Последний рассвет - Александра Маринина

И дотвердились в результате. Взрастили в сыне непомерное тщеславие. То есть оно, тщеславие это, наверное, от рождения в Лёньке было, но так бы и засохло на корню, если бы его не поливали и не окучивали восхищенные успехами сына папа и мама. Тщеславие – тот же соблазн, соблазн казаться лучше других, а Лёня Курмышов соблазнам противостоять не умел. Так-то он честный и порядочный человек, но слабый, и коль есть соблазн, то удержаться он не мог. А соблазном было всё, от удовольствия засветиться рядом со звездой до новой женщины, которую ну просто никак невозможно было пропустить мимо себя. Да и ТОГДА, в ТОЙ ситуации его соблазнила легкая возможность удовлетворить мелкое тщеславие, показать себя человеком знающим, компетентным, да к тому же обладающим некоей тайной. Слаб оказался Лёнечка, не устоял.

Слабость характера привела к тому, что Лёнька начал гулять направо и налево, жена в конце концов бросила его и уехала вместе с детьми в другой город, к себе на родину. Спустя короткое время Лёня закрутил роман с Кариной Горбатовской, девушкой красивой и умной, которая влюбилась в Леонида по уши и без него света белого не видела. Однако жениться на дочери коллеги-ювелира Курмышов отчего-то не торопился. А может, и не собирался вовсе. Морочил девчонке голову, говорил о любви, делал подарки, причем отнюдь не дешевые, – натурой он всегда был широкой, деньги любил, но тратить их не скупился. И при этом постоянно заводил то совсем короткие, то более или менее длительные интрижки. Мать Карины, тихую, очень больную женщину, почти не встававшую с постели, в личную жизнь дочери старались не посвящать – берегли, а вот отец, Илья Ефимович, относился к роману Карины с Леонидом сложно. То ненавидел Лёню, то страстно желал, чтобы тот, наконец, сделал Горбатовского тестем и дедом, то снова ненавидел… Сейчас, судя по сделанной на заказ треугольной подвеске, наступил очередной виток ненависти. Надолго ли?

Сотников снова вернулся к портсигару и вдруг подумал, что ошибся с камнями. Да, по всей мифологии камней здесь нужно использовать рубин, но, может быть, именно то, что камни будут красными, и лишает все изделие гармонии? Он захотел попробовать вариант с другим цветом, достал из ящика стола коробочку с разноцветными фианитами и потянулся за пинцетом… Пинцета на месте не оказалось. В принципе ничего страшного, фианит – не драгоценный камень, можно и пальцами взять, но должен же быть порядок! На рабочем столе ювелира Сотникова все предметы и инструменты лежали в строго определенном порядке, и брать нужную вещь он мог не глядя. Куда девался пинцет? Тем более пинцет старинный, достался ему от деда и дорог как память. Да и не делают сейчас таких – легких, удобных, прочных, в лапках которых даже самые малюсенькие камни держатся как влитые, не переворачиваются и не выпадают.

– Люля! – громко позвал он, выглядывая из мастерской в коридор.

Из кухни вышла жена – узкие брючки, свободная длинная футболка, размера на три больше, чем нужно, дизайнерский фартук с невероятно смешной аппликацией, в одной руке полотенце, в другой – тарелка: Людмила вытирала вымытую посуду.

– Да? Что случилось?

– Ты не видела мой пинцет?

– Видела, – засмеялась Людмила. – Три дня назад.

– А сегодня видела?

– Сегодня я в мастерскую не заходила. А что, найти не можешь?

– Не могу, – пожаловался Сотников, любуясь стройной моложавой женой.

– Спроси у детей, – посоветовала Людмила. – Наверняка кто-нибудь из них утащил.

– Ну, Юрка-то точно не брал, – возразил Алексей Юрьевич и добавил грустно: – К сожалению. Ему, увы, мой пинцет никогда не понадобится. Люленька, а что там у него с женитьбой? Слышно что-нибудь? Парню двадцать семь, и так уже традиция нарушена, он до сих пор холост, да еще и ювелиром не стал.

– Так ведь все равно традиции нарушены, – заметила Людмила. – От того, что Юрка женится, они не восстановятся. Ему не станет снова двадцать пять, и ювелиром он тоже не станет.

– Но внуки! – горячим шепотом воскликнул Сотников, оглядываясь на дверь, ведущую в комнату сына. – Есть надежда на внуков. Если они появятся в ближайшие два-три года, я еще успею дождаться, пока они хоть немного подрастут, и передам им ремесло, привью любовь к профессии. А если Юрка с этим делом затянет, я могу и не дождаться. Кому же мне дело передавать?

– Маруське передай, – пожала плечами Людмила. – Мы с тобой тысячу раз об этом говорили. Маруська влюблена в камни, она будет заниматься ювелирным делом, можешь не сомневаться. Или ты охвачен мужским шовинизмом и не видишь женщину продолжательницей династии?

– Люленька, Маруська не любит ювелирное искусство и не понимает его, она любит только камни, а это немножко другое. Тебе ли не знать. Так что ты уж воздействуй, пожалуйста, на Юрку, потереби его насчет женитьбы. У него же есть девушка, с которой он уже года два, по-моему, встречается. Почему он на ней не женился до сих пор?

Людмила поставила вытертую насухо тарелку на комод, стоящий в коридоре, подошла к мужу вплотную и обняла его.

– Сотников, – прошептала она, едва касаясь губами его уха, – я тебя обожаю, ты самый умный и самый талантливый мужчина из всех, кого я знаю. Но я тебя умоляю, Сотников: не лезь ты в чужую личную жизнь. Оставь Юрку в покое. Пусть встречается со своей девушкой, пусть пишет свою книгу, пусть проживает свою собственную жизнь. А Маруська тебя не подведет, обещаю.

Но спросить про пинцет у сына Сотников все-таки решил. Юрий, такой же стройный и высокий, как его отец, с тонкими чертами лица и рано обозначившейся плешью на темени – точная копия Алексея Юрьевича в молодости – что-то писал от руки, сидя перед включенным компьютером. Рядом с его столом на стене висел лист ватмана с тщательно нарисованным генеалогическим древом ювелиров Сотниковых: имя, годы жизни, жены, дети. Первым, в самом низу, стояло имя Юрия Даниловича Сотникова, последним – имя Алексея Юрьевича Четвертого, 1960 года рождения.

Конечно же, никакого пинцета Юрка не брал. Чего и следовало ожидать.

– Сын, я не понял твоего замысла, – озабоченно проговорил Сотников, пробегая глазами строчки на экране компьютера. – То отрывки, которые ты мне даешь прочесть, имеют чисто художественный вид, то документальный. Ты что пишешь вообще? Хронику или роман?

– Я экспериментирую, – не отрываясь от записей, проговорил Юрий. – Пытаюсь найти свой собственный стиль, сочетание разных форм и жанров. Раз уж ты зашел, проверь, пожалуйста, текст на экране. Там все правильно? Я ничего не напутал?

«Основатель Ювелирного Дома Сотникова – Алексей Первый Юрьевич Сотников родился в 1790 году, в семье ювелира, ничем не выдающегося, имевшего свое небольшое ателье. Отец его Юрий Данилович Сотников в 1791 году получил неожиданное наследство, которое позволило ему расширить дело, и в 1792 году маленькое скромное ателье превратилось в подобие производства. Родившийся в 1790 году сын Алексей превратил это производство в Ювелирный Дом Сотникова, придал ему размах, поставил дело на широкую ногу, поскольку обладал не столько художественным вкусом, сколько деловой и финансовой хваткой. А для вкуса у него всегда были превосходные мастера, настоящие художники своего дела. И хотя официально Ювелирный Дом Сотникова как вывеска появился только в 1823 году, датой его основания в семье принято было считать тот год, когда от простого маленького ателье начался взлет к вершинам – 1792 год».

– Все верно. – Алексей Юрьевич кивнул, потрепал сына по плечу и отправился в комнату Маруси, младшей дочери, названной в честь выдающейся женщины-ювелира девятнадцатого века Марии Семеновой, владелицы производства, на котором работало более 100 человек.

Девятиклассница Маруся сидела за столом, склонившись над высыпанным на лист бумаги тростниковым сахаром и еще кучкой какой-то разнокалиберной мелочи. И, конечно же, в руках у нее был тот самый ювелирный пинцет, который безуспешно искал ее отец.

– И что это? – насмешливо спросил Алексей Юрьевич.

– Я тренируюсь, – коротко ответила девочка, беря пинцетом очередной кусочек сахара размером с «соточный» камень – камень весом в одну сотую карата, совсем крохотный.

Маруся хочет стать геммологом, изучает только физику, химию, геологию и математику, все остальное ей не интересно. Ее завораживает и привлекает только красота камня, на камнях она буквально помешана, влюблена в них, а вот сама по себе работа ювелира ее мало волнует. И в ее комнате на полках десятками теснятся тома справочников, учебников, энциклопедий… А вот художественной литературы нет совсем. И это Алексея Юрьевича беспокоит не на шутку. Он твердо убежден, что смысл и глубину красоты невозможно постичь, мало зная и не будучи образованным человеком. Он говорил об этом дочери множество раз. И сейчас снова скажет.

– Маня, ты бы лучше романы читала или стихи, – с упреком проговорил он. – Тебе нужно развивать художественное мышление, а ты только руки тренируешь.