Бабочка маркизы Помпадур - Екатерина Лесина

– Дарья.

– Даша, я не собираюсь причинять вред вашей подруге…

…еще чего не хватало…

– …мне она кажется на редкость порядочным человеком, хотя знакомство наше длилось недолго…

…как мило, Егору учиться надо, как с людьми разговаривать. Еще немного, и Дашка поверит.

– …но мне хотелось бы, чтобы вы и меня поняли. С Алексеем мы знакомы уже несколько лет, и, признаюсь, я весьма ему симпатизирую. Мне бы не хотелось, чтобы его в очередной раз использовали.

Этого он может не бояться. Алина если что и умела использовать, так столовые приборы. Дашка собиралась ответить что-то, но не успела.

– Веселитесь?! – Александра таки дошла до кондиции. Она поднялась, держа бокал, наполненный до краев водкой. – Веселитесь, твари…

Черт, что бы тут ни происходило, но Дашка была рада одному: Алинины родственники покинули ресторан, решив не мешать молодежи.

– Она пьяна, – сказал Егор хмурясь. – И перед вами наглядный пример того, что Алексей категорически не способен справиться с женщиной. Ему давно следовало бы поставить эту особу на место.

А вид-то какой брезгливый. Но Дашка послушает. И про особу, и про прочее…

– Сашка, успокойся, – велел ей усатый тип в желтой водолазке.

Мишка.

А тот, что в рубашке болотно-зеленого цвета, – Пашка. Друзья детства.

– Отвянь! – Сашка отмахнулась и, покачнувшись, рухнула на стул. Расплескала водку и, донельзя огорченная происшествием, выронила бокал. Но к чему ей бокал, когда на столе имеется бутылка?

– Я все знаю! Все!

– Извините, но мне придется оставить вас, – Егор поклонился.

Какие мы вежливые. И ведь заткнет же Сашеньку, не позволив сказать, чего же она такого знает.

– Думаете, Сашенька шутит? А фигу… Сашенька не дура… не дура, как эта… бабочка. Я расскажу вам про бабочку… есть гусеница. Куколка. А потом раз – и бабочка. Откуда взялась?

Пьяный смех и пьяные же слезы.

Поговорить бы с ней в приватной обстановке, о каких таких бабочках идет речь.

– И куда сгинула? Бабочка была. Бабочки нет. Улетела! Но я-то знаю… сейчас. Где же… да не лезь ты под руку! Вот!

Мятая бумажная бабочка упала на пол. И Сашка с наслаждением наступила на нее.

– Вот тебе! Вот! Да никуда я не пойду… отстаньте…

Егор не стал слушать. Он взял девицу за плечи и просто вытолкал из зала. А Дашка подняла бабочку с пола. Она уже видела таких.

Пять лет тому.

И одну сохранила, ту самую, снятую с Лялькиного тела.

Сашку качало. Влево-вправо. И до тошноты… ей давным-давно было тошно, пожалуй, с самой еще школы, когда выяснилось, что из перспектив у Сашки или замуж, или панель. Ну или работенка безденежная, а потом все равно или замуж, или панель. Ни то ни другое ее не устраивало. И Сашка в отчаянной попытке отбить себе место под солнцем рванула в столицу.

Было всякое. Каждый раз виделось – вот он, последний рубеж, через который Сашка не перешагнет. А стоило чуть прижать, и она не перешагивала, а прыгала с разбегу. Выше. Дальше. Веселей.

Она все-таки сдалась. Вернулась, смирившись с неизбежной участью, правда, так и не решив, какая из дорог ей ближе. Решила бы, если бы не Леха. Объявился. Предложил устроить на работу. И устроил, хотя не к себе, а Сашка очень ведь рассчитывала на это. У них же любовь была, первая и горячая. Разве такую забудешь? Правда, Леха все принцессу искал… и Сашка его послала. Разве она сама не принцесса?

Получше толстой коровы. И не в габаритах дело. Кара тоже не худенькой была, но никто не посмел бы ее коровой назвать. Львица.

Гиениха.

Тварь, и Сашка рада, что она мертва. А в этом Сашка не сомневалась. Конечно, ей было слегка жаль Леху – бедолага испереживался весь. Она его утешала… а во всех книгах женщина, которая утешает мужчину в минуту слабости, становится той самой, единственной.

Он же эту корову откуда-то вытащил.

Она еще на Сашку с жалостью смотрела! Это ее надо жалеть… тот, кто Кару убил, и эту не отпустит. Сашка знала. Не все, конечно, – здесь она несколько переборщила, что с пьяной женщины взять, – но многое. Хватит на светлое будущее.

Не сладилось с замужеством? Ну и к лешему! Сашка будет свободной.

И богатой.

Только вот до дома доберется сначала… А идти тяжело. Каблуки не держат. И ноги натерла. Нарядилась… ради кого? Все сволочи! Все козлы! Все будут платить…

Добредя до угла дома – а по ощущениям просто-таки километров пять прошла, – Сашка остановилась. Ее мутило.

Перебрала, красавица, перебрала… сейчас отпустит по холодку.

Точно, отпустит.

Надо дышать ртом и глубоко. Вдох-выдох.

– Эй, ты как? – он появился из темноты и протянул сигарету. – Будешь?

Сашка взяла. Будет. Не хочет, но будет, потому что никто не должен видеть ее слабость. Сигаретный дым она глотала, и тот теплым клубком сворачивался в желудке. И спазмы успокаивались.

– Ну ты, подруга, и нализалась, – Сашку приобняли, и она вдруг поняла, что не видит лица человека. Голоса тоже не узнает. Но свой. Конечно, свой. Чужие здесь не ходят.

– Я им все сказала.

– Конечно, все.

Она покачнулась – земля вдруг вывернулась из-под ног, – но упасть не позволили.

– Давай-ка я тебя домой провожу.

– Нет.

– Почему?

– Ты меня убьешь! – Сашка вдруг уверилась, что все случится именно так. Зачем она открывала рот? Пьяная дура! И язык заплетается.

– Дама не рассчитала сил, – сказал ее спутник кому-то. – Вызовите нам такси.

– Он меня убьет… – Сашка захныкала.

– Я бы тебя тоже убил, – ответили ей. – Машина будет через пару минут.

– Посиди, дорогая, я сейчас.

– К-куда? – свинство, когда даже твой убийца спешит сбежать.

– За шубой твоей, куда же еще.

Сашку нежно погладили по щеке. А может, и не убьет? Он ведь не дурак. Если убить, то расследование начнется. Менты. И этот, который такси вызывал. Гардеробщик.

Свидетелей много… и, значит, Сашке действительно хотят помочь. Поэтому она не стала сопротивляться, позволив натянуть на себя полушубок. И в машину усадить позволила. Ехать было долго, и Сашка, положив голову на плечо своего спутника – жаль, что перед глазами все еще плыло и бултыхалось, – уснула. Очнулась она уже в квартире.

С нее стягивали туфли и заботливо разминали затекшие ноги.

Вот почему она решила, что все козлы?

– Ты не козел, – сказала Сашка человеку, чье лицо по-прежнему было пятном.

– Точно. И даже не баран.

Смеется? Пускай.

Ей бы до кроватки добраться… не пустили.

– Сначала умыться, дорогая. И платьице снимем.

– Секса хочешь?

– Не сейчас. Пьяная женщина выглядит жалко.

Вот же моралист фигов. И вообще, Сашкино дело предложить. Другие небось не отказывались. Он умыл Сашку и, от одежды избавив, отвел в спальню.

– Давай, ложись.

Она попыталась сказать, что не желает спать одна. И вообще это гадко, бросать голую женщину в кровати, но мысли опережали язык, и тот заплетался.

– Завтра поговорим, – пообещали ей, заботливо накрывая одеялом. – Обязательно поговорим…

Человек постоял некоторое время, убеждаясь, что Сашка спит. Прикрыв дверь в спальню, он занялся второй комнатой. Не обыскивал, скорее осматривал, позволяя себе заглядывать и в ящики, и в книги, и в серенькие папки, где Сашка хранила счета.

Спальню он, впрочем, тоже не оставил без внимания, дождался лишь, когда Сашка уснула. В ящике под кружевными трусиками, так и оставшимися в коробке, нашлась стопка стодоллоравых купюр, перетянутая резинкой.

Квартиру человек покидал в приподнятом настроении.

Сашка слышала, как в комнату вошли. Сон ее, несмотря на состояние, был чутким. Она обрадовалась даже – он передумал. Теперь она точно знала, кто ей помог.

И как это раньше не смотрела на него?

Леха, Леха… как будто на нем мир клином сошелся. Есть и кроме Лехи достойные люди.

Сашка перевернулась на спину и ногой, словно бы во сне, стащила с себя одеяло. А что, кто еще позаботится об одинокой женщине, кроме нее самой? Фигура у нее красивая, особенно грудь. Живот тоже хорош. И ноги… ноги – Сашкина гордость, можно сказать.

Матрац прогнулся под весом еще одного человека. И холодная ладонь скользнула по щеке. Пальцы прочертили линию от виска к губам, к подбородку и на шею, оттуда – к груди. Сашка, приоткрыв глаза, пробормотала:

– Это ты?

– Я, – ответили ей. И сделали больно.

Боль появилась в груди, резкая, отрезвляющая. Сашка хотела закричать, но та самая, холодная рука прикрыла рот.

– Тише. Скоро все закончится. Смотри, что у меня есть.

Невзрачная бабочка в черной траурной рамке. Сашка видела ее четко – полное волосатое тельце, серые крылья с бурым узором, усы, похожие на антенны, и мертвые черные глаза.

– Это бражник. Вид обычный. Ты их видела раньше, но не обращала внимания. Никто никогда не обращает внимания на то, что находится под носом.

Он коснулся кончика носа, и Сашка поняла, что это прикосновение – последнее в ее жизни. Она умерла быстро, и человек, повернув ее голову влево, достал расческу. Он расчесывал жертву аккуратно, бережно даже, видя в ней ту же хрупкость посмертия, которая была и в мертвой бабочке.