Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули

После этого Бхаскаррао, улыбаясь, оглядывал комнату.

Было интересно наблюдать за двумя друзьями. Бхаскаррао сидел, поглаживая руку Юджи с выражением тихого счастья на лице, изредка вставляя что-то невнятное в речь друга. Юджи продолжал говорить, оставив свою руку в руке Бхаскаррао. Иногда он выдёргивал её, чтобы сделать какой-то жест или куда-то указать, после чего рука возвращалась на место, и Бхаскаррао снова гладил мягкую кожу ладошки, наблюдая за комнатой из-под шапки. Пару раз Юджи поддразнил его по поводу курения и бормотания — двух безобидных грехов, оставшихся с ним в этом мире.

В конце первой недели мы поехали в ретритный центр за Бангалором, предназначенный для проведения семинаров по различным экологическим и социальным проблемам. Центр представлял собой единое строение, состоящее из современных деревянных конструкций и большого конференц-зала, напомнившего мне о школе Джидду Кришнамурти в Охае. Во время обеда Юджи представил нас — тех, кто приехал с Запада, — как «топовых людей» в своих областях: «Это — известная медсестра в главной больнице Цюриха, которая в данный момент является директором по связям с общественностью в центре Раджниша в Кёльне. Очень успешный бизнес!» Йогиня была известной балериной и великим йогом. Американец управлял знаменитым рестораном в Калифорнии. По словам Юджи, мы все были знаменитыми и успешными, хотя в иные времена он нисколько не стеснялся назвать нас неудачниками.

После обеда директор собрал нас всех в большом зале, коротко поделился целями и достижениями организации, а затем передал слово Юджи. Затаив дыхание, я в предвкушении ждал, как он будет реагировать на столь идеалистичные взгляды директора. Юджи был удивительно мягок и начал спокойным тоном хвалить его и его организацию за достигнутые успехи. Он говорил почти час и, постепенно набирая обороты, словно полноводная стремнина, устремился в итоге по привычным каналам, закончив выводом о том, что любая реформа или цель, являющаяся продуктом деятельности мозга, безнадёжна. «Революция — это переоценка прошлого. И ничего больше». Он постепенно превратил цели предприятия в маленькую аккуратную кучку бесполезных камней, после чего опять продолжил многословно хвалить директора за усилия, пока тот совсем не запутался. Не имея больше что сказать, директор только удивился вслух, как мы можем жить с такими негативными и депрессивными взглядами на жизнь. Было видно, что Юджи ему понравился, он не чувствовал себя оскорблённым, но он явно был потрясён.

Мы посмеялись с ним, затем Юджи взял вожжи правления в свои руки и устроил шоу, развлекая его в течение нескольких часов, вплоть до нашего отъезда. То, как он оживил всё вокруг и снял напряжение, заставив меня дурачиться, кого-то петь, кого-то плясать, подтверждало, что, если продолжать двигаться вместе с энергией жизни, такая вещь, как депрессия, невозможна.

Однажды в Бангалоре он повернулся ко мне и спросил: «Что ты скажешь, если кто-нибудь спросит тебя: «А ты знаешь Кришнамурти? Что он говорит?»

Вопрос был задан прямо в лоб, когда я сидел с ним рядом. В комнате повисло ожидание, все взгляды обратились ко мне. Он внимательно слушал, как в полной тишине я старался максимально просто объяснить, чем он мне интересен и как на меня действует его общество:

Юджи был природной силой, которая взывала к природной силе тех из нас, кто выбрал быть с ним. Так называемое я каждого из нас было навязанной коллекцией идей, сопротивляющихся феномену того, что мы все называли Юджи, — природной силе, к которой наше тело стремилось постоянно. Единственной естественной вещью, которую тело хотело делать, было то, что делал Юджи, и то, от чего мой так называемый ум отказывался так упорно.

Он не перебил и не поправил меня.

ГЛАВА 21

«Вы обусловливаете свой ум этой тарабарщиной — вот и всё, что вам необходимо понять».

На шикарном «Мерседесе», принадлежащем другу Юджи, мы поехали к нему и его жене в гости в Мадрас. Йогиня всегда находилась в одной машине с Юджи. Это был его способ держать её при себе и одновременно игнорировать. По прибытии Юджи остался у хозяев, а нас поселили в расположенных неподалёку одинаково роскошных домах дочерей промышленника. Йогине пришлось спать в одной комнате с детьми — это был новый для неё опыт. К счастью, мне выделили отдельную комнату по соседству: Йогиня с Калифорнийцем плотно общались, а я мог уединиться в своём убежище.

Царившие в городе жара и влажность создавали ощущение клаустрофобии. Я чувствовал себя в ловушке, будучи вынужденным оставаться в помещении. Когда жалуются местные, ты понимаешь, что дело действительно плохо. Они описывали лето в Мадрасе как сущий ад; сейчас была зима, но уже стояла невыносимая духота. Нищета улиц ужасала, здесь она чувствовалась даже сильнее, чем в Бангалоре. В Мадрасе, как и в Бомбее, полированные дома соседствовали с крытыми соломой лачугами. Проезжая по улицам, я видел тысячи людей, живущих в дренажных трубах на строительных площадках. Плюс к этому — беспощадное солнце: изо дня в день, с утра до ночи.

Встречи с Юджи проходили в гостиной большого хозяйского каменного дома или на втором этаже в просторной комнате с кондиционером, когда внизу становилось чересчур жарко. Я же обливался потом независимо от того, где мы находились. Однажды утром, когда мы сидели в гостиной, полной тяжёлой, обитой замшей мебели, брат жены хозяина Маджор рассказал нам историю строительства отдельного входа для Юджи. Когда хозяева предложили Юджи любую комнату на выбор, он вместо специально приготовленной для него огромной комнаты выбрал самую маленькую в глубине дома на первом этаже и потребовал, чтобы с другой стороны дома к ней пристроили ступеньки и отдельный вход, «чтобы мне не приходилось на всех вас смотреть, люди, когда я прихожу и ухожу». Он так никогда и не воспользовался ступеньками, превратившимися в удобный проход для слуг, использовавших их для быстрого перемещения по дому. Он часто выдвигал какие-то требования для себя, в результате которых выигрывали другие люди.

Жена хозяина приходилась Маджору сестрой. Она была преданной кришнаиткой и до знакомства с Юджи её часто посещали видения Кришны, помогающего ей по дому. После встречи видения прекратились. Пару раз она пела для него. Её голос был похож на расцветающий в лунном свете цветок, испускающий нежный аромат ладана, поднимающийся вверх изысканной вязью мелодии и вызывающий ощущение мурашек на спине. Её муж обычно ходил по дому широкими шагами, затем ненадолго присаживался, пока его помощник не звал его из офиса в передней части дома. Он был крупным мужчиной, представляющим собой яркую иллюстрацию промышленника и человека, обладающего властью. Мне же он казался комиком раннего телевидения с хрипловатым смехом, растягивавшим рот в улыбке, и очень выразительными глазами.

Брат Маджора был врачом, полностью, практически до самозабвения преданным Юджи. Его сын тоже был врачом, он писал длинные странные стихотворения, которые читал нам вслух, останавливаясь на каждой строке, чтобы разъяснить значение и показать места на теле, подвергшиеся изменениям под влиянием присутствия Юджи. Он требовал от нас полного внимания, в то время как Юджи никак на него не реагировал, дремал или слушал с безразличием, не перебивая.

Однажды в доме появился провидец — чтец по лицам. Он носил очки с увеличительными стёклами, что делало его взгляд ещё более пристальным, когда он всматривался в лицо своей жертвы. Местные жители рассказывали, что когда-то он был очень бедным человеком, обладающим духовными добродетелями, бравшим за свои услуги гроши. Встреча с Юджи изменила ситуацию. Он велел ему брать больше. Теперь, когда жизнь его стала легче, некоторые стали скептически относиться к его способностям, обвиняя в пристрастии к деньгам. Кое-что из того, что он говорил, было неожиданно глубоко, хотя и подавалось в завуалированном виде. Где бы Юджи ни появлялся, у него был с десяток таких персонажей под рукой. Похоже, ему нравились эти представления, однако лицо физиономиста из Мадраса отличалось от других невинностью и скромностью.

Комната с кондиционером была забита под завязку самыми разными людьми. Юджи показывал то на одно, то на другое европейское лицо и спрашивал чтеца по лицам, что он видит. После паузы тот обнародовал свои наблюдения, периодически останавливаясь, чтобы его речь можно было перевести.

Сидд был великим святым с Гималаев, а Чучи — собака Кары — была его учителем в прошлой жизни (он действительно видел собаку в доме, и интересно, что Чучи была любимицей Кары и центром, вокруг которого всё вертелось). Кара была разочарована, когда он сказал, что не видит в её лице ничего. Она была второй половинкой Сидда (не говоря о том, что в Индии претензия быть «ничем» холится и лелеется, особенно среди женщин!). Ближе к концу он разглядел в ней Лопамудру, жену великого индийского святого по имени Агастья. Агастья создал её из самых прекрасных частей животных и скрывал своё сокровище во дворце царя Видарабхи, чтобы жениться на ней, когда она вырастет (хитрый народ эти святые!).