Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доника*
Есть озеро перед скалой огромной; На той скале давно стоялВысокий замок и громадой темной Прибрежны воды омрачал.
На озере ладья не попадалась; Рыбак страшился у́дить в нем;И ласточка, летя над ним, боялась К нему дотронуться крылом.
Хотя б стада от жажды умирали, Хотя б палил их летний зной:От берегов его они бежали Смятенно-робкою толпой.
Случалося, что ветер и осокой У озера не шевелил:А волны в нем вздымалися высоко, И в них ужасный шепот был.
Случалося, что, бурею разима, Дрожала твердая скала:А мертвых вод поверхность недвижима Была спокойнее стекла.
И каждый раз — в то время, как могилой Кто в замке угрожаем был, —Пророчески, гармонией унылой Из бездны голос исходил.
И в замке том, могуществом великий, Жил Ромуальд; имел он дочь;Пленялось все красой его Доники: Лицо — как день, глаза — как ночь.
И рыцарей толпа пред ней теснилась: Все душу приносили в дар;Одним из них красавица пленилась: Счастливец этот был Эврар.
И рад отец; и скоро уж наступит Желанный, сладкий час, когдаВо храме их священник совокупит Святым союзом навсегда.
Был вечер тих, и небеса алели; С невестой шел рука с рукойЖених; они на озеро глядели И услаждались тишиной.
Ни трепета в листах дерев, ни знака Малейшей зыби на водах…Лишь лаяньем Доникина собака Пугала пташек на кустах.
Любовь в груди невесты пламенела И в темных таяла очах;На жениха с тоской она глядела: Ей в душу вкрадывался страх.
Все было вкруг какой-то по́лно тайной; Безмолвно гас лазурный свод;Какой-то сон лежал необычайный Над тихою равниной вод.
Вдруг бездна их унылый и глубокий И тихий голос издала:Гармония в дали небес высокой Отозвалась и умерла…
При звуке сем Доника побледнела И стала сумрачно-тиха;И вдруг… она трепещет, охладела И пала в руки жениха.
Оцепенев, в безумстве исступленья, Отчаянный он поднял крик…В Донике нет ни чувства, ни движенья: Сомкнуты очи, мертвый лик.
Он рвется… плачет… вдруг пошевелились Ее уста… потрясенаДыханьем легким грудь… глаза открылись… И встала медленно она.
И мутными глядит кругом очами, И к другу на руку легла,И, слабая, неверными шагами Обратно в замок с ним пошла.
И были с той поры ее ланиты Не свежей розы красотой,Но бледностью могильною покрыты; Уста пугали синевой.
В ее глазах, столь сладостно сиявших, Какой-то острый луч сверкал,И с бледностью ланит, глубоко впавших, Он что-то страшное сливал.
Ласкаться к ней собака уж не смела; Ее прикликать не могли;На госпожу, дичась, она глядела И выла жалобно вдали.
Но нежная любовь не изменила: С глубокой нежностью ЭврарСкорбел об ней, и тайной скорби сила Любви усиливала жар.
И милая, деля его страданья, К его склонилася мольбам:Назначен день для бракосочетанья; Жених повел невесту в храм.
Но лишь туда вошли они, чтоб верный Пред алтарем обет изречь:Иконы все померкли вдруг, и серный Дым побежал от брачных свеч.
И вот жених горячею рукою Невесту за руку берет…Но ужас овладел его душою: Рука та холодна, как лед.
И вдруг он вскрикнул… окружен лучами, Пред ним бесплотный дух стоялС ее лицом, улыбкою, очами… И в нем Донику он узнал.
Сама ж она с ним не стояла рядом: Он бледный труп один узрел…А мрачный бес, в нее вселенный адом, Ужасно взвыл и улетел.
Суд божий над епископом*
Были и лето и осень дождливы;Были потоплены пажити, нивы;Хлеб на полях не созрел и пропал;Сделался голод; народ умирал.
Но у епископа милостью небаПолны амбары огромные хлеба;Жито сберег прошлогоднее он:Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный и нищийВ двери епископа, требуя пищи;Скуп и жесток был епископ Гаттон:Общей бедою не тронулся он.
Слушать их вопли ему надоело;Вот он решился на страшное дело:Бедных из ближних и дальних сторон,Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда:Вынул епископ добро из-под спуда;Бедных к себе на пирушку зовет», —Так говорил изумленный народ.
К сроку собралися званые гости,Бледные, чахлые, кожа да кости;Старый, огромный сарай отворён:В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сараяВсе пришлецы из окружного края…Как же их принял епископ Гаттон?Был им сарай и с гостями сожжен.
Глядя епископ на пепел пожарныйДумает: «Будут мне все благодарны;Разом избавил я шуткой моейКрай наш голодный от жадных мышей».
В замок епископ к себе возвратился,Ужинать сел, пировал, веселился,Спал, как невинный, и снов не видал…Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где виселиПредков портреты, и видит, что съелиМыши его живописный портрет,Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел; он от страха чуть дышит…Вдруг он чудесную ведомость слышит:«Наша округа мышами полна,В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вот и другое в ушах загремело:«Бог на тебя за вчерашнее дело!Крепкий твой замок, епископ Гаттон,Мыши со всех осаждают сторон».
Ход был до Рейна от замка подземный;В страхе епископ дорогою темнойК берегу выйти из замка спешит:«В Реинской башне спасусь» (говорит).
Башня из реинских вод подымалась;Издали острым утесом казалась,Грозно из пены торчащим, она;Стены кругом ограждала волна.
В легкую лодку епископ садится;К башне причалил, дверь запер и мчитсяВверх по гранитным крутым ступеням;В страхе один затворился он там.
Стены из стали казалися слиты,Были решетками окна забиты,Ставни чугунные, каменный свод,Дверью железною запертый вход.
Узник не знает, куда приютиться;На пол, зажмурив глаза, он ложится…Вдруг он испуган стенаньем глухим:Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он… кошка сидит и мяучит;Голос тот грешника давит и мучит;Мечется кошка; невесело ей:Чует она приближенье мышей.
Пал на колени епископ и крикомБога зовет в исступлении диком.Воет преступник… а мыши плывут…Ближе и ближе… доплыли… ползут.
Вот уж ему в расстоянии близкомСлышно, как лезут с роптаньем и писком;Слышно, как стену их лапки скребут;Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери;Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,Спереди, сзади, с боков, с высоты…Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили,Грешнику в кости их жадно впустили,Весь по суставам раздернут был он…Так был наказан епископ Гаттон.
Алонзо*