Кураж. В родном городе. Рецепт убийства - Дик Фрэнсис

— А что он? — воскликнул я в восторге. — Сказал что-нибудь?

— Ни слова. Я извинился, но он даже не ответил. Какое-то мгновение он был в полной ярости. Потом снова улыбнулся и… — Глаза Джеймса блеснули, — заявил, как он восхищается мною, что я даю бедному Финну эту последнюю возможность.

— Как мило с его стороны, — пробормотал я.

— А я объяснил, что это не последняя ваша возможность: в субботу вы скачете на Образце. Он только переспросил: «Правда?», пожелал мне удачи и ушел.

— Значит, сахар раздавлен и его вымели вместе с грязной соломой?

— Да.

— Нечего дать на анализ. Никаких улик. Досадно!

— Если бы я не наступил, Морис мог его поднять и снова предложить Ботве. А у меня с собой не было сахара… Ни кусочка, чтобы подменить… Честно говоря, я не верил, что он понадобится.

Я знал, что он и не собирался заботиться об этом. Но все же он позаботился. И я никогда не перестану испытывать чувство благодарности.

Мы допили виски. Джеймс спросил внезапно:

— Почему? Я не понимаю, почему ему понадобились такие усилия, чтобы вас скомпрометировать? Что он имеет против вас?

— Я жокей, а он нет, — просто ответил я. — Я умею скакать, а он нет. Зависть, злобная зависть и все.

Я рассказал ему про мой визит к Клаудиусу Меллиту и про его ответы. И еще добавил:

— Это не случайно, что вам и большинству тренеров трудно найти жокеев. На всех влияет Кемп-Лор — впрямую или через свои тени — Баллертона и Корина Келлара. Они, как губки, впитывают его яд и передают его всякому, кто готов их слушать. И еще внушают все это вам. Вы мне сами недавно повторяли: Питер Клуни всегда опаздывает, Тик-Ток не стремится к победе, Дэнни Хигс слишком азартно играет, Грэнт продает информацию, Финн утратил кураж…

Он в смятении уставился на меня. А я спросил:

— Вы же верили в это, Джеймс, правда? Даже вы! А уж все остальные и подавно. Да и почему бы им не верить, коли эти слухи подтверждались так наглядно. Не так уж много у нас нужно, чтобы тренер или владелец лошадей потерял доверие к жокею. Мы же абсолютно бесправны! И достаточно вскользь бросить намек, что жокей вечно опаздывает, или бесчестен, или трусит, — и скоро, да, очень скоро он вылетает из игры… Арт! Арт покончил с собой потому, что Корин уволил его. У Грэнта — психическое расстройство. Питер Клуни дошел до того, что его жена голодает в нетопленном, ледяном доме…

— А вы? — спросил Джеймс.

— Я? Ну… Не очень-то я радовался жизни последние три недели.

— Еще бы, — как бы впервые поставил он себя на мое место. — Пожалуй, что так.

— Эти гонения против жокеев тщательно продуманы. Каждую неделю в передаче «На скаковой дорожке» говорилось нечто уничтожающее про кого-нибудь из нас. Когда он пригласил на передачу меня, то объявил, что я — неудачник. И ему хотелось, чтобы я действительно оставался таким. Помните, как он показал кусок хроники с моим участием? Вы бы ни за что не пригласили меня на работу, если бы посмотрели передачу до того, как сами увидели меня в деле.

Встревоженный, он покачал головой. А я продолжал:

— При каждом удобном случае, например, когда Образец выиграл Королевский приз, Кемп-Лор напоминал зрителям: я всего лишь заменяю Пипа и, когда его сломанная нога срастется, меня попросту выкинут. Ну, честно говоря, все так и есть — это место Пипа, и он должен получить его снова. Но важно было убедить всех — моя кратковременная слава вовсе не заслуженна. Но думаю, если бы Кемп-Лор не распространял без конца ядовитые намеки, большинство владельцев охотнее доверились бы вашему мнению. Они приглашали бы меня и не выкинули за борт при первых же неприятностях. А в прошлую пятницу он так своими подсказками направлял Корина и того судью, что они прямо заявили — со мной покончено. Вы смотрели?

Джеймс кивнул и налил еще по стаканчику.

— Это дело должен разбирать Национальный комитет по конному спорту, — решительно отрезал он.

— Нет. Его отец — член этого комитета.

Джеймс даже рот раскрыл:

— Весь комитет на поводу у Кемп-Лоров. А на Мориса они все молятся. Почти все они носят галстуки одной и той же закрытой школы, — улыбнулся я, поскольку Джеймс тоже носил такой же. — Я был бы весьма обязан, если бы вы никому из них ничего пока не говорили. Их будет еще труднее убедить, чем вас. А у меня нет пока фактов, которые Кемп-Лор не смог бы опровергнуть. Но я веду раскопки. — Я осушил свой стакан. — И настанет день!

— Звучит неожиданно весело.

— О господи, Джеймс! — Я резко встал. — На прошлой неделе мне хотелось убить себя. Я рад, что не сделал этого. Вот почему мне весело.

Он так перепугался, что у меня на душе стало легко. И, поставив стакан, я рассмеялся.

— Ничего, не беспокойтесь. Но поймите, сообщать об этом Национальному комитету пока еще рано. Я предпочитаю, чтобы наш милый Морис попался с поличным.

Но у меня пока что не было никакого практического плана. А у милого Мориса оставались зубы. И весьма острые.

XI

Хотя ни я, ни Тик-Ток не участвовали на другой день ни в одной скачке, я все таки умыкнул у него машину, поехал на ипподром в Аскот и обошел пешком весь скаковой круг, чтобы посмотреть, в каком состоянии дорожка. Задувал резкий северо-восточный ветер, и земля на скаковом кругу была твердая, а на самых открытых местах даже тронута морозом. До сих пор зима стояла на удивление мягкая, но высокое чистое небо зловеще предвещало холода.

Хоть один денечек еще — вот все, что мне было нужно — еще один денечек.

Около рва с водой я пнул землю каблуком — с той стороны, где лошади приземляются. И она дрогнула, а не поддалась.

Я обошел весь круг, мысленно планируя скачку. Если земля останется такой же твердой, нужно взять быстрый темп. Для Образца это подходит: ему придется скакать с полной нагрузкой. Его сухое стремительное тело не очень-то годилось, чтобы нестись по грязи со всем этим свинцом.

Около весовой меня остановил Питер Клуни. Лицо у него было бледное, исхудавшее, на лбу появились морщины — вид самый похоронный.

— Я все вам выплачу! — воинственно заявил он.

— Ну и ладно, — мягко ответил я. — Когда-нибудь. Никакой спешки.

— Вы не имели права за моей спиной давать деньги и продукты. Я хотел вернуть вам все тут же, но жена не позволила. Мне это не нравится: мы не нуждаемся в благотворительности!

— Вы дурень, Питер, — сказал я. — И ваша жена правильно сделала. И вам придется привыкнуть к мысли, что каждую неделю вы будете получать коробку с продуктами. До тех пор, пока не начнете снова прилично зарабатывать.

— Нет, — почти закричал он, — я этого не приму!

— Не понимаю, почему ваша жена и ребенок должны страдать из-за вашей болезненной гордости. Но я объясню, чтобы вам стало легче. Вы никогда не получите работу, если будете ходить с видом побитой собаки. Никто вас не наймет, пока вы будете выглядеть жалким и несчастным. Вам нужно подбодриться и доказать, что вы стоите того, чтобы вас наняли. А я лишь пытаюсь избавить вас от одной из забот, чтобы вы могли чуточку больше думать о скачках и чуточку меньше о своем холодном доме и пустой кладовке. Так что вам придется с этим примириться… Это — ради вас. Но уж не вздумайте больше опаздывать!

И я ушел, оставив Питера с разинутым ртом.

Я пытался восстановить то, что разрушил Кемп-Лор. Приехав на ипподром, я издали заметил его. Он оживленно говорил что-то одному из распорядителей, а тот смеялся. Стройный, белокурый, крепкий на вид — казалось, он притягивает все взгляды.

После четвертой скачки мне принесли телеграмму: «Заезжай за мной к „Белому медведю“ Аксбридж 6.30 вечера очень важно Ингерсол».

Мне захотелось громко выругать Тик-Тока — Аксбридж находился в противоположной стороне от дома. Но машина все-таки принадлежала и ему.

День тянулся медленно. Противно было стоять и наблюдать за скачками. Особенно после столь убедительного выступления на Ботве. Но пользуясь своим собственным советом, я старался выглядеть повеселее. И был вознагражден. В отношении ко мне наметилось явное потепление. Жить становится куда легче, когда люди вокруг уже не стесняются заговаривать с тобой. Хотя большинство и воздерживается от выводов до окончания скачек с участием Образца. Я ничего не имел против. Образец — боец настоящий, и потом я помнил обещание Джеймса, что его будут охранять, не спуская глаз.

После окончания я еще поболтался немного на ипподроме. Надо было убить два часа до того, как ехать в Аксбридж за Тик-Током. Телевизионщики поднимали свои, похожие на эшафоты башни, готовясь к завтрашней передаче состязаний на Зимний Кубок. Командовал ими Гордон Килдер, все в том же темно-синем полосатом костюме, с тем же выражением многообещающего молодого чиновника. Он прошел мимо меня с привычной полуулыбкой, означающей, что хотя он и не знает, с кем здоровается, но улыбается на тот случай, если, позже все-таки обнаружит, что этот кто-то — важная шишка.