Клеймо сводного брата (СИ) - Попова Любовь

До этого я видела изображения мужских половых органов только в книгах, и там они казались гораздо меньше. Сейчас же, столкнувшись с ним в реальности, я испуганно расширила глаза, предвкушая боль вторжения, и всё-таки замычала, когда бархатная головка начала тереться о её промежность. Головка большая, горячая, идеальная.

«Ну же, Герман, давай! Пронзи меня, насади на него», — думала, я то и дело покручивала бёдрами, чтобы трение половых органов было сильнее, острее, чувствительнее.

Герман же, словно зная все мои мысли, только лишь покачал головой и снова нажал на мою голову, прижимая к подушке.

—

В моей душе бурлит адская смесь восторга, предвкушения и наслаждения. Я знаю, что одним оргазмом сегодня не обойдёмся, потому как ты самое лучшее, что я видел за последние годы. Никакие бабки никогда не сравнятся с видом покорной, на всё готовой сестренки. Или уже возлюбленной.

И особую остроту всему происходящему придавал риск быть раскрытыми. Рядом, казалось, спал Петя. Герман собирался трахнуть меня, его жену. Он забрал меня. И больше никому такое чудо не отдаст. Скорее сдохнет, но не отдаст!

—

Герман? Ты спишь?

Густой шепот Пети холодным душем ворвался в наш едва ли не потрескивающий от сексуального напряжения мирок, заставив настороженно замереть нас обоих. Я повернула голову на голос, и это здорово разозлило Германа. Он тут же сжал рукой ягодицу, сильно впиваясь пальцами и прекрасно понимая, что на нежной коже останутся отчётливые синяки.

Но это будут только первые отметины, которые докажут мне, что я больше и думать не должна о ком-то другом.

—

Герман? — снова прошептал Петя, проявляя назойливость.

—

Не сплю, — выдавил он.

—

Ага, я тоже. Хотел спросить…

Петя замялся как юнец и замолчал, а Герман тем временем провёл пальцами по истекающей смазкой девичьей промежности, чувствуя, как подрагивает в ожидании всё мое тело.

—

Я больше всего жалею о том, что не умею читать мысли, а потому не знаю, на кого именно ты так среагировала.

—

В общем, спасибо за Соню, — в конце концов выдавил Петя.

—

Пожалуйста.

Герман собрал мои волосы в кулак и потянул на себя, больше ощущая, чем слыша, изо всех сил сдерживаемое утробное мычание. Моя спина изогнулась, а он прошелся языком по мочке уха, шее, одновременно стараясь протиснуться членом в тесное лоно.

Я ждала этого. Знала, что сейчас будет резкий рывок и боль. Сладкая, долгожданная боль, обозначающая, что Герман стал моим. Пусть хозяином или господином, но я планировала потихоньку сдерживать его тиранию, с помощью женской покорности и ласки направляя энергию стремления доминировать и властвовать в более полезное русло.

Герман плавно двинулся глубже, и, вытянув руку, начал сжимать ладонью шею. Всё это вызвало ещё одну сладкую судорогу в теле.

Петя же продолжал говорить, и на каждое его слово Герман медленно проникал всё глубже в меня, вплотную подбираясь к тоненькой преграде моей невинности.

—

В общем, я, кажется, знаю, почему она мне не дает.

—

Почему? — прохрипел Герман, чувствуя девственную плеву, отделяющую меня от всепоглощающего экстаза.

—

Она любит другого.

Отпустив шею и давая мне возможность сделать глоток воздуха, Герман переключил внимание на мою грудь — небольшую, аккуратную, нежную. А я думала, когда Петя догадался.

И тут, ощущая, как в его ладонь тычется твёрдая горошинка моего соска, он, наконец, не выдержал:

—

И в кого же она влюбилась?!

Для меня же почти весь разговор прошёл мимо ушей, было сильно не до этого. Я билась в мощных, предрекающих оргазм, судорогах. Все чувства, подобно струнам, были натянуты до самого предела и резко оборвались, когда Герман одним сильным выпадом сорвал цветок невинности, окончательно углубляя и без того порочные желания.

Я выгнулась, чувствуя острую боль вперемешку с накрывшим меня всепоглощающим, ярким оргазмом. Лучшим оргазмом из всех, что я чувствовала в своей жизни, ибо ощущения твёрдого, горячего члена, болезненно и так сладко растягивающего меня изнутри, не шли ни в какое сравнение с собственными тонкими пальчиками.

Герман же крепко удерживал за ягодицы насаженную на его член, стараясь проконтролировать метания и с восторгом ощущая, как сжимается вокруг него лоно.

Плотно, горячо, ритмично. Я судорожно тряслась, а из моего рта тоненькой струйкой вытекала слюна.

И это было почти божественно. Почти. Потому что под ложечкой начало сосать. Я глянула наверх, увидела дуло и дикие глаза Пети. Закричать не удалось, а от жжения во лбу я проснулась.

— Мертва, – сажусь в кровати.

Меня во сне убили. Почему мне вообще снилось это. Петя хочет моей смерти. А Герман?

Он ведь не мог делать то, что я видела во сне.

Обходил стороной. Орал, если заходила в комнату без стука. Рычал, если одевалась слишком откровенно.

Всю свою любовь к нему я перенесла на Петю. Герман сам нас познакомил, сам посадил меня в его машину. Петя любит меня, и очень уж странно наблюдать сны, где он кидает меня в стену, раз за разом, так, что на затылке начинает идти кровь.

Просыпаюсь в холодном поту.

Снова. И снова одна. Быстро пью необходимые витамины, зная, что, благодаря им, сны отступят еще на неделю. Но вернутся. Они всегда возвращаются.

Вот и Герман вернулся.

Отец был против, но я знала, что это бравада. Иначе он был не записал его наследником. И я очень рада, что брат будет жить с нами. Пети никогда нет дома. С самого рождения Славы он сторонится меня. А ведь у нас было все хорошо. Он ходил со мной на курсы дыхания. Он поддерживал меня. Пусть и в редкие приезды домой. Он находился со мной в больнице, когда я устроила истерику несколько месяцев назад и чуть не сбросилась с балкона второго этажа.

Жаль, что причину истерики я вспомнить не могу.

Слышу плач Славы и мигом надеваю халат, чтобы пройти в детскую. Беру малыша на руки и уже хочу дать грудь, но вспоминаю, что молока больше нет.

Будет хорошо, если Герман поможет с этой проблемой, а пока можно дать бутылочку, любезно приготовленную Маргаритой Павловной.

Пока кормлю Славу, слышу, как в нашу спальню открылась дверь. Петя вернулся. Наверняка опять пьяный, от своей шлюхи.

Это было некрасиво, но я залезла в его телефон и узнала, что у него есть любовница.

И очень хотела что-то почувствовать. Хоть что-нибудь. Но ни ревности, ни обиды, ни даже злости не было.

Абсолютный эмоциональный вакуум. И тогда я поняла, что надо разводиться. О чем и сказала ему. Прямо, без утайки. На что получила глумливый отказ и брачный договор в лицо, что если я уйду, то потеряю все.

А он ничего платить не будет. Остаться без средств к существованию с грудным младенцем мне не улыбается, так что я терплю.

Все жду возможности доехать до адвоката и выяснить, так ли все, как говорит Петя.

Слава допивает молоко, и я хожу с ним по комнате, укачивая, смотря на темное небо за окном.