботинки я прикручивал к ногам какими-то ремешками, а иногда для прочности и веревками, что добавляло комизма моему появлению на льду.
Да и кататься надо еще было научиться. Но с этим я справился на удивление быстро. Через пару недель, подбадриваемый Сашкой и ребятами, не только уверенно стоял, но и неплохо бегал. А скоро вообще освоил свои «ножи» и стал пижонить. Заложив руки за спину словно настоящие спринтеры, мы с моими друзьями «паровозиком» мчались по аллеям парка, ловя восхищенные взгляды девчонок. А на больших площадках нарезали круги, лихо переставляя ногу в поворотах. Красота! Далекие школьные годы! Увы. Так вышло, что я уже никогда больше за всю долгую жизнь не вставал на коньки. Порой только мне снится сон: поворот за поворотом я мчусь по льду…
В те годы мы все очень много читали. Обменивались книгами, которые приносили из дома, ходили в библиотеки. Романы Джека Лондона, Диккенса и, конечно, обожаемого Дюма были нашим настольным чтением. Естественно, и русские классики, и не только по школьной программе. Появился интерес и к фантастике, тогда еще нашей – А.Толстой, Беляев. Но хотелось чего-то большего. С разрешения мамы я поехал записываться в общий читальный зал Ленинской библиотеки. Зал помещался в боковом флигеле знаменитого Дома Пашкова, что на холме напротив Боровицких ворот Кремля, а теперь и памятника Князю Владимиру. Ходил туда трамвай № 11 – по Большой Полянке, Большому Каменному мосту и дальше к Охотному ряду. Вход в читальный зал был с улицы Фрунзе (теперь ей возвращено историческое имя – Знаменка). Записали меня по ученическому билету, такие у школьников были в ту пору, и вот я, волнуясь, вхожу в огромный зал. Не помню, что я тогда взял почитать, но с того времени стал регулярно ездить в Дом Пашкова.
Этот шедевр классической архитектуры известен каждому. Построенный для разбогатевшего денщика Петра 1 предположительно архитектором Баженовым, он с 1862 года стал местом хранения библиотеки и коллекций Румянцевского музея (по имени графа Н. П.Румянцева, их собравшего). Государственный канцлер, граф Румянцев был известным политиком, библиофилом и ценителем древностей. Он завещал все собранное «на пользу Отечеству и благое просвещение». Эти слова выбиты над входом в тот самый общий читальный зал Государственной библиотеки России, к которой с 20-х г.г. прошлого века относится Дом Пашкова. В годы войны в нем работали и профессора, и студенты и даже такие же мальчишки, как и я. В огромном, площадью более 450 квадратных метров зале с высоченными потолками, было уютно. За длинными столами с зелеными лампами сидели посетители. Вокруг стояла какая-то торжественная тишина. Меня это просто завораживало… Ездил я в читальный зал и в начале лета. Не всегда мои поездки на трамвае оканчивались удачно. Вагоны, как правило, набивались народом, что называется, «под завязку». Мы, мальчишки, а частенько и взрослые, цеплялись за наружные поручни вагона и гроздьями висели на подножках. Однажды ко мне привязались двое пацанов: «Ну-ка, подвинься!». Ответ мой им не понравился. «Эй, ты, щас получишь!». Трамвай затормозил на остановке у 1-го Спасоналивковского переулка. Соскочив, я пулей помчался в сторону своего дома, эти двое за мной, с явным желанием побить. Бежал я мимо углового дома, который ныне превращен в суперэлитное жилье под названием «Полянка 44». Стало ясно, что догоняют. Выручило то, что я свернул во двор, где жил мой одноклассник и забежал в его подъезд. Мои преследователи потеряли меня из виду и повернули назад. Драки удалось избежать.
В середине лета 1944 года в нашей семье случилось радостное событие. Вернувшись с работы, папа сияя сообщил: «Меня включили в наградной список по мясокомбинату имени Микояна!». Мы знали, что дела у него на работе идут хорошо, план выполняется, начальство довольно, но орден! В советское время получение правительственной награды значило очень много, не то, что ныне. Прошло около месяца. Отца пригласили в Кремль.
Вместе с другими работниками комбината он получил
